Светило солнце, и очень крепкий ветерок гулял по пустой сельской платформе. Маленький городок располагался прямо впереди, между низкими зелеными холмами, отдаленно напоминающими мне Восточный Суссекс. А затем из здания, где располагалась касса, полувышла-полувыбежала полная женщина средних лет, одетая в мешковатую униформу и потрепанную медицинскую шапочку. С собой она несла старую сумку, достаточно большую, чтобы в ней могли поместиться дюжина запасных подгузников, две банки сухого молока и пара тапочек вдобавок к стандартному набору вещей.

Пока я шла ей навстречу, меня на секунду посетила отчаянная мысль — выйти замуж за Чарльза или за Робби... или за любого другого мужчину! Любой брак казался более предпочтительным, чем перспектива лет через двадцать превратиться в такую старую кошелку!

Эта мысль возникла у меня лишь однажды... и все время потом мне было очень стыдно за нее.

Женщину звали мисс Робертсон, и патронажной сестрой она работала уже тридцать три года, а также акушеркой и собственно медсестрой. У нее было ненапудренное обветренное лицо, длинные седые волосы, убранные в тугой пучок, закрепленный большими шпильками, которые то и дело выпадали из него. А голос у мисс Робертсон был ласковым, как эдинбургский дождь. Она ни на минуту не переставала говорить или, пока я находилась рядом с ней, работать. По медицинским стандартам официальный рабочий график у нее был очень неплохой, даже если учесть, что одна ее официальная рабочая неделя могла бы, наверное, заставить бастовать все фабрики и банки Великобритании.

Я однажды спросила ее:

— Сестра, вы когда-нибудь пользуетесь своим перерывом?

— Как получится, девочка. У нас сейчас есть время выпить по чашечке чая, прежде чем мы снова приступим к работе.

Ее участок оказался довольно большим. Ежедневно мы проезжали многие мили по умиротворяющей зеленой местности. Если дорога иногда шла не в том направлении, какое нам требовалось, мы шли пешком по тропинкам и через поля к какому-нибудь уединенному коттеджу. Мисс Робертсон называла такие дома крохотными избушками. На самом деле мы не шли. Мы почти бежали, так как она слишком много лет проработала в спешке, чтобы сбавить скорость, даже когда по вечерам возвращалась домой по тропинке, пролегающей через ее собственный садик. Мы вбегали и выбегали, посещая крепкие маленькие и не очень маленькие фермы. Вбегали и выбегали, обслуживая больных в серых, напоминающих коробки новостройках с их неожиданными и радующими глаз веселыми парадными входами, раскрашенными в ярко-зеленый, голубой, красный и желтый цвета. Как и у меня в Эдинбурге, среди пациентов мисс Робертсон были люди с хроническими заболеваниями, травмами и те, кто недавно выписался из больницы. Но она выполняла еще и роль акушерки, поэтому на ее долю приходилось также немало родов на дому. Из всех известных мне акушерок она была самой лучшей и самой доброй. Мисс Робертсон сказала, что дети и хорошая чашечка чая — две ее слабости. Пациенты обожали добродушную растрепу. Никогда в жизни я не пила столько чая. Один раз поинтересовалась, скольким детям она помогла появиться на свет.

Женщина рассмеялась:

— Для того чтобы ответить, мне надо посмотреть свои записи — я сбилась со счета после первой тысячи. Оглянитесь вокруг, девочка, — мы выехали за черту города, — всюду мои дети, и добрая их часть расхаживает с моим вторым поколением. Девушки в этих краях рано выходят замуж, так что еще чуть-чуть, и я начну принимать третье поколение. Когда вспоминаю о студенческих годах, мне кажется, это было только вчера, а на самом деле сто лет прошло с тех пор. — Она ненадолго притормозила у знака «Проезд закрыт». — Они еще не закончили работы? — Моя наставница погудела в клаксон, привлекая внимание человека, который жестами помогал развернуться паровому катку, занявшему всю ширину узкой дороги. — Ты не мог бы убрать этого маленького монстра с пути, Донал?

Донал и его товарищ послушно сдвинули каток в сторону, чтобы мы смогли проехать. Когда мы возвращались, они отодвинули также и дорожный знак. А после вернули его на место.

— Вам не приходилось сталкиваться с родильным сепсисом, девочка?

— С настоящим — нет, сестра. Только с зарождающимся.

— Представьте себе! А тридцать пять лет назад, когда я, двадцатидвухлетняя девушка, пошла учиться на акушерку, он был нашей хронической бедой. Тогда еще не использовали старые M и В693, которые вам применять не приходилось. Вы о них слышали?

— Да, сестра.

— И еще, я не сомневаюсь, о карболовом распылителе Листера! Да, но мы думали, он замечательно помогает. Единственное, о чем надо было позаботиться, — чтобы пациенты не ели яиц и лука. Распылитель делал их голубыми.

— Правда?

— Да! Приходилось за этим следить! Но потом в наше распоряжение поступил полный набор сульфамидов, а затем пенициллин. — Тон ее голоса смягчился. — Вы принимаете и его, и антибиотики как должное, девочка. Я была слишком стара, когда он появился, чтобы так к нему относиться. Умирающие на моих глазах люди возвращались к жизни благодаря этому лекарству. Поначалу, конечно, мы могли только колоть его. Тогда не было одноразовых шприцев, девочка. Нам приходилось их кипятить, мы разве что себя не кипятили! Запомните хорошенько, даже до того, как появилось замечательное оружие, которое сейчас помогает побороть сепсис, мы тем не менее боролись с ним, просто ухаживая за больными.

Мы считали, что один выходной в неделю — очень хорошо. У многих и этого не было. Работали с семи утра до девяти вечера, с двухчасовым перерывом на обед и лекции. Если же роды у наших пациенток начинались ночью, а как вам известно, в семидесяти процентах случаев так и происходит, значит, не повезло. В семь утра мы приступали к работе.

— Сестра, как... ради чего... вы это терпели?

— Я сама пыталась понять. Могу предположить, что мы были слишком заняты, чтобы иметь возможность думать о чем-то, кроме работы. Конечно, это было неправильно — так загружать девушек. И меня не удивляет, что сейчас наблюдается нехватка медсестер. Женщины моего поколения, — задумчиво добавила она, — уже сами матери, а некоторые еще и бабушки. Оставшись в этой профессии и наблюдая, как ситуация меняется... да, медленно, но она улучшалась для медсестер... будь у меня дочь, я бы ей, возможно, сказала: «Девочка, учись на медсестру». Но если бы я ушла из медицины лет двадцать или больше назад и у меня была бы дочь, которая хотела бы стать медицинской сестрой, я бы убедила ее заняться наукой, физиотерапией или чем-нибудь еще. Вы бы хотели, чтобы ваша дочь стала медсестрой? — Она огорошила меня этим вопросом, когда мы подъехали к ее дому.

— Если бы ей нравилось работать с людьми и она бы не обманывала себя, полагая, что ей суждено провести всю жизнь, просто прикладывая руку к горячим лбам пациентов, тогда я была бы только за.

— С матерью, профессиональной медсестрой, она не будет в плену романтических иллюзий об этой работе. Романтику в нашей профессии видят те, кому не пришлось столкнуться с реальностью. Мы просто делаем тяжелую работу, и если она нам по вкусу, то нас все устраивает. Или почти все. Неподходящие люди не задержатся в нашей профессии надолго. Все эти разговоры о повышении зарплаты приведут к тому, что у нас будут плохие медсестры. Девочка! Вы можете себе представить, чтобы неподходящий для нашей работы человек продержался хотя бы неделю в обычном больничном отделении? Но так как вы приехали сюда ради своего собственного будущего, а не ради будущего профессии, скажите мне вот что... Вы одна, далеко и без телефона; рядом никого, кто смог бы отправиться за помощью; после внешне нормальных родов у матери начинается кровотечение, а младенец в то же время перестает дышать. Что вы сделаете в первую очередь? Не думайте, девочка. Отвечайте! У вас в подобной ситуации не было бы времени остановиться и подумать. Ну?