Наш тур по Штатам, намеченный на середину ноября, был отложен — не по моей вине — до начала февраля. Итак, прямо из Барселоны, нашей последней площадки в Европе, я полетел в Нью-Йорк, чтобы побыть с Джейми. Она выехала из тусклой высотки в Чайнатауне и перебралась в прелестную, уютную, роскошную квартиру с видом на монумент Ла Гардия к югу от Вашингтон-сквер. Это были прекрасные, спокойные окрестности. Мы провели там чудесную осень, затем, как обычно, заранее начали наши приготовления к ежегодным рождественским поездкам. Именно тогда я заметил первые признаки того, что с нашими отношениями не все в порядке. Роджественский шопинг начался достаточно хорошо. Мы шли по снегу и наслаждались предрождественской романтикой от покупки милых подарков для нашей семьи. Я решил купить Блэки мебель для его дома, поэтому мы пошли в Эй-Би-Си Карпет, что в нижнем Бродвее, и сделали отличный выбор.

Я возвращался в тот магазин еще несколько раз, чтобы договориться о перевозке и доставке, однажды я был там один и стоял около лифта, когда вошла элегантно одетая женщина лет двадцати. Она была симпатичной и стильной, мы перекинулись парой фраз, пока она ждала лифт. Голос в моей голове проговаривал: «Ты можешь жениться на этой леди. Твоя жена собирается войти в лифт и исчезнуть навсегда, тебе нужно действовать прямо сейчас.» Именно в этот момент она вошла в спустившийся лифт и пропала из моей жизни навсегда. Впервые за то время, что я был с Джейми, я мог допустить мысли такого рода. Я не мог сказать, была ли это просто фантазия или просто было что-то в ее взгляде или поведении, но это определенно был отголосок проблемы.

Рождество пришло, и мы поехали в традиционное путешествие. В том году я подарил своей маме ее первый роскошный автомобиль, новую модель форд эксплорер, которую мичиганский дилер приготовил специально для своей жены, перед тем как она с ним развелась. Блэки занимался всем необходимым для этого подарка. Затем мы провели несколько дней в Пенсильвании, но из-за недавней смерти отца Джейми это не было приятным времяпрепровождением.

Мы вернулись в Нью-Йорк к Новому году. Я был сыт по горло кампаниями, развернувшимися в канун Нового года, и принуждением к проведению лучшей в жизни ночи, и решил, что мы ляжем спать раньше полуночи. Мы крепко обняли друг друга и смотрели кино, лежа на кушетке, а около 11:30 мы выключили свет и пошли спать. Несколькими днями позже, я понял, что этот период моей жизни подошел к концу, и пришло время стать свободным и побыть в одиночестве. Как-то я посмотрел на Джейми и подумал: «Я больше не люблю ее». Без особой причины. В этом не было ее вины. Причина была не в ее манере разговаривать или походке, или в словах, которые она сказала, потому что она никогда не делала того, что я мог бы назвать неприемлемым. Просто что-то прояснилось во мне, как будто меня окутал туман. Это было что-то вроде «Боже, чем я занимался последние два года? Пришло время что-то менять». Все это случилось из-за моего решения стать «чистым». И я не собирался снова принимать наркотики.

Возможно, я причинил себе достаточно вреда, чтобы быть не в состоянии любить ее. И этот голос был настолько ясен для меня, что игнорировать его означало бы заблаговременно обманывать чувства. Я знал, что мне придется совершить самый нежелательный поступок. Для меня было намного легче поддерживать пустые отношения, чем сказать кому-либо «Я ухожу». Короче говоря, я ужасно этого боялся. Я не мог сказать «Я больше не хочу быть с тобой». Я бы предпочел причинять боль себе, что и составляло часть моего жизненного цикла.

Я сказал Джейми, но она не восприняла это. Она сказала, что планировала выйти за меня замуж и родить детей, что было самым печальным моментом за время нашей дискуссии. Я вернулся в Лос-Анджелес, и она ушла. Было много плача и крика, но она упаковала свои вещи и ушла.

Я причинил много боли тем, о ком действительно заботился, и это послужило прекрасной эмоциональной мотивировкой, чтобы переключиться на другие увлечения. Это началось в пятницу днем. Я ехал на мотоцикле к Линди на деловую встречу группы. По пути туда я остановился в центре и заполнил свои карманы наркотиками. Затем Фли, Линди и я провели нашу встречу, я удалился из дома Линди, проехал несколько кварталов и забил косячок прямо на улице. Так я проездил два или три дня, куря крэк и одновременно заправляясь героином, и неожиданно попал в новые неприятности.

Я рассудил, что у меня будут большие проблемы, если я останусь в Лос-Анджелесе, поэтому взял «Желтые Страницы» и связался с «Аэромехико». Я нашел славный отель в Кабо-Сан-Лукас, красивое место где я и Фли работали над песнями несколькими годами раньше. Я был так накачан, что представлял опасность для самого себя, выцарапывая дыры на своем теле, и конечно я ни от кого не мог скрыть свое состояние, поэтому нанял такси, чтобы добраться до аэропорта. Я сохранил горстку порошка, который я собирался взять с собой. Не проблема в том, чтобы подняться с этим на борт, но я боялся мексиканской таможни, поэтому решил спрятать дозы в кассетном отделении моего бумбокса.

Когда я приземлился в Мехико, все еще был под кайфом. В аэропорте была установлена таможенная система, по которой ты становишся на линию, нажимаешь кнопку, и получаешь либо зеленый, либо красный свет. Если загорается зеленый, ты спокойно идешь домой. Конечно же, вышел красный. Я подошел к столу, парни с таможни смотрели на меня с большим подозрением. Он обыскал мою сумку, карманы и затем сказал:

— Позволь осмотреть твое стерео.

Мое сердце быстро забилось. Мне совсем не хотелось быть арестованным за провоз героина в Мексику. Он заглянул в отделение для батереек, которое считалось тайником, затем он попытался включить стерео. Он нажимал на все кнопки, он уже почти добрался до кнопки «eject», когда повернулся ко мне и сказал

— Включи его.

Я переключил на CD, нажал «play» и заиграли The Jackson 5 Greatest Hits. Он пропустил меня

Я забронировал комнату в «Вестин», современном отеле, который был отделан в духе мексиканской постройки из красной глины. Я расположился на кровати, вколол последний героин, а затем, укутавшись, заказывал обслуживание в номер, смотрел спутниковое телевидение, чувствуя себя одиноким, разбитым и раскаявшимся. Я все-таки смог заставить себя спуститься вниз и искупаться в океане, после того как три дня лежал в кровати, ел и пытался снова стать человеком. Я должен был окрестить свою душу. Я спустился к бассейну и попытался поплавать, но я постоянно наталкивался на людей, которые хотели поговорить со мной, но я совсем не был к этому готов. Во время этого путешествия я подружился с пеликаном, который повредил крыло о сеть рыбака. Он стал талисманом бассейна. Я сидел там и кормил его, разговаривая с ним. Мы были двумя созданиями, пытающимися излечить свои раны. Я даже пытался написать песню об этом пеликане.

В какой-то момент, я предпринял глупую и ошибочную попытку позвонить Джейми, хотя в сердцах знал, что наши отношения закончились. Но она все еще оставалась моим лучшим другом и катализатором моей жизни. «Я здесь, я одинок, я болен и я устал, мне больно и я разбит, и я в отчаянии. Ты хочешь приехать?» Она прилетела на следующий день, и мы провели несколько славных дней вместе, оставаясь в кровати и разговаривая.

Кабо стал местом моего излечения. Я оставался «чистым» несколько дней, срывался, проваливал все дело, затем возвращался, регистрировался в той же комнате, и начинал все сначала, что является одним из лучших определений сумасшествия — делать одно и то же снова и снова и ожидать, что результат будет другим. Мексика — это лучшее место для усталости. Я действительно считал себя удачливым, имея возможность приехать туда и лежать под голубым небом.

В начале февраля 1996 года мы начали трехступенчатый двухмесячный тур по Штатам. Мы собирались открыть тур в «Колизее Нассау» на Лонг-Айленде, но в день, когда мы приехали, в Нью-Йорке разразилась невообразимая буря, и город лежал под снегом. Метро и такси не работали, поэтому Фли и я пошли пешком из нашего отеля до нижнего Ист-Сайда, чтобы поесть в «Кухне Анджелики», восхитительном вегетарианском ресторане. Позже в этот же день я встретил Гая О в «Спай Бар» в Сохо. Там было полно девушек, но большинство из них были слишком по-ньюйоркски ошеломительными и трудными в общении. Затем мы увидели немного подвыпившую девушку, одетую в ярко-красное платье, дополненное причудливым полосатым ремнем в стиле 80-х. Она стояла, погруженная в свои мысли, около пианино, изображая откровенную пантомиму на песню Бьорк. Я подумал, что для этого требуется слишком много наглости, поэтому подошел и представился. Ее звали Кристина, она была моделью родом из Айдахо, проживающей в Нью-Йорке. У нее были волосы натурального оранжево-красного цвета, изумительно привлекательная белая кожа и огромная грудь, слишком большая и пышная для топ-модели.