Даже в такой радостной песне как Aeroplane были следующие слова:

Это зов о помощи. Далее:

Даже в Deep kick, исторической хронике наших поездок, упоминался «этот гигантский серый монстр» наркозависимости, который поглотил стольких наших друзей. В то время Джон погружался в своё отвратительное наркотическое путешествие. Боб Форрест, Пит Уайсс, Дики Руд, все они уже были в этой стране забытья. А Ривер и Хиллел и вовсе мертвы.

Мы записали основные треки, но у меня всё ещё были проблемы со стихами. Многое было по вине моего внутреннего состояния. Сложно творить, когда ты в разногласиях с самим собой. Иногда процесс написания был так же прост как глоток воздуха из открытого окна. Но иногда это было словно выбивание слов на граните обыкновенным карандашом.

В августе я должен был отмечать шестилетний срок моей свободы от наркотиков. Для окружающих я так и сделал. Отец не особо верил в мои первые пять с половиной лет чистоты, но на то воображаемое шестилетие он прислал мне футболку с надписью «Шесть лет чист». Я должен был принять подарок, но это была ещё одна вещь, заставлявшая меня чувствовать себя ужасно.

Группа сделала паузу в записи альбома, чтобы сыграть на фестивале Вудсток. За месяц до этого я прекратил принимать наркотики, что хорошо видно на фотографиях. Вудсток был нашим первым концертом с Дэйвом, несмотря на то, что он находился в группе уже с прошлого сентября. Линди подошёл к нам и сказал:

— О'кей, вы будете хэдлайнерами на Вудстоке. Хотите сделать что-нибудь особенное?

Я нарисовал на полу огромную лампочку, и Линди подумал о мультфильмах, где они обычно висят над головами. Но я имел в виду лампочки, надетые прямо на голову. Дэйв посмотрел на нас и спросил:

— Я буду выступать в огромной лампочке?

Мы договорились с голливудским механиком из Долины, чтобы он сделал нам эти костюмы, и наняли швею русско-монгольского происхождения, которая сшила пять одинаковых костюмов Джимми Хендрикса, потому что на бис должна была прозвучать Fire. Пятый был для Клары, дочери Фли, которая постепенно становилась неотъемлемой составляющей нашего шоу. Лампочки были жёстким для Дэйва методом ознакомления с характером наших выступлений, потому что это было не в его стиле. Он больше привык быть крутым сексуальным рисковым раздетым и мускулистым парнем, а мы заставили его надеть серебряный костюм космонавта с огромной лампочкой вместо головы. Но он абсолютно не жаловался.

Мы не знали, чего ожидать от первого концерта с Дэйвом, но нас смотрело двести тысяч человек, и всё, чёрт возьми, прозвучало отлично. Костюмы лампочек оказались непростой затеей, потому что мы не репетировали с ними и не знали, что посмотреть из них на свой инструмент будет просто невозможно. Но они выглядели поразительно и сенсационно.

Теперь настало время возвратиться домой, чтобы закончить работу и сконцентрироваться на своей чистоте. Но я сделал всё наоборот. Мой дом был заражён особой энергией, он представлял собой прекрасный маленький, изолированный от мира замок на вершине холма. У меня были ворота, поэтому никто не мог подойти непосредственно к двери. Я решил, что лучшей из плохих идей будет снова удалиться в эту кокаиновую и героиновую зону. В итоге я нашёл одну мексиканскую бильярдную на окраине, где мог достать всё. Не нужно было ехать на привычные углы, покупать на улице и у разных людей. Я мог просто пойти туда и взять себе пиво, и, закончив играть в пул, они подходили ко мне с контейнерами от автоматов с жевательной резинкой, которые были наполнены пакетиками с комками кокаина и героина. Иногда, я встречал там тех, кого не хотел видеть, молодых белых ребят из Голливуда, которые легко могли узнать меня. Я начал прятать волосы под бейсбольную кепку и надевать очки, что было довольно хорошей маскировкой.

Затем я прыгал на мотоцикл и ехал в какое-нибудь пустынное и безлюдное место на окраине, доставал трубку, набивал её наркотиками, курил, и, казалось, паровой двигатель взрывается у меня в голове. Глаза закатывались, сердце бешено билось, а в ушах начинало звенеть. Тогда я снова мгновенно взбирался на мотоцикл, обращал все свои ощущения в скорость и ракетой мчался домой.

Я приходил, закрывал главные ворота, входную дверь и выключал телефон. В доме было два или три места, где я находился, будучи под кайфом. Одним из них была кухня, где хранились все орудия моего саморазрушения. Но в итоге я оказывался на третьем этаже. Там у меня был причудливый старый диван пятидесятых годов, телевизор и стереосистема на полу. Я шёл туда и брал с собой свои принадлежности для творчества: блокноты, краски, маркеры, огромное количество карандашей, чернила и другие странные вещи, которые я мог разрезать и разбросать по комнате. Я погружался в это фиксированное состояния, принимал наркотики и придумывал разные странные создания, детально и точно рисовал лица, голых женщин, причудливые тела, грудь, рты, глаза, а также страшных японских демонов. Шли дни, а я просто сидел там, мне было комфортно, потому что всё моё тело привыкло к химикатам, которые я принимал. Я также брал с полок разные книги по искусству и изображения обнажённых моделей, чтобы видеть их, куда бы я ни шёл.

Иногда я виделся с Линди или Фли. Они спрашивали, когда нужно забронировать время на студии, чтобы я записал свой вокал. Моей отговоркой от работы была странная желудочная инфекция, связанна с моим приключением на Борнео, я постоянно ходил к этому воображаемому доктору и покупал всё больше и больше времени. Я даже ел кожуру грецкого ореха, которая должна была избавить моё тело от «паразитов». Это было таким очевидным враньём, но срабатывало. Никто не спрашивал, почему я не появлялся на студии.

Я погружался глубже и глубже в этот однообразный мир. Джейми приезжала ко мне, но всё было отнюдь не хорошо, мне было плохо, а она не знала, в чём дело. Грустно, но люди не хотят верить в то, что их любимые потеряли рассудок от алкоголя или наркотиков. Поэтому, когда вы даёте им даже неполное ложное объяснение, они всё равно хотят этому верить. Девушке, не знающей ничего об этой болезни, оставалось только блаженно верить всем низким уловкам своего друга-наркомана. Таким образом, я смог быть под кайфом весь конец лета и осень, притворяясь, что ничего такого не происходило. Я просто говорил: «Я болен». Это был физический и моральный упадок. Джейми мирилась с ситуацией, и это хорошо её характеризовало, она была не из тех, кто покинет корабль во время кризиса. Она не отстранялась и не уходила, просто была рядом, чего я не могу сказать об остальных. Хотя я не знаю, могу ли я сказать это даже о себе.

Я понемногу начал раскрывать свой секрет. Однажды я приехал на студию, Фли подошёл к машине и увидел на полу открытую упаковку чипсов «Читос». Это было большой подсказкой, потому что когда я чист, я даже не думаю о такой суррогатной пище. Но Фли подумал, что его могла оставить Джейми, поэтому так и не добрался до правды. В другой раз Джейми была у меня, и мы заказали на дом еду. Я остановил доставщика на пороге дома и сказал, что дам ему на чай сто долларов, если он отдаст все имеющиеся у него наличные деньги; чаевые и остальные деньги он получит с моей кредитной карты. Джейми подслушивала весь разговор на верхних ступеньках лестницы. Я потворствующим шёпотом пытался провернуть эту грязную сделку с доставщиком, который, кстати, проникся моей проблемой. Джейми спросила: «В чём дело?», и мне снова пришлось строить из себя отвратительную машину лжи.