Я принимал не только кокаин. В то время я встретил панк-рок девушку, которая спросила меня, зачем я употреблял кокаин, когда за двадцать долларов я мог принять спид и быть под кайфом два дня. В итоге я провёл с ней ночь, принимая спид и получая сумасшедший кайф. Каждый раз, когда я принимал спид, кокаин или даже спидбол, что-то щёлкало в моей голове, и что бы я ни делал, и с кем бы я ни был, я хватал карандаш, маркер или какую-нибудь краску и начинал рисовать на бумаге, картоне или стенах, неважно. Мне просто нужно было рисовать именно в ту минуту, когда наркотики ударяли в меня. А если я не рисовал, то занимался сексом.

В то лето 1981 года героин был не особо заметен в мире наркотиков. Я помню, как мы с Майком в баре Элс на окраине видели, как целый стол панк-рокеров принимал его, и это выглядело совсем не весело. Но был и другой голос в моей голове, который время от времени говорил со мной. Он говорил: «Ты должен найти немного этого героина. Люди боятся этого наркотика, значит, он должен быть лучшим». Я нисколько не оглядывался на мой опыт в четырнадцать с той дорожкой китайского порошка; мной все больше овладевала идея принять действительно взрывной наркотик.

Однажды на мою работу пришёл новый парень. Он был похож на певца рокабилли, с высокой чёрной причёской, в тёмных очках а-ля Рой Орбисон, супер-бледной кожей и причудливым поведением. Я спросил своего коллегу Билла, что с этим парнем.

— Именно так ты выглядишь, когда принимаешь героин, — сказал он.

Точно. Вот моя связь с миром героина.

Через несколько дней я подошёл к этому парню и спросил:

— Ты можешь достать для меня немного этого чёртова героина?».

Он сказал:

— Конечно, конечно.

Героинщики всегда хотят достать наркотики новым парням, потому что могут заработать на этом. Итак, мы договорились принять героин тем вечером у меня дома. Я был настолько взволнован, что помчался домой и сказал Майку и ДжейКей, что собираюсь принять героин этим вечером.

— Что? Ты не можешь принимать героин. Ты умрёшь! - предостерегали они.

Но я сказал им, что этот парень уже некоторое время принимал его, и они были так заинтригованы, что мы решили, что они должны смотреть, как я его принимаю.

Тем вечером парень пришёл и был озадачен, увидев зрителей, сидящих на стульях вокруг кухонного стола. Но он приготовил ложки и проделал весь ритуал приготовления этого персидского наркотика, которого я никогда раньше не видел. Поскольку он был на основе масла, ему нужен был лимон, чтобы приготовить его с ним. Сначала он вколол себе и немного замер, а потом сказал:

— Теперь твоя очередь.

Он приготовил шприц, который был наполнен чем-то коричневым. Я никогда раньше не принимал ничего коричневого. Все ужасно нервничали и следили за тем, не умирал ли я. Я принял, но не почувствовал ничего особенного. Я попросил у него ещё, и он согласился, но наркотиков больше не оставалось. Он дал мне ещё дозу, и всё равно не было этой великой, мечтательной «давай нырни в кровать и проспи двенадцать часов» опиумной лихорадки. Позже я обнаружил, что наркотики, которые он употреблял, были довольно слабыми. Они решительно не давали большого кайфа и не подожгли меня на поиски другой героиновой связи. Это была трата денег, и великий спектакль принятия перед моими друзьями окончился неудачей, и все ушли.

К осени 1981 года, даже притом, что я не принимал сознательного решения, я больше не был студентом Университета. Учёба не вписывалась в этот бушующий, наркотически-клубный стиль жизни, который я вёл. Я естественно не выглядел как студент. Я поменял свою странную причёску Затычки-Пузыря на флэттоп. Я видел флэттопы в клубах, мне казалось, что они выглядят круто. Поэтому я пошёл в болгарскую парикмахерскую Бадз Флэттопс на Мелруз Авеню, и за четыре бакса они сбрили все волосы по бокам и сзади и оставил полдюйма волос, прямо стоящих на макушке. Когда я сделал это, было похоже на то, что я полностью стёр все свои связи с прошлым. Теперь я был сумасшедшим бесконтрольным панк-рокером. Когда я пришёл на работу на следующий день, Дэвид был поражён. «О, Боже, ты состриг все свои волосы», — сказал он.

В тот момент песня группы Devo зазвучала по радио, и я включил громкость на всю и начал танцевать по всему офису. «Это очень жестокий стиль танцев», — с раздражением сказал он. Но я отключился и бежал к моему новому я.

Всё время, что я работал, я опускался в долговую яму, тратя всё больше на употребление кокаина, алкоголя и кучи таблеток. Я не видел этого, но всё шло под откос. Мне было плевать на работу, на здоровье, на такие обязанности, как плата за жильё, я как будто бы уезжал от всего этого на безумно быстром поезде. Ужасно ироническая космическая уловка наркотической зависимости состоит в том, что наркотики это очень весело, когда ты только начинаешь их принимать. Но ко времени, когда последствия проявляются, ты уже не в том положении, чтобы говорить: «Эй, я просто не буду принимать и всё». Вы потеряли эту способность и создали механизм поддержания и укрепления этого состояния. Абсолютно ничего не сходит с рук, когда дело касается наркотиков.

После того, как много раз приходил не в кондиции, Дэвид уволил меня. Мне было очень грустно, что я подвёл его. Было также грустно, что я потерял курицу, несущую золотые яйца. Затем я получил ещё порцию плохих новостей. Похоже, что ДжейКей отнёс напечатанную нами копию флайера на вечеринку нашему арендатору. Он сказал ему, что мы распространили флайеры в аудио магазинах на Мелроуз и устроили дикую вечеринку, которая подвергала дом опасности. Тем временем ДжейКей поставил в очередь на заезд в дом двух других своих друзей. К тому времени, как его процедура выселения заработала, мы уже были готовы уходить. Наши жизни начали саморазрушаться до той точки, когда мы не могли платить за жильё регулярно.

До того, как мы покинули дом, я всё-таки смог накопить немного денег и купить себе подержанную машину. Раньше я ездил на капри, которую Стив и Пегги подарили мне на окончание средней школы. Я никогда не ремонтировал её, поэтому за прошлый год у неё не стало кашне, и были нулевые тормоза. Я по обыкновению врезался в ограждения, когда хотел остановиться. Однажды утром машина просто встала, и когда я проверил масло, резервуар был абсолютно сухим. Весь двигатель превратился в камень, поэтому я попрощался со своей машиной, поблагодарил её за пару лет преданной службы без аварий, и оставил её на улице. Я взял номер журнала The Recycler и нашёл красивую T-Bird шестьдесят второго года за шестьсот долларов. Она была просто огромной и достаточно скоро стала для меня передвижной спальней.

По некоторым причинам Майка и меня не беспокоило то, что мы оказались на улице. Само понятие сна не имело тогда для нас особого смысла. Повсюду открывались новые клубы, и вся пост-панк сцена развивалась в Голливуде. Там был клуб Ласа, ночной бар Нулевой и клуб Кэш, который был известен как творческое пространство для художников Голливуда. В итоге мы оказывались в этих местах, потому что мы тусовались всю ночь, каждую ночь, двигаясь вместе с этим невидимым потоком вечеринок.

Майк был чуть в лучшей форме, чем я. Он не принимал наркотики так отчаянно и всё ещё имел доход от своей работы в ветеринарной клинике. Когда мы покинули дом Формозы, всё закончилось тем, что он остановился в клубе Кэш. Этим клубом управляла женщина по имени Дженет Каннингем, у которой была легальная работа директора по подбору дополнительных актёров в киноиндустрии. И если ты актёр, художник или музыкант, то Дженет разрешила бы остановиться в этом укромном месте на чердаке бесплатно. Днём это было просто место для тусовок, а по вечерам там проходили концерты. В то время, как туда въехал Майк, там жил Ларри Фишбёрн, а также отличный барабанщик из Гваделупы по имени Джоель, французский художник по имени Фаб-рис и настоящий панк-рокер по имени Энимал Бонер. По-моему у этого парня были одни из первых татуировок, которые я видел на ком-то кроме старых моряков, у него они были на коленных чашечках, и на них было написано «МЕТАЛЛ». ФАБРИКА КОЛЕННЫХ ЧАШЕЧЕК.