Именно об этом совершенном воздержании ревностно проповедуют правоверные отцы церкви. Вот что сказано в труде «О целомудрии» Тертуллиана: «брак и блуд — совокупление плоти, — то есть Бог вожделение прировнял к блуду. Итак, скажут мне, ты отвергаешь и первый, то есть единый брак? Да, и по справедливости: потому что и брак произошел из того, что есть блуд». А у Соломона премудрого мы найдем: «Кто же прелюбодействует с женщиной, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это»(Пр. 6. 32).

«Как высшее посвящение во христианство, — пишет Шопенгауэр, — как то посвящение, которое вводит в ряды избранных, указуются безбрачие и девственность; только ими обретается тот венец победы на какой даже и в наши дни указывает еще венец, который возлагают на гроб безбрачных, как и тот венец, который возлагает на себя невеста в день венчания».

Конечно, мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали, — как раз противоположное; так будет продолжаться и впредь. Вот почему Вольтер совершенно справедливо говорит: «Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его».

Однако, было бы вопиюще несправедливым не сказать о том, что и в этой душной, пронизанной миазмами похоти и блуда атмосфере, в которой мы ежечасно и сиюминутно пребываем, аскетический и энкратический дух, всё-таки вырвался на свободу и принял такие величественные и определенные формы, каких, быть может, раньше никогда и не имел. Мы имеем в виду то, что в подлинном смысле остается недоступным для человеческой толпы всех времен и народов, в силу ее низменных помыслов, интеллектуальной тупости и грубости вообще, мы имеем в виду то, что кажется нам наиболее верным и правильным — принципе полового аскетизма в практике самооскопления, известного в некоторых древневосточных культах: в культе Аттиса и Кибелы Фригийских, в культе Ишатр Вавилонской и, конечно, в Христианской секте скопцов.

Ведь сказано: «не все вмещают слово сие, но кому дано; ибо есть скопцы, которые из черва материнского родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Матф. 19. 10–12). Так ответил Иисус ученикам, на вопрос о прелюбодеянии с женщиной.

В чьих несгибаемых силах воспользоваться этими великими поучениями и сделать это, чтобы с беззаветной последовательностью воздать должное истине? Разве не доказывает нам то великое внутренне сродство, соединенное с решительностью и уверенностью из глубины веков, что поступками сильных духом двигал действительный внутренний опыт, — тот опыт, который, правда, доступен не всякому, а дается в удел немногим избранным и, вследствие этого, считается благодатью, но в действительности которого, по указанным выше причинам, сомневаться нельзя. Даже то, что при самых разнообразных обстоятельствах и у самых разнообразных лиц самооскопление находило себе такое единодушное выражение, которое при этом самые древние и образованные народы земли подняли на высоту главного учения своей жизни, говорит о глубочайшая истинности, величии и возвышенном характере, что свидетельствует о чистоте и величии ума, совершенно не испорченного и не загубленного жалким феминизмом, этой школой плоскости, этим очагом неразумия и невежества, этой пагубной лжемудростью.

В силу своей пагубной слабости мы с величайшей горестью должны признать, что не можем воспользоваться этим действительно великим опытом предков, но именно поэтому мы не должны и добровольно лишать себя богатого наследия, доставшегося от веков протекших и от народов чуждых, посему, кажется нам достаточно верным рассказать немного о традициях и обычаях несколько своеобразных для нас, но не ставших от этого менее нравственными.

Так, полинезийцы, по нашему явно несправедливому мнению, бытующему в широком сознании, как о людях островных и духовно неразвитых, инстинктом и высокой чистотой помыслов, определили для женщин широкую систему табу, носящую сакральный характер. В этой системе женщинам запрещалось даже обедать с мужчинами (что широко, кстати, распространилось почти по всей Океании), не говоря о ином: женщинам запрещалось употребление некоторых видов пищи; вход в святилище и жилище вождей, они не могли входить в лодку и ходить по некоторым дорогам.

На острове Новая Ирландия девушек, достигших половой зрелости, сажали в маленькие тесные клетки, где они должны были сидеть безвыходно несколько лет. Не правда ли замечательная традиция!

Но не только на Тихом океане люди были столь прозорливы и умны. У народов арктического Севера, например у ненцев, мы тоже найдем немало прекрасных обычаев. Так, женщина у ненцев не могла прикоснуться к промысловому инвентарю, перешагивать через него, не могла прикасаться к нарте, на которой перевозили священные изображения, не могла обходить кругом чума, не могла употреблять мясо медведя, осетра, щуки, головы оленя и др.

Как видим мы, к великому нашему сожалению, мудрость веков погребена под толстым слоем пыли нелепых дозволений, которые принесла нам цивилизация — враг всего святого, по мнению великого волшебника мысли и чувства Ж.Ж.Руссо. «Вкушайте возмездие, — говорит Руссо, — за наше надменное стремление выйти из счастливого неведения, на которое нас обрекла вечная Мудрость». И верно! Что мы видим теперь, отягощенные злом? Лицемерие, осторожность и невозможность поступков. «Всегда хорошо отзывайся о женщинах вообще, — упаднически восклицал Себастиян-рок-Никола-Шамфор, — хвали тех, кто тебе нравится, а об остальных не говори вовсе: водись с ними поменьше, остерегайся им доверять и не допускай, чтобы твое счастье зависело от одной из них, пусть даже самой лучшей». И даже Вольтер, могучий ум просвещения, расписывался в бессилии перед женским естеством: «Успеха в жизни добивается лишь тот, кого поддерживают женщины. Значит их нужно изучать. Запомните же, что все они — лгуньи и шлюхи».

Кстати, надо сказать, что вторая половина восемнадцатого и начало девятнадцатого веков, ознаменовалось тем, что все лучшие умы того времени, не исключая и Канта, обратились к теме, так волнующей нас сейчас.

Такой просвещенный светлый ум, как Гердер, писал: «Я, может быть, слишком озлоблен против ученой женщины, но чем я виноват? Ведь это отвращение, внушенное самой природой». Один из столпов французского романтизма Альфред де Виньи, сказал с открытым сердцем:

Нет ни одного поэта, раз уж мы привели здесь стихотворные строки, который был так же знаменит, который затмевал в области литературы всех своих современников, среди которых были очень крупные величины, который своим поэтическим гением охватил такой обширный горизонт, который своей гениальной фантазией создал многочисленных героев, воплотив их в неувядаемые образы, как Шекспир. Именно его гениальному перу принадлежат следующие строки:

Поэт говорит сердечно и со всей прямотой: «Твой муж — твой господин»; «Как подданный перед своим монархом, так и жена должна быть перед мужем».

Хотя Шекспир в своих произведениях и не дал гневную отповедь, однако, он не проявил и слабости мужского характера мужественно воскликнув с открытым забралом: «Коварство — имя твое, женщина!»

Георг Кристоф Лихтенберг высказался не менее возвышенно: «То, что они называют сердцем, находится значительно ниже четвертой пуговицы жилета». И совершенно справедливо добавил: «У женщины местоположение чувства чести совпадает с центром тяжести ее тела».