Когда под Златкой упал конь, гайдутины ахнули. Воевода схватился за голову, глухо, мучительно застонал.

Ловкий маневр Звенигоры вселил в сердца его друзей и гайдутинов новую веру в их спасение. И даже в то время, когда казак спрыгнул с коня, давая возможность Златке спастись, никто не сомневался в том, что ему удастся уйти от аскеров.

Тем временем Драган и Златка быстро приближались к гайдутинской засаде. За ними по пятам гнались аскеры.

Гайдутины лежали за скалами, сжимая в руках оружие. Ни шороха, ни звука… Только шелест ветерка над головами и звон копыт вдали на дороге нарушали мертвую тишину.

Воевода Младен притаился за скалой рядом со Спыхальским и Романом. Ему казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Руки до боли в суставах сжимали янычарку, но он не замечал этого. Взгляд сопровождал двух всадников, рассчитывая тот момент, когда они проскочат засаду и можно будет отсечь преследователей огнем.

У Спыхальского лицо густо покрылось потом, дрожал острый кончик колючего уса. Голубые, слегка навыкате глаза подернулись стальной синевою.

Роман почти не дышал. Левый глаз зажмурил, а правый не сводил с мушки, держа на ней переднего преследователя.

Наконец Драган и Златка вихрем промчались мимо гайдутинов.

— Огонь! — крикнул воевода.

Прогремел залп. Гулом отозвался в горах. Дико заржали, падая через голову, раненые лошади. Полетели вниз всадники. Крики боли и ужаса зазвучали в ущелье… Уцелевшие всадники торопливо разворачивались назад.

Драган и Златка быстро спешились и вскоре, бледные, взволнованные, подбежали к гайдутинам. Кто-то повел их взмыленных жеребцов в безопасное место.

— Отец, спаси, спаси Арсена! — крикнула Златка, падая в объятия воеводы.

Младен прижал к груди дочку. Плечи его вздрагивали от только что пережитого волнения.

Всадники отступили и сбились в кучку на расстоянии, недосягаемом для пуль. К ним подскакал Гамид. Не спеша подтягивались те, что отстали. Вскоре воевода насчитал около полусотни вражеских аскеров, которые, судя по всему, готовились к бою.

— Не беспокойся, доченька. Все будет хорошо, — сказал воевода. — Арсен — отважный юнак и не дастся в руки врагам. Иди отдохни. А мы должны как следует встретить гостей…

Отряд занимал выгодное для обороны место. Невысокие скалы и нагромождение их обломков, что лежали по-над дорогою, надежно прикрывали гайдутинов от пуль. Справа и слева вздымались обрывистые кручи, тоже занятые гайдутинами. Сзади, по направлению к Старой Планине, пролегли две долины, поросшие кустарником и лесом, они были удобны для отступления.

Не имея представления о количестве гайдутинов, аскеры не спешили наступать. Они ожидали подкрепления. Из Сливена поодиночке мчались всадники. Вскоре прибыл небольшой янычарский отряд Сафар-бея. К вечеру Гамид имел около сотни воинов и только тогда отдал приказ о наступлении.

Часть аскеров пошла вдоль дороги, прячась в расщелинах, кустах и за скалами. Другая часть — большая — осталась на месте. Десятка два воинов полезли на склоны, чтобы обойти гайдутинов сбоку.

— Спокойно, друзья! Подпустите врагов поближе и тогда цельтесь точно! Чтоб ни одна пуля не пролетела мимо! — поучал своих соколов воевода. — Нас меньше, но за нами правда! Да живея Болгария!

Затрещали с обеих сторон выстрелы. Заклубились в долине сизые дымки. Тягостно повизгивали в воздухе оловянные пули.

Гайдутины берегли порох и потому, выполняя приказ воеводы, стреляли редко. Но зорок глаз горца, тверда его рука! То в одном, то в другом месте вскрикивали раненые аскеры либо падали мертвыми на холодные камни. После первого же приступа Гамид недосчитался больше десятка своих воинов. Столько же было ранено и отправлено в Сливен.

Как только наступило затишье, Яцько отложил в сторону мешочек с порохом (он заряжал янычарки для Романа и Гривы), заткнул за пояс два ятагана и незаметно шмыгнул в кустарник. Осторожно, чтоб не шелохнулась ни одна ветка, пробрался ущельем на противоположную часть горы и быстро засеменил в тыл врагам. Его все время беспокоила мысль об Арсене. Где он? Удалось ли ему уйти от преследователей? Или, может, он схвачен или убит? Если бы живой был и на свободе, то давно бы прибыл в расположение гайдутинов. Значит…

За вечер Яцько проделал немалый крюк по горам и оказался на склоне, откуда был виден как на ладони весь лагерь Гамида. Паренек лежал в кустах за камнем и следил за врагами, которые, как он скоро понял, готовились провести здесь ночь. Но ничего, что могло сказать о судьбе Звенигоры, не увидел.

А в это время Арсен, связанный, лежал в яме под скалой, которая и закрывала его от Яцько. Напротив него сидел долговязый аскер и следил за пленным, как волк. Арсен не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему оставалось лишь одно: думать. И он вспоминал события последнего часа.

Спрыгнув с коня, он быстро полез на гору. Краем глаза заметил, что Златка крепко держится в седле и во весь дух мчится за Драганом. Это придало ему сил. Он пролез сквозь густые заросли дрока и вдруг оказался перед высокой каменной стеной. Как он не обратил на нее внимания! Мог же прыгнуть в другую сторону! Снизу к нему уже лезли аскеры с выставленными вперед ятаганами.

— Сдавайся, гяур! — кричали.

Арсен побежал вдоль стены, высматривая, нет ли местечка, по которому можно взобраться вверх. Но такого местечка не было. Зато из кустов выскочили еще несколько воинов и бросились ему наперерез. Он остановился, тяжело дыша. Сжал в руке пистолет. Однако выстрелить не удалось: с полки сдуло порох, вспышки не вышло.

Его схватили сразу трое. Потом подбежали еще двое. Он пытался вырваться, освободиться из их рук, но нападающие оказались ловкими и сильными людьми, повалили его наземь, связали.

Увидав полоненного казака, Гамид даже зашипел от радости. Подскочил — запустил руку за пазуху архалука…

Звенигора иронически улыбнулся:

— Напрасно ищешь, ага!

— Молчи! Ни слова! Убью!! — заверещал Гамид, не желая, чтоб воины узнали о пропаже султанского фирмана, и вывернул Арсену карманы.

Но и там не оказалось фирмана.

Гамид отослал аскеров вперед.

— Где фирман, урус?

— Я его спрятал, ага. Видишь — при мне его нет…

— Где спрятал? Или кому передал?

— Нет, не передавал. Поищи вон там, под горой. Может, удастся найти. — Казак насмешливо взглянул.

— Ты что мне голову морочишь? Говори правду, если хочешь жить!

Звенигора прекрасно понимал, что жить ему только до тех пор, пока Гамид не утратит надежду выпытать у него сведения о фирмане. Поэтому с самого начала повел себя так, чтоб у Гамида теплилась надежда добиться своего.

— Я и говорю правду. Фирман я запрятал. Давай, Гамид-ага, договоримся: я тебе фирман возвращаю, ты мне — жизнь!

Несмотря на трагичность положения, он не мог удержать горькой улыбки, вспомнив, что невольно повторил слова Гамида, которые тот произнес какой-нибудь час назад в хане Абди-аги…

Какая все-таки хитроумная штука — жизнь! Не успеешь глазом моргнуть, как она повернется к тебе другой стороной, преподнесет такую закавыку, которую никак не ждешь…

Гамид сразу повеселел:

— Я обещаю тебе это. Давай фирман!

— Э-е, ага, найди кого подурнее! Так дела не делаются!

Тут прозвучал гайдутинский залп. Погоня за Драганом и Златкой прекратилась. Всадники откатились назад. А Гамид, приказав одному из аскеров, подъехавшему только что, стеречь пленного как зеницу ока, помчался к своим воинам…

И вот лежит он, несколько минут назад вольный казак, а теперь недвижимая колода, в холодной и мокрой от талого снега яме и смотрит на рябое, изрытое оспой лицо своего сторожа.

— Эй, ага-джан, — обращается Звенигора к нему, — видишь, меня заливает водой… Вытащи меня на сухое!

— Не утонешь!

— Но простужусь, дурная твоя голова! Меня освободят, и я тебе эти слова припомню…

Часовой заморгал. Он не знал, кто перед ним. Дорогая одежда подтверждала, что стережет он не обычного пленника. Собственно, если вытянуть его на сухое место, какая в том вина? И аскер выволок полоненного наверх, положив против солнца под глыбой ноздреватого известняка.