Но сдаваться с ходу было не в характере Изольды. Она и строптивого Илью все-таки надеялась «построить», как он того и заслуживал. А уж незнакомого мужика, возможно, еще вчера — безликого урода, на которого в другое время она без слез и не взглянула бы, следовало просто-напросто отшлепать, чтобы не изображал из себя молодого Алена Делона.

Но для начала необходимо было заманить его к себе. Что оказалось вовсе не так просто, как ей представлялось.

— Ну, всего доброго, — все тем же бесстрастным тоном пожелал сосед, и уже совсем было скрылся в своей палате, когда Изольда выкрикнула, едва не вывалившись из окна:

— Надо бы мне проштудировать медицинские карты. Думаю, разоблачить ваше инкогнито не составит труда.

Помедлив, он показался вновь:

— И зачем это вам понадобилось, уважаемая?

— Чтобы вы не очень зазнавались, дорогой сосед! Или вы рассчитываете утаить от журналюг тайну своего преображения? Из ваших слов о публичности профессии, можно сделать вывод, что вы либо артист, либо политик. Кого еще у нас знают в лицо? Возникает законный вопрос: зачем политику менять внешность? Ведь таким образом он рискует потерять свой электорат, согласны?

— Артист тоже рискует потерять своих зрителей…

— Если только он не хочет сменить амплуа!

Он посмотрел на нее с ненавистью и процедил:

— Подождите, сейчас я зайду к вам. Здесь слишком много ушей. Ставьте чайник.

Когда он скрылся окончательно, но на этот раз, чтобы, наконец, преодолеть расстояние между ними, Изольда беззвучно рассмеялась. Она все еще в форме! Все-таки кроме смазливой мордашки надо иметь и змеиную хитрость, чтобы поймать и удержать. Если по-другому не получится — придушить в объятиях. Главное, победить, а уж какой ценой…

На расстоянии ладони, ее новый знакомый оказался еще красивее, чем ей показалось из окна.

— Где же чайник? — спросил он отрывисто.

— Вы умираете от жажды? Я тоже. Как мне вас называть?

Он помолчал:

— Павел.

— Пусть будет Павел, — улыбнулась Изольда. — Хотя это, конечно, вымышленное имя… А вот я назову вам свое настоящее.

Видимо, оно не очень понравилось гостю, потому что щека у него подозрительно дернулась. Не давая ему спуска, Изольда небрежно поинтересовалась, указав на кресло:

— Так каким же было ваше амплуа? Трагик? Комик? Что там еще бывает? Новый русский?

— Почему вас это так интересует?

— Не обольщайтесь! Только потому, что вы — первый мужчина, который встретился на новом этапе моей жизни.

Устроившись в кресле, Павел прикрыл поставленной на подлокотник рукой нижнюю половину лица. Изольде подумалось, что эта привычка из прошлой жизни. Теперь не было необходимости прикрывать рот или подбородок (что он там пытался скрыть?), но требовалось время, чтобы научиться не стесняться своего лица. Она и сама еще какое-то время будет продолжать садиться спиной к окну, чтобы безжалостный солнечный свет не выявлял все ее морщины.

— Даже боюсь спрашивать, сколько лет длился предыдущий период вашей жизни. — Он ухмыльнулся, явно довольный тем, что может и ее задеть.

Изольда холодно посоветовала:

— И не спрашивайте. Целей будете.

— Ого! Это угроза?

— На войне, как на войне.

— А мы на войне?

— Разве мужчины и женщины когда-нибудь объявляли перемирие? Что-то я не припомню такого…

Показав коротким «хм» степень своего удивления, Павел заметил чуть ли не сочувственным тоном:

— А вас, похоже, совсем мало любили в жизни…

— Мало?! Да по мне десятками с ума сходили, если хотите знать! И мальчишки, и старики, и художники, и…

— Это другое.

— Что значит — другое? — опешила Изольда.

Он сделал рукой выразительный жест, больше подходивший к сцене.

«Все-таки артист», — угрюмо решила она.

— Я ведь говорил о любви. Родители вас любили?

— Родители? А с чего бы им было не любить меня? Я всегда училась на одни пятерки. И была самой хорошенькой…

— При чем тут ваши пятерки? Разве за это любят своих детей?

— А за что же?

Прищурившись, Павел с расстановкой произнес в пространство:

— Меня пытается шантажировать такая глупая женщина… Поразительно! Какая самоуверенность…

Она задохнулась:

— Вы назвали меня глупой? Да кто вы такой, чтобы…

— Вздорная, дешевая халда. Хвала Создателю, что мы встретились здесь, в клинике, пока еще ценник не убрали с вашего лица.

Остановив непроизвольно потянувшуюся руку, Изольда процедила сквозь зубы:

— Убирайтесь отсюда! Значит, не боитесь, что все газеты запестрят вашими фотографиями? Ваша фамилия — во всех заголовках «желтой» прессы. Уж фамилию-то я выясню…

— Да ради Бога! — отозвался он равнодушно и неприкрыто зевнув. — Вы повторяетесь. Как это скучно… Чувствуется, что вы вообще скучная особа.

Она бессильно огрызнулась:

— До сих пор никто не жаловался.

— До сих пор вам попадались заурядные личности.

«А Илья?» — едва не вырвалось у нее. Но тут же припомнилось их последнее свидание, и на миг Изольде показалось, что из-под ног уходит привычная почва.

— Уходите! — потребовала она, поднявшись. — Черт с вами, живите, как монах, если вам так больше нравится. Или, может, вы — импотент? Тогда вы не на ту операцию потратились!

Он рассмеялся, выбираясь из кресла:

— Мимо! Вы опять промазали.

— Нет, вы просто баба, вот вы кто! — крикнула Изольда ему в спину. — Морду себе оперировать, разве это мужское занятие?

Обернувшись в дверях, Павел весело подмигнул:

— Артисты еще и гримируются каждый день, забыли? Тоже не мужское занятие.

— Пошел вон! — прошипела она, едва удерживаясь, чтобы не запустить в него чем-нибудь.

Он улыбнулся так, что как ни кипела Изольда ненавистью, на секунду залюбовалась им.

— Девушка, — произнес он назидательным тоном, — к такому личику вам необходимо приобрести другие манеры. Потратьте оставшиеся деньги на хорошего учителя, иначе все пропало.

— Что пропало? — вырвалось у нее.

— Жизнь ваша, моя радость…

А говорили: чудес не бывает. Геля смотрела на свое отражение в большом зеркале, в которое все долгие дни пребывания в больнице она даже не заглядывала, и боялась поверить, что это не какой-то фокус в духе Дэвида Копперфильда… Что это не другая девушка такого же роста и с такими пепельными волосами скрывается за прозрачной пленкой, заменяющей зеркало, и в точности повторяет все Гелины движения…

— Это я, — шептала она уже в тысячный раз, и сама пугалась этих слов.

Этот маленький, точеный носик, изящный овал лица, чистая, розоватая кожа, широко раскрытые темные глаза — разве все это принадлежит ей? Как убедить себя в этом?

Дядя передал ей через медсестру большой сверток, в котором оказалась новая одежда. Он надеялся, что старая ей теперь не к лицу. Развернув пакет, Геля засмеялась от смущения: она никогда в жизни не носила таких платьев, подходивших разве что Монике Белуччи, и босоножек на тонком каблучке. И еще белье… Такое она раньше видела только в рекламных роликах, и даже не пыталась представить, что его можно носить.

Когда она нарядилась, сбивчиво дыша от волнения, заглянул Медведев, приготовивший ей выписку, и громко крякнул от удовольствия:

— Ай да красота! В такие минуты понимаешь, что живешь не зря.

Не сдержавшись, Геля, всхлипнув, впервые бросилась ему на шею, и забормотала, задыхаясь от счастья:

— Это все вы… Спасибо… Это просто… Потрясающе! Вы — настоящий волшебник! Я не знаю, как вас благодарить…

— Ты уже поблагодарила. — Он ласково похлопал ее по спине. — Ну, покажись-ка еще… Поворотись-ка, дочка… Ну, что тут скажешь? Звезда! Остальные красавицы просто меркнут. Ты хоть понимаешь, что если бы внутри тебя не было этого света, то и сейчас ты так не засверкала бы? Хоть сто операций сделай, а душу не изменишь.

Она болезненно сдвинула брови:

— Только никто никогда и не разглядел бы этого, как вы говорите, света, если вы не подарили бы мне такое лицо.