Я молчал. Мне и впрямь нечего было возразить. Я так и стоял перед ним, пытаясь смотреть куда угодно, только не ему в глаза. Дондиньо терпеливо ждал.

"Так что ж? Может, я ошибаюсь?"

"Да не-е-т".

"И давно ты куришь?"

В его голосе опять не было ни одной повышенной нотки. Точно так же он мог бы поинтересоваться, давно ли я работаю чистильщиком обуви или давно ли хожу в школу. А может, это затишье перед бурей?

"Я… только несколько раз. Несколько дней".

"Ну и тебе нравится этот запах? Расскажи мне. Ведь я-то сам не знаю, потому что никогда в жизни не курил".

Я так и не признался ему, что никогда не брал в рот настоящей сигареты, что пробовал лишь "хихи". Просто я считал, что для него это не имеет никакого значения.

"Не знаю. Думаю, не очень".

Откровенно говоря, я ожидал получить оплеуху, но случилось обратное. Дондиньо мягко притянул меня к себе, обнял за плечи и проникновенно заговорил:

"У тебя талант, Дико, со временем ты сможешь стать классным футболистом. Но из тебя ничего не получится, если ты будешь курить и пить. Тебя не хватит, чтобы играть в полную силу все девяносто минут. Поэтому ты должен сделать выбор".

Потом Дондиньо сунул руку в карман и достал бумажник, потертый и тощий. Он вытащил несколько смятых банкнот.

"Если же тебе, несмотря ни на что, захочется курить, лучше покупай сигареты на свои деньги. Мерзкая привычка — занимать у других. Сколько тебе надо на сигареты?"

Я готов был сквозь землю провалиться от стыда. То, что за сигареты я не платил, не имело значения. Я видел, как мой отец каждую неделю выходил, прихрамывая, на футбольное поле с распухшим от травмы коленом. Я видел, как он безропотно мыл горшки и мел полы в больнице, чтобы прокормить семью.

Дондиньо задержал на мне свой спокойный взгляд.

"Помни о своем добром имени и престиже нашей семьи, старайся впредь ни у кого не занимать, а если тебе понадобятся деньги на сигареты, обратись ко мне, я дам".

Он действительно никогда не скупился.

Я не раз вспоминал этот разговор. Могу с определенностью сказать, если бы тогда я получил от Дондиньо серьезный нагоняй, то наверняка взбунтовался бы и остался на всю жизнь заядлым курильщиком. Правда, обожая футбол и твердо зная, что курение действительно может иметь пагубные последствия для профессионального спортсмена, я, наверное, так и не пристрастился бы к нему. С тех пор я ни разу не прикоснулся к сигарете.

Я никогда не брал в рот ни капельки алкоголя — следствие мучительного, но весьма поучительного опыта.

Один из наших соседей, итальянец, занимался виноделием. Разлив вино в бутылки, он закапывал их, чтобы напиток набирал возраст и крепость. Как-то его сын Антонио, парень из нашей компании, проговорился, что отец никогда не считает бутылки. Значит, не заметит пропажи? Идея продегустировать вино показалась заманчивой. Я видел на вокзале людей, которые пили крепкие ликеры и закусывали в баре. Мне всегда хотелось знать, что они при этом ощущают. Теперь представился случай во всем разобраться самому. Я просто не задумывался о том, что, в сущности, это кража. Ведь винные запасы принадлежали отцу нашего товарища, а следовательно, и его сыну.

Дождавшись, когда итальянец уйдет на работу, мы с Антонио вышли на задний двор и извлекли из земли одну из бутылок. Затем тщательно заровняли разрытое место, дабы не осталось следов от налета, и отправились на поле в конце улицы, чтобы спокойно распробовать трофей. Устроились в траве в дальнем углу поля. Отряхнув грязь с бутылки, с трудом раскупорили ее. Это было игристое красное вино приятного цвета. Полюбовавшись им, мы стали по очереди дегустировать. Мне оно показалось горьковатым. Но мой приятель пил с таким удовольствием, что мне стало стыдно за себя и за свой жалкий опыт в этой области.

Я осушил с полбутылки. Вино ударило в голову: выступил холодный пот, все вокруг закружилось и завертелось. Я испугался, что могу умереть. Мне было очень плохо. К моему удивлению, на приятеля вино нисколько не подействовало: в их семье его постоянно пили все, включая детей. Он смотрел на меня с презрением, наверное, потому, что по моей милости бездарно пропало полбутылки доброго вина.,

Домой я пришел после Дондиньо. От меня разило как из бочки. Я хотел проскользнуть в свою комнату, лечь там на пол и молить бога, чтобы он облегчил мои страдания. Но Дондиньо схватил меня за руку.

"Где ты был?"

"Мне плохо…"

"Ты пил вино! Ты пьян!"

"Я плохо себя чувствую".

Я рассказал ему все начистоту. Я просто не мог ему лгать.

Отец задал мне крепкую взбучку. Однако не эта взбучка заставила меня в тот памятный день навсегда отказаться от спиртного. На меня подействовало пережитое мною состояние головокружения, тошноты, а также утраты самообладания. Став уже взрослым и много поездив по свету, я долго не мог видеть, как кто-нибудь наливает себе в бокал вино — каждый раз чувствовал дурноту.

Примерно в то же время, переезжая со своей семьей в другой город, Зе Порто "завещал" мне щенка по кличке Рекс. Из невообразимого смешения разных пород получился этот трогательно нежный щенок с мягкой бежевой шерсткой, коричневыми пятнами, укороченным хвостом и подрезанными ушами. Видимо, тот, кто подрезал ему уши, был человеком невнимательным, потому что одно ухо оказалось длиннее другого. Щенок напоминал старую рекламу фирмы "Виктор", на которой собака, повернув голову, вслушивается в звуки, доносящиеся из граммофона. Я с первого взгляда влюбился в него. Щенок был первой вещью в моей жизни, которой я обладал единолично, ибо все прочее до этого я делил с кем-нибудь еще.

Вместе с Рексом, который преданно крутился у моих ног, я пришел домой. Мать бросила на меня многозначительный взгляд.

"Это что еще за новости?"

"Это собака. Моя собака. Мне дал ее Зе Порто".

"Так вот, сейчас же марш обратно. Немедленно верни ему пса. Чем его кормить прикажешь, если людям есть нечего?"

"Не могу я его вернуть, — произнес я в отчаянии. — Они переезжают, поэтому вынуждены оставить собаку здесь".

"Ну, а я тут при чем?"

"Ну, пожалуйста, мама, — чуть не заплакал я. — Обещаю делиться с ним своей едой. От этого никто не пострадает. Я обещаю!"

Видимо, мои слова прозвучали достаточно искренне. Я уверен, что дона Селесте хорошо представляла себе мое душевное состояние. На мгновение она нахмурила брови.

"Щенок уже приучен жить в доме?"

Это была победа!

"Я приучу его, мама! Ты только не волнуйся! Честное слово!"

"Хорошо, — сказала дона Селесте, — но под твою ответственность, ты понимаешь, Дико? У меня и без того хватает забот, чтобы готовить еще для собаки, мыть ее и чистить".

Меня это вполне устраивало. Я не хотел, чтобы кто-нибудь еще заботился о Рексе, даже дотрагивался до него. Когда Зока начинал ласкать и гладить щенка, во мне поднималась волна безотчетной ревности. Собака была моя! Казалось, Рекс понимал это и отвечал взаимностью. Он следовал за мной, куда бы я ни шел, цеплялся за каблуки моих ботинок, ожидал меня у школы, пока не кончатся уроки. Когда мы охотились, Рекс обожал носиться по кустам, обнаруживая великолепные качества поисковой собаки — он всегда находил и притаскивал подстреленную птицу, стараясь при этом не повредить ее. Когда мы рыбачили, Рекс стоял на берегу и, тяжело дыша, рвался участвовать вместе со всеми, однако воды он побаивался.

Но, пожалуй, с особым блеском способности Рекса проявились на футбольном поле. Если надо было воткнуть в землю две палки для боковых стоек ворот, мне достаточно было указать пальцем место и скомандовать: "Копать!" Рекс начинал так яростно раскапывать лапами землю, будто там были зарыты все кости мира. А когда мы выходили на поле, он демонстрировал удивительную для животного смышленость. Рекс, видимо, понимал, что собакам нельзя находиться на поле среди играющих. Поэтому он спокойно сидел за воротами, дожидаясь окончания первого тайма. Как только наступал перерыв, пес подбегал к скамейке и усаживался около моих ног. Чуть повернув голову, он неотрывно смотрел на меня, словно жаждал услышать какие-то слова. В общем, Рекс был моим преданным другом, моей отрадой в суровые годы детства.