Духовный опыт, любовь и вера – то, что вкладывается в понятие «Дух», освобождает человека внутренне, «сообщая ему внутреннюю силу, самостоятельность, характер и крылья для духовно осмысленного и победоносного полета через жизнь и смерть». Внутренняя свобода – не произвол, а способность владеть собой и «вести себя», способность к духовной самостоятельной жизни:

…

«Свободен не тот человек, который предоставлен сам себе, которому нет ни в чем никаких препятствий, так что он может делать все, что ему придет в голову. Свободен тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов и, значит, прежде всего – способность владеть собою и вести себя; а затем – и внутреннюю способность жить и творить в сфере духовного опыта, добровольно, искренно и целостно присутствуя в своей любви и в своей вере. Воистину свободен духовно самостоятельный человек » [66, 174—175].

Свободный – понимает значение долга: «…и долг, и дисциплина, верно и глубоко понятые, суть лишь видоизменения внутренней свободы , которая добровольно приемлет эти внешние связи и свободно определяет себя к внутренней и внешней связанности» [66, 176].

С. А. Левицкий (1908—1983), яркий представитель русского зарубежья, рассматривает свободу как атрибут личности, проясняет сложные вопросы, связанные с определением ее сущности, особенностей осознания и достижения человеком. Проблема свободы анализируется им в контексте понятий: «личность», «творчество», «деятельность», «сознание», «мышление», «воображение», «возможность», «желание», «выбор», «чувства», «ответственность». Он рассматривает свободу в ракурсе проблемы детерминации, осуществляет поиск причин возникновения иллюзии свободы как обмана самосознания, обнаруживает положительные и отрицательные стороны достижения свободы. В качестве конституирующего признака положительной свободы Левицкий выделяет творческое порождение и реализацию возможностей в деятельности личности, стремящейся к сверхличным ценностям, а также возможность «органического претворения» отрицательной свободы в положительную при условии моральной ответственности, духовной работы человека над собой. Когда человек не готов к творческой деятельности, далек от культуры, свобода становится для него тяжелым бременем, оборачивается произволом, и в этом – трагедия свободы. Следовательно:

…

«…от отрицательной свободы <произвола> необходимо отличать положительную – свободу от всякой реальной детерминации ради служения идеальным, сверхличным ценностям истины, добра, красоты». Человек может служить духовным ценностям только в том случае, если не ограничивается своей «природой» и есть нечто большее, чем «рефлекс общественных отношений». На этой свободе самосознания основывается моральная ответственность личности. «Подобно тому как личность становится личностью в направленности на ценности сверхличные, так и свобода становится подлинной свободой в добровольном самоограничении произвола, в служении сверхличным, идеальным ценностям» [95, 208].

В этом – основной парадокс свободы. И действительно, поступки многих талантливых людей (ученых, писателей, поэтов, художников) не укладываются в рамки адаптивного поведения в социуме: многие из них предпочитают ценностям адаптации внутреннюю свободу, утверждают свою идею, осуществляют поиск смысла. Н. Я. Мандельштам в своих дневниковых записях отмечала, что внутренняя свобода, о которой часто говорят в применении к поэтам, – это не просто свобода воли или свобода выбора, а нечто другое – ее парадоксальность состоит в зависимости от идеи, которой она подчиняется, и от глубины этого подчинения. В доказательство этого она приводит рассуждение Осипа Мандельштама о том, что ум и личность Чаадаева были организованы идеей, которая в награду за абсолютное подчинение ей подарила личности этого талантливого человека абсолютную свободу.

В работах Левицкого обосновывается важное положение о том, что принцип целесообразности, целевая детерминация не исключает свободу человека . В споре с Н. Гартманом, считавшим, что целевая детерминация в природе неизбежно ограничивает свободу человека, он утверждает:

…

«Это было бы так, если бы цели были непререкаемо даны нам. Но человек способен выбирать себе цели… В выборе я руковожусь ценностью цели – субъективной ли ценностью или объективным рангом цели. Ценность первичнее цели, и мы выбираем цель по ее ценности. Поэтому принцип целесообразности вполне совместим со свободой и даже осмысливает свободу, в то время как признание безраздельного господства закона причинности неизбежно уничтожало бы свободу» [96, 72].

С. А. Левицкий на психологическом уровне подошел к вопросу о целевой детерминации. Рассматривая ее в аспекте «разумной целеустремленности» и ответственности, он обозначил в качестве ведущей способность личности к самоопределению – человек реализует возможность быть иным, сам выбирает цели, имеющие для него значимость, осознает перспективы своей жизни в целом. Такая интерпретация целевой детерминации отличается от понимания причинности как «железной необходимости»:

…

«Вообще же говоря, кошмар “железной необходимости” является продуктом самовнушения разума, начавшего мыслить, но не возвысившегося до истинного понимания сущности свободы и до истинного понимания условного характера закона причинности. Все попытки решать антиномию свободы и причинности без учета категорий взаимодействия и субстанциальности и без возвышения до положительного понимания свободы как самоопределения… – все такие попытки заранее обречены на неудачу и неизбежно кончаются или кошмаром железной необходимости, или иррационально-анархическим “заявлением своеволия”» [96, 74].

Самоопределение личности, по мнению Левицкого, основано на ответственности. Свобода всегда связана с риском, требует духовного мужества быть самим собой, осуществлять свое индивидуальное предназначение. Личность определяется им как обладающая сверхкачественной, запредельной природой – она осознает и реализует возможности из бесконечных для нее перспектив деятельности. «К сущности личности принадлежит прежде всего свобода от всякой детерминации – та свобода, которая непосредственно переживается нами в самоопределении» [95, 206].

Свобода составляет внутреннюю природу «Я», его сущность: «сознание “Я” и есть самосознание свободы». Следовательно, сознание является необходимым условием свободы личности . Сознавая себя, свои желания, поступки, цели, ценности своих устремлений, соизмеряя их с перспективой жизни, человек освобождается от давления внешней среды и внутреннего диктата бессознательных страстей и указаний сверхсознания: «наше “Я”, наша самость, является центром свободы и может не подчиняться не только низшим влечениям подсознания, но и высшим зовам сверхсознания» [96, 202]. Благодаря направленности на сверхличные ценности индивид становится личностью, способной сублимировать свои низшие влечения, претворяя их врожденный динамизм в духовную энергию, а свобода становится подлинной (положительной). Свобода есть «выход из круга данностей, есть прорыв к новому, есть внесение новизны в бытие, есть усмотрение и реализация новых ценностей», а это предполагает творчество.

Свобода и творчество глубоко связаны друг с другом:

…

«Творчество есть апофеоз свободы… положительной свободы “для”. Творец освобождает себя от низших детерминаций, но с тем, чтобы свободно подчиниться высшей детерминации “вдохновений”, которые ведь отнюдь не зависят от нашего произвола… В сфере высшей детерминации вместо внешнего грубого давления среды мы имеем внутреннее внушение голоса творческого или морального долга» [96, 246].

Следование этому голосу поднимает человека на духовный уровень служения высшим силам: «творящий чувствует себя орудием и медиумом высших сил, которым он нелицеприятно служит своим творчеством, не будучи принуждаем к этому никакими внешними силами». «Свободу нужно любить больше жизни» – этот девиз Бетховена берет на вооружение C. А. Левицкий и акцентирует внимание на том, что «…только через творчество, через служение ценностям, высшим, чем свобода, свобода исполняет себя и предохраняет нас от легиона демонов рабства, прикрывающихся масками свободы» [96, 312]. Творческое «Я» – источник совершаемых действий, «переживатель и сознаватель» психических состояний. Поэтому динамическую природу «Я» Левицкий определяет как сферу творческих возможностей – сферу свободы. Выступая последователем взглядов А. Бергсона по вопросу о творческой активности и свободе личности, он отмечает, что Бергсон впервые в истории философии показал – свободу нельзя мыслить в пространственно рассудочных схемах; она неразрывно связана с творческой активностью и есть не столько выбор между данными возможностями, сколько творчество новых путей и возможностей.