Изменить стиль страницы

Земельный кодекс, составленный готами, предусматривал в отношении землевладельцев жесткие экономические санкции. Варвары отняли у них, в большинстве случаев у латифундистов, треть земли, а также необходимых для проведения сельскохозяйственных работ колонов и рабов, а те землевладельцы, которые сохранили за собой свои участки, отдавали им третью часть получаемых доходов. Таким образом, готам удалось присвоить себе значительную часть земель во всей Северной Италии, в северной части Тосканы и восточной части Центральной Италии, в то время как Сицилия, Южная Италия и западная половина Центральной Италии, включавшая в себя Кампанию, Рим и южную часть Тосканы, оставались свободными. Наиболее уверенно чувствовали себя готы в Северной Италии: они захватили земли в Далмации и между двумя реками — Дравой и Савой. Разумеется, все это не было чем-то новым для римлян, так как и при Одоакре происходило нечто подобное. Однако к тому времени количество готов стало намного большим и их давление на землевладельцев резко возросло. И все же гражданский контингент римского населения страны должен был содержать варваров — хотя они тоже платили земельный налог, — поскольку видел в них вооруженную силу, необходимую для своей защиты.

В те годы готы, безусловно, были господствующей силой в Италии. Стоящие намного выше их в культурном отношении и владеющие большинством земель римляне являлись, выражаясь фигурально, механизмом прежней государственной машины, в то время как Теодорих со своими готскими сановниками определял и регулировал его ход. Излишне говорить, что националистически настроенная часть римлян была весьма недовольна таким положением вещей. Но им не оставалось ничего другого, как идти с Теодорихом и его готами на компромисс, поскольку реальные сложившиеся отношения между остальными римлянами и готами были настолько прочными, что ирредентисты при всем желании не могли их изменить. При создавшейся ситуации Теодорих изо всех сил стремился к тому, чтобы сохранить власть путем налаживания необходимых дружественных отношений между «римской гражданской» и «готской военной» частями общества, плодотворное сотрудничество которых было совершенно необходимым для процветания страны.

Свою основную задачу Теодорих видел в том, чтобы научить готов жить в цивилизованном правовом государстве. Законопослушность, правопорядок, юридическая защита прав граждан, словом, все то, что можно назвать одним термином — «civilitas», было для Теодориха тем идеалом, к достижению которого он призывал свой народ. Готы должны были отказаться от стремления с самосуду и любых других насильственных действий. И хотя это было необыкновенно трудной задачей, Теодориху все же удалось ее решить. В своем панегирике Теодориху Эннодий пишет:

«Кто мог бы поверить, что герои, как только наступит мирная жизнь, будут испытывать обычно чуждый им страх (перед законами)? Отныне не связанные войной умы закон держит в жестких рамках; герои склоняют свои увенчанные лаврами головы перед строгими официальными предписаниями, и теперь указы властвуют над теми, кто затаптывал в грязь боевые клинья врагов и соглашался уступить только силе оружия».

Так у римлян должны были возникнуть доверие к готам и убежденность в том, что готы сумеют научиться жить в цивилизованной стране и тем самым помогут сохранить древнюю римскую культуру. Именно эту цель преследовал обращенный к готам эдикт Теодориха, в котором говорилось, что нет ничего более важного, чем «утвердить в стране римское право на основе исполнительных юридических предписаний». Отныне, как писал Теодориху Кассиодор, «слава и честь готов состоят в соблюдении существующих норм правопорядка».

Устранение имеющихся противоречий, конечно же, требовало серьезных знаний и терпения. Нельзя сказать, что Теодорих попытался выполнить эту работу в одиночку: ему помогали выдающиеся римляне, в первую очередь епископы, а также умудренные опытом готы. Но самым удивительным было то, что беспощадный, еще недавно бесцеремонно вмешивающийся во все военачальник сразу же после того, как четко определил свои задачи, стал совершенно другим человеком: теперь это был дипломат, который, проявив недюжинный политический талант, удивительную мудрость и тонкое понимание происходящих событий, действовал в интересах всего населения своего королевства, заслужив этим искреннее уважение даже тех римлян, которые изначально относились к нему крайне отрицательно.

Весьма важным для Теодориха было еще одно обстоятельство: его старания, направленные на то, чтобы император подтвердил предоставленные ему полномочия, наконец-то увенчались успехом. Еще в конце 490 года он посылал с этой целью миссию в Константинополь, которую возглавлял председатель Римского сената Фест. Однако император Зинон тянул с решением этого вопроса до самой своей смерти в апреле 491 года; а новый император, Анастасий I, был еще менее склонен к признанию полномочий Теодориха. И только лишь в 498 году он утвердил соглашение, заключенное между Теодорихом и Зиноном, и послал королю готов пурпурную мантию, диадему, золотой столовый сервиз и другие ювелирные изделия. (Все это еще в 476 году Одоакр отослал в Константинополь, считая, что он не имеет права принять эти императорские дары.) Теперь Теодорих был официально признан Византией правителем Италии.

Теодорих Великий i_037.jpg
Рис. 32. Император Анастасий I (его портрет — на аверсе серебряной монеты, на реверсе — монограмма Теодориха)

Он должен был, оставаясь королем остготов, управлять этой страной от имени императора, а сама Италия продолжала считаться частью Империи. Возглавляя остготов, которые составляли основу вооруженных сил Италии, Теодорих, в силу делегированных ему императором полномочий, становился — как римский чиновник, как наместник — главой абсолютно не претерпевшей никаких изменений гражданской администрации Италии, из которой готы были полностью исключены. Этот двойственный статус Теодориха нашел свое отражение и в его титуле. Его стали называть Flavius Theodericus rex, причем варварский титул «гех» отражал его положение относительно остготов, а римское императорское родовое имя «Flavius» относительно римлян. Как мы видим, в его титуле отсутствовал термин «Augustus», который полагался лишь императорам. Несмотря на пурпурную мантию, Теодорих все же не был императором, и он не имел права помещать свое имя на монеты. На аверсе монет чеканили имя и портрет императора, в то время как на их реверсе была лишь монограмма Теодориха. Разумеется, случались и отклонения от этого правила, но это расценивалось как явное превышение королем причитающихся ему полномочий. Более того, Теодориху не разрешалось давать кому бы то ни было римское гражданство. И он был лишен права издавать законы, действующие в обеих частях Империи; ему было разрешено делать это лишь в Италии.

Таким был его правовой статус. В действительности же Теодорих, так же как и любой император, имел практически неограниченную власть. Создав собственные королевские исполнительные комитеты, королевскую охрану (tuitio) и королевские суды, он решительно вмешивался сам в работу римских учреждений, если, с его точки зрения, они функционировали плохо или недостаточно быстро. С присущей ему энергией Теодорих взялся за реформирование всего римского административного аппарата, что существенно сказалось на эффективности его работы. Он работал как одержимый, и мир и счастье вновь воцарились в Италии, так что Эннодий с полным правом мог сказать:

«Богатства страны растут с увеличением благосостояния ее граждан; нигде при твоем дворе нет распутства и повсюду распределение даров. Никто не уходит от тебя без подарка, и никто не жалуется тебе на конфискацию своего имущества. В твоих посольствах царит неистребимая живость; ты приводишь поручительские договоры в порядок, прежде чем ты увидишь посланников; на сделанные тобой замечания трудно что-либо возразить, а на твои возражения нелегко найти достойный ответ. Вместо оружия используешь ты мудрость наших правителей. Оберегая наш покой, зорко следят они за тем, чтобы ничто не потревожило нашего великого короля; и, несмотря на это, ты все-таки не прекращаешь строить укрепленные пункты, направляя свою предусмотрительность в новую даль. В тебе живет не омрачаемое ничем спокойствие отважного человека, которое на редкость удачно сочетается с мудрой рассудительностью человека, отягощенного государственными заботами. Вот поистине счастливое сочетание двух добродетелей в одном монархе!»