Терпимое отношение к Ортодоксальной Церкви было той позицией Теодориха, которая отличала его от вестготского и вандальского королей, защищавших свою арианскую веру, а точнее свою корону, путем жестоких преследований и казней иноверцев. В этом смысле Теодорих был гораздо ближе к Хлодвигу, который сам стал исповедовать религию людей, населявших ту римскую территорию, которую он завоевал. И, проводя именно такую церковную политику, Теодорих достойным внимания образом уклонялся от этой прерогативы императоров, права которых во всех других сферах политической жизни он решительно взял на себя. Из защитников своей Церкви императоры очень быстро превратились в ее хозяев; их цезарепапизм[26] требовал наличия абсолютного авторитета в церковных делах. Но остготский арианин решительно отказался от роли главы Церкви. Он хотел быть просто ее защитником и вмешивался во внутренние дела Ортодоксальной Церкви только в тех случаях, когда его просили об этом епископы. Кроме того, ему приходилось заниматься церковными делами тогда, когда создавшаяся ситуация угрожала общественному спокойствию и порядку. И в том и в другом случае Теодорих действовал весьма эффективно: правда, при решении любых вопросов, касающихся Церкви, присущая королю упрямая решимость уступала место осторожной сдержанности.

Для Ортодоксальной Церкви Италии эти церковно-политические принципы Теодориха имели огромное значение. Ни один византийский император не предоставлял Папам и епископам такой независимости и самостоятельности, как это делал Теодорих. Чем сильнее пытались императоры всеми имеющимися у них средствами навязать стране монофизитскую ересь, тем с меньшим уважением относились к ним ортодоксальные священники. Такая монофизитская политика императоров привела к акакиевской схизме[27] (484–519 гг.) и даже к разрыву отношений между римской и греческой Церквями. Церковный Рим и императорскую власть разделяла в те годы глухая стена ереси.

Значение этого факта не только для церковной, но и для вообще всей политики Теодориха трудно переоценить: ведь теперь император руководствовался в своих действиях требованиями большой государственной политики, а вопросы религии и ереси, церковного приоритета главных восточных патриархов отодвинулись на второй план. И надо сказать, что к этому приложил руку и Теодорих. Император Зинон, стремясь наладить единую государственную политику на Востоке, пытался восстановить там церковное единство любой ценой. Даже ценой защиты ортодоксии. С этой целью патриарх Акакий разработал в своей основе монофизитский декрет о единстве — Энотикон, на основе которого должны были строиться все отношения в государстве. Первой в эти годы начала борьбу против такой церковной политики римская Церковь, причем эта борьба велась и за истинную христианскую веру, и за независимость Церкви от проводимой монархом государственной политики. В самом начале схизмы, 1 августа 484 года. Папа Феликс III обратился к императору Зинону с такими знаменательными словами:

Так апеллировала римская Церковь к императору. Враги и соперники императора в течение его длительной борьбы с Ортодоксальной Церковью были на стороне римского духовенства, поскольку это диктовалось единством их интересов. Это относится в первую очередь к Теодориху, который знал, что Византия намеревалась терпеть его лишь до тех пор, пока ей не удастся его уничтожить. Будучи еретиками, византийские императоры считали своими врагами и остготского арианина, и Ортодоксальную Церковь.

Этим и объясняется отношение Теодориха к той многолетней смуте, которая началась в Риме после опубликования Акакием разработанного им декрета. В те годы, когда церковная власть находилась в руках Папы Анастасия II (496–498), который, в отличие от своих предшественников, занимал по отношению к схизме гораздо более гибкую позицию и при решении почти всех вопросов соглашался с мнением императора, в римской Церкви существовали две партии. Одна из них, провизантийская, в интересах сохранения мира с Византией была готова на определенные уступки императору в вопросах его религиозной политики; другая, строго ортодоксальная, расценивала каждую такую уступку как непростительную слабость и считала подобную позицию ошибочной. Оппозиция резко возражала против «гибкости» Папы; противостояние росло, что могло привести к гибельным последствиям. Вокруг Папы Анастасия II объединились и его приверженцы из провизантийской партии, и те, кто выступал за приоритет императорской власти, рассматривая церковный союз как абсолютно необходимую предпосылку для политического воссоединения Италии с восточной частью Империи; за этими людьми стояла могучая Византия, постоянно подливавшая масло в огонь. Эта партия пополняла свои ряды за счет богатых, обладавших реальной властью сенаторов, их аристократических родственников и набожных священников. Из аристократов по образованию и происхождению я назову здесь лишь Пробина, а из людей, обладавших большим политическим влиянием, — Феста, который, вернувшись из Константинополя, привез Теодориху желанную весть о мире и о его признании. Пожалуй, Фест был духовным лидером этой провизантийской патриотической партии, которая хотела любой ценой добиться церковного объединения. Из священников, входивших в эту партию, следует назвать таких несомненно талантливых и безукоризненно честных людей, как Пасхазий и Иоанн. Оппозиционная партия состояла из строго ортодоксальных римских священников и из ничуть не менее знатных и богатых сенаторов (по сравнению с сенаторами, входившими в провизантийскую партию). Возглавляли оппозиционную партию Фавст и Симмах, имевшие знатное происхождение и безупречную репутацию, а также Либерии, заслуживший особую благосклонность Теодориха за долголетнюю службу на одном из самых высоких постов Остготского королевства. Большинство римлян Италии поддерживали именно эту партию.

После смерти Папы Анастастия II обе партии приложили максимум усилий к тому, чтобы посадить на папский престол своего человека. Строгие ортодоксы, находившиеся в явном большинстве, первыми избрали и посадили на престол в Латеранском дворце диакона Симмаха. И почти в тот же самый день, но чуть позже, сторонники скончавшегося Анастасия II назвали в Санта Мария Маджоре своего избранника архипресвитера римской Церкви Лаврентия. Стало ясно, что теперь и римской Церкви угрожает схизма, если не удастся добиться того, чтобы одна из двух партий отозвала своего кандидата. Но кто должен был это сделать? Единственной компетентной инстанцией, которой можно было поручить проверку законности выбора Папы, так чтобы ей доверяли обе партии, и единственным авторитетом, которому при любых обстоятельствах удалось бы добиться конечного результата, был арианский правитель Италии. И обе партии, придя к обоюдному согласию, обратились за решением этого вопроса к королю. Симмах и Лаврентий прибыли в Равенну, чтобы лично заявить о своих притязаниях на этот сан. Теодорих, приняв во внимание два известных критерия: приоритета и большинства, — решил вопрос в пользу Симмаха и партии строгих ортодоксов (поскольку именно Симмах собрал большее количество голосов и был первым посвящен в сан). Таким образом, Теодорих повел себя как справедливый третейский судья, решение которого никоим образом не было связано с какими-либо корыстными политическими соображениями (ведь, наверное, ему было гораздо выгоднее, с политической точки зрения, поддержать кандидата провизантийской партии).