Так жесткая необходимость выживания в создавшихся в Италии условиях, которую разделял Теодорих вместе со своим народом, породила в его государстве дуализм, который потребовал от короля тонких дипломатических действий. Противостояние двух сил было заметным и сильным. Нельзя сказать, что готы выказывали какое-то особое недовольство. Но часть римской аристократии и крупные землевладельцы с самого начала противились созданию новых общественных отношений, с нетерпением ожидая освобождения Италии от варваров и восстановления прямого императорского правления. В то время в Италии существовали как ирредентисты[18], так и сторонники византийского императора. И Теодорих, с первых же дней своего правления, был вынужден считаться со скрытой оппозицией и бороться с ней.

Господствующий класс, римские латифундисты, которых и без того тесно связывали с Византией и давние традиции, и теперешние интересы, конечно же, имели весьма серьезную причину своего неприятия новой власти: ведь их не только лишали практически неограниченного политического влияния, но и постепенно вытесняли из экономической сферы. Именно Теодорих стал тем правителем, кто повел решительную борьбу с коррупцией римских чиновников и начал очень жестко контролировать процесс установления латифундистами цен на вино и продукты питания. Он обращал особое внимание на любой случай давления господствующего класса на более слабых производителей и беспощадно карал за это. Излишне говорить, что подобными мерами Теодорих задел интересы этих влиятельных слоев общества; зато он привлек на свою сторону городское население и неимущих. Таковы были политические и экономические причины, в силу которых господствующий класс Италии постоянно обращал свои взоры в сторону Византии.

Арианская религия готов в действительности не играла той серьезной роли, которую ей постоянно приписывают. Разумеется, арианство было одним из разделяющих общество факторов, который добавлялся к ставшим уже довольно значительным культурным и политическим разногласиям между римлянами и готами. Но данное религиозное различие не имело чрезмерно серьезного значения. Ведь германское арианство отнюдь не было в Италии, и особенно в городе Риме, чем-то новым и чуждым. Благодаря постепенному переселению варварских племен на территорию Римской империи, как в Медиолане[19] и Равенне, так и в Риме возникла довольно большая арианская церковная община, у которой были свои священнослужители и своя церковь, которую свев Рицимер украсил великолепной мозаикой. Кроме того, далеко не все варвары были арианами. Так, готский magister militum Флавий Валия был ортодоксальным христианином. В то самое время, когда по воле Рицимера в Риме была воздвигнута арианская церковь св. Агаты, Валия приказал пристроить к церкви, расположенной в готском квартале на Эсквилинском холме (неподалеку от Латеранской базилики), великолепный античный зал и преподнес его в дар Папе Симпликию. Речь идет о церкви св. Андрея, которая была в отличном состоянии вплоть до XVII века.

По приказу того же Валии была построена церковь вблизи г. Тиволи. Да и среди самих остготов было определенное количество высокопоставленных и богатых ортодоксов, во главе с матерью короля Эрелиевой. Нам известно о богатой готской ортодоксальной христианке по имени Хильдевара, которая — как записано в документе, составленном в 523 году в г. Классе, — подарила свое имение Экклесию, ортодоксальному епископу из Равенны. Другой документ VI века, на котором нет точной даты, свидетельствует о том, что готская вольноотпущенница Сизивера передала в дар церкви находящиеся вблизи г. Аримина земли, полученные ею от своей госпожи Тиудифары. Следует сказать, что арианство этих остготов не было агрессивным по своей природе и не использовалось Теодорихом в качестве политического средства.

Арианству было совершенно несвойственно стремление к миссионерской деятельности и пропаганде; этого не требовали ни готская Библия, ни готские церковные обряды. Кроме того, для Теодориха и его народа гораздо более важное значение имело решение различных материальных проблем — и в этом смысле ситуация была здесь совершенно иной, чем у арианских вандалов, которые проявляли повышенный интерес к религии, в силу чего Ортодоксальная Церковь чаще всего обращала свои взгляды именно на них.

Итак, остготы не придавали чрезмерно большого значения религиозному противостоянию. И благодаря весьма удачному стечению обстоятельств, то же самое можно было сказать об ортодоксах. Их религиозные устремления были направлены в то время в совершенно другую сторону: для Ортодоксальной Церкви Италии гораздо важнее была борьба с другой, на ее взгляд действительно серьезной, опасностью — монофизитской[20] ересью, которой оказывал поддержку сам восточно-римский император. И именно твердой позиции арианского короля остготов римская Церковь должна быть благодарна за то, что она не слишком сильно пострадала от монофизитства. Разве можно было сравнивать эту поддерживаемую императором активную ересь с арианством готских чужеземцев! К тому же римляне всегда воспринимали готское арианство как неизбежную составную часть варварства этого народа. И если почти у всех германских племен сохранилась эта готская религия, то у греков и римлян она уже давным-давно была предана забвению. К арианству своих готских сограждан, так же как и вообще к варварству, римляне относились с сожалением и, пожалуй, даже с легким презрением. Во всяком случае, нам не удалось обнаружить ничего, что свидетельствовало бы о религиозной враждебности римлян к остготам или о преследовании ими кого-либо по религиозным мотивам.

Теперь обратимся к другой теме. В течение всего периода мирной жизни, наступившего в Италии, два северо-итальянских священника: сохранивший неуемную энергию до самой своей кончины (в 496 году) епископ Епифаний из Павии и назначенный Теодорихом архиепископ Лаврентий из Медиолана — прикладывали все силы к тому, чтобы, действуя совместно с королем, залечить тяжелые раны, нанесенные Северной Италии во время длившихся почти пять лет междоусобных войн. Папа Геласий, ученый-теолог и один из самых влиятельных служителей Церкви, поддерживал тесную связь с арианином Теодорихом и его матерью, ортодоксальной христианкой; он постоянно помогал им советами, когда речь заходила о защите Церкви. Подобные отношения между королем и ортодоксальными епископами имели чрезвычайно большое значение для государства. Епископы были весьма влиятельными людьми; они представляли, если можно так выразиться, общественное мнение, являясь в то же время контролирующими и защищающими органами везде, где это было необходимо: в городской и государственной администрациях, в судебных инстанциях и благотворительных учреждениях. И мы не нашли ни одного свидетельства того, что между влиятельными ортодоксальными священниками и королем, который, как мы помним, был, с их точки зрения, еретиком, существовали какие-либо трения.

Разумеется, далеко не все знатные и богатые римляне приняли в штыки нового короля. С первых лет правления Теодориха некоторые знатные римские аристократы активно поддерживали его, чтобы процесс перехода Италии к новому правопорядку был как можно менее болезненным. Из этих людей особо нужно сказать о двух. Первый — это отец того Кассиодора, который с искренней преданностью служил готам в течение всей своей жизни и сделал очень многое для того, чтобы новая власть была признана в самых различных ведомствах. Второй — это Либерии, один из наиболее влиятельных людей времен правления Теодориха; возглавляя комиссию по расселению, он решал неимоверно трудные проблемы, чем заслужил благодарность короля и одобрение римлян.