Чуть было не испортила «всю обедню» писательница Слюнкина. Она неожиданно выступила из своего угла, швырнула, (зачем-то?!), на пол зонтик и уперла руки в боки.

— Виктор! Ты как знаешь, мне эта комедия уже осточертела! Сам, если хочешь, валяй дурака, из меня идиотку делать не надо!

Заступился за Виктора Михайловича, как ни странно, Рожамята. Он вышел из группы лохматых и, улыбаясь, подошел к Марии.

— Погоди, боярыня! Ты не гневайса, слишком шибка-та! Молвишь так, ажно в ушах трещит!

— Ты… самородок! Вот ему… — Слюнкина указала пальцем на Васнецова, — … можешь болтать, что угодно! Он поверит! Во что угодно поверит. В леших, домовых… У него профессия такая.

— Зачем… Сама-Родок? — обиделся Рожамята. — У мя и тятенька и маменька есть. Оба здравствуют. Хошь, пупок покажу?

Мария Слюнкина дернула плечом и решительно направилась к двери в сад. Рожамята незамедлительно последовал за ней.

— Зачем Сама-Родок? Рожамята мя звать. Сызмальства.

Как-то так получилось, Слюнкина и Рожамята отошли в сторону и уже у двери в сад продолжали пререкаться.

К Виктору Михайловичу, очевидно, набравшись духу, спрятав за спиной топор, осторожно приблизился маленький, щуплый.

— Боярин! У вас сичас чево на дворе? — хитро спросил Игрец.

— У нас!? У нас… лето. — ответил Васнецов.

«А у вас?» — чуть не вырвалось у него.

— Не пойму я тя, боярин. Глаз вродя умный, сам юродивого ломаш. Снеги посередь лета разве быват?

Беседуя таким образом, Игрец и Виктор Михайлович во все глаза рассматривали друг друга. Васнецов убедился, что Игрец совсем молоденький, почти мальчик. Игрец утвердился во мнении, что хозяин глубокий старик. Но оба остались довольны.

В другом конце коридора Рожамята и Слюнкина продолжали свой «тет-а-тет». Рожамята, как и каждый нормальный мужчина, норовил подкрепить свои доводы руками. Слюнкина строго одергивала.

— Руки! Убери руки, я сказала! Мужлан! Неандерталец! Привык там… со своими. Чего вылупился?

— Така красива, а бранишса. Нешто хорошо?

— Ох, ох, ох…

— Красива. — подтвердил Рожамята. — Ажно в глазах рябит.

— Тоже мне, дремучий-дремучий, а разбирается.

— И глаза… Глаза-та, словно синь вода!

— Ты мне зубов не заговаривай! Все вы на одну колодку. Сначала глаза, потом… знаю я вас.

— Как тя звать-та, красна-девица?

— Мария мя звать. Мария. Запомнил?

— Не глухой поди.

Виктор Михайлович подошел к Рожамяте, похлопал его по плечу. Тот и не заметил этого. По-прежнему улыбаясь, смотрел на Марию. Во все глаза. Слюнкина, вскинув голову, смотрела в сад. Васнецов еще раз похлопал Рожамяту по плечу. Тот очнулся.

— А!? Чего!? — вздрогнул он. — А-а… ты… боярин.

— У меня к тебе просьба, попроси своих друзей… Пусть споют что-нибудь… Что-нибудь свое.

— Весело али печально? — уточнил Рожамята.

— Уж лучше повеселее.

— Эй, Чечотка! Игрец! Ну-кась, сюда! — повысил голос Рожамята.

Из другого угла к ним осторожно подошли Игрец и Чечотка. Оба с некоторым испугом смотрели на писательницу Слюнкину.

— Спойтя-как частушку каку!

— В животе маковой росинки нету, а ты частушку.

— Препиратца вздумаш!? — возвысил голос Рожамята.

Игрец и Чечотка встали рядом и, выпучив глаза, заорали какими-то дурными голосами:

Игрец и Чечотка смолкли так же неожиданно, как и начали.

— Как, боярин? Нравитца?

— Очень. — улыбнулся Васнецов. — Спасибо. Большое спасибо.

— Спасибом сыт не будешь. — проворчал Игрец. — Сам угощение сулил, а сам…

— Ты у мя… накушаешса… березовой каши! До отвалу! — яростно зашипел Рожамята. И даже двинулся на него.

— А-а-а! — вдруг диким голосом заорал Игрец, указывая пальцем на Слюнкину. — Пожар у е-ея! Гори-ит! Воды давайтя! Воды-ы!!!

Это писательница Слюнкина сунула по привычке в рот папиросу, чиркнула спичкой и выпустила изо рта струю дыма. Рожамята только поморщился, а Игрец явно очень испугался.

— Воды-ы! Давайтя воды-ы! Гори-ит!!! — со страхом кричал он.

Виктор Михайлович, Рожамята и примкнувшая к ним Чечотка насилу успокоили бедного мальчика.

— Ничего страшного, это игра такая! Шутка! — втолковывал Васнецов.

— Не оры! Сказано те, шутка! Дым! — поддержала Чечотка, треснув для убедительности Игреца по затылку.

Игрец немного успокоился, но в дальнейшем поглядывал в сторону писательницы Слюнкиной с устойчивым недоверием.

— Боярин! А зачем така шутка? Из рота дым пускать? — вежливо обратилась к Васнецову Чечотка.

— Для глупости! — ответил Виктор Михайлович, не придумав более достойного и вразумительного ответа.

Тут в коридоре появился Митрич в кухаркином фартуке.

— Вы, эта… Давайте на кухню… Чем Бог послал.

Бог послал довольно много. Все припасы, что жена Александра заготовила мужу на целую неделю, Митрич, по доброте душевной, взял, да и выставил на стол.

Лохматые поначалу отнекивались, жадно сглатывая и стыдливо опуская глаза. Потом началось нечто невообразимое.

Теперь уже хозяева, Васнецов, Митрич и Слюнкина, жались на кухне по стенкам, с изумлением наблюдая за варварской трапезой. Какие там ложки-вилки, салфеточки! С хрустом и чавканьем лохматые поглощали все, что попадало в поле их зрения. Вырывали друг у друга из рук, издавая нечленораздельные звуки.

Насытиться лохматые не могли очень долго. Выпучив глаза и прислушиваясь только к своим внутренностям, ничего не видя вокруг, они с неимоверной скоростью поглощали все съедобное на столе. Рыбу поедали вместе с костями, мясные кости обгладывали до зеркального блеска. И все квасом, квасом запивали.

— Однако-о! — покачивал головой Виктор Михайлович.

— Господи-и! — жалостливо вздыхала Мария Слюнкина.

— Саранча! — хмурился сторож Митрич. И виновато разводил руками в стороны, ловя взгляд Васнецова. Но Виктор Михайлович только весело улыбался.

Наконец лохматые насытились. И начали необузданно смеяться. Показывали друг на друга пальцами и просто умирали от смеха.

— Живыя-а… Мы-та… живыя-а… — на все лады повторяли они, вовсе не обращая внимания на хозяев.

— Нас батогами били?

— Еще как! Страшно спомнить!

— Указами царскими стращали?

— Чихать на ихнии Указы! Сами себе указ!

— Собак на нас спущали?

— Спущали-и!!!

— А мы… живыя-а! Вот оне мы! Нас без хрена не слопаш! Наша искусства сколь веков жива?

— Много-о! Не счесть! Завсегда была-а!

— Покуда мы живыя-а! А мы, вот оне — мы!!!

Повскакав с мест, прямо на кухне, вокруг стола, лохматые начали отплясывать какой-то дикий, варварский танец. Васнецов, Митрич и писательница Слюнкина в восхищении только головами покачивали и обменивались выразительными взглядами.

После обильной трапезы и дикого танца, лохматые понемногу успокоились. Начали осваивать новую, незнакомую для себя территорию. Разбрелись кто куда. На некоторое время в Тереме наступила элегическая тишина. Мир и покой.

Но тут со второго этажа донесся дикий крик.

— А-а-а-а!!!

По ступенькам винтовой лестницы на пол скатился опять вдрызг испуганный Игрец. Губы его тряслись, глаза расширены от ужаса.

Все лохматые, в дом числе и Виктор Михайлович с Митричем, подбежали к мальчику, начали ощупывать его, успокаивать.

— Та-ама-а… мужики на конях! За мной погналиса! Затоптать мя удумали-и!!!

Лохматые все, как по команде, повернули головы к Васнецову. На их лицах читался немой вопрос: «Кто тама?».