Вообще-то, Москва приняла Васнецова не сразу. Постепенно, но как-то основательно завоевывал Виктор Васнецов положение в художническом мире. Приняли в Товарищество, в газетах «известным» величать начали. Одна беда. Денег ни копейки, хоть по миру иди. Для молодой семьи это серьезное испытание.

Чуть полегчало, когда всеобщее увлечение историей началось. Поленов пишет терема 17-го века. Суриков «Утро стрелецкой казни». Репин «Царевну Софью».

Виктор Васнецов именно в это время создает знаменитого «Витязя». Первую свою историческую картину. Хотя это в большей степени фантазия, нежели подробное документальное полотно.

Поздний вечер. За столом в тесной московской квартире сидит Саша. Она уже беременна. Кутается в шаль и неподвижным взглядом смотрит на пламя маленькой свечи. Перед ней на столе целый ворох заштопанного белья.

Услышала шум подъезжающей лошади, встрепенулась. Прямо с порога Виктор ловко бросил на стол толстую пачку денег.

— Витя! Ты никак извозчика ограбил? — улыбнулась она.

— Как же. Ограбишь их. Целковый содрал!

Виктор усмехнулся, начал медленно снимать пальто. Сама осторожно взяла пачку денег, взвесила ее на руке.

— Наконец-то! У нас как раз краски кончились.

— На все хватит! — весело отозвался Васнецов. — Это только задаток. Савва Иванович заказал мне сразу три картины. Для кабинета Правления Донецкой железной дороги. Но самое главное! Полная свобода! Пиши, что хочешь. Начну с «ковра-самолета»!

Глаза Виктора сияют, как у заправского «скомороха».

Нельзя сказать, что Виктор, став Виктором Михайловичем, растерял по дороге детскую веру в очевидное и невероятное. Скорее наоборот. Ребенка в своей душе он тщательно оберегал, холил и лелеял. И верил! Верил в возможность чуда.

Уже и женат. Жена — красавица, умница, истинно русская женщина. Доброты и долготерпения бесконечной. И гордости и достоинства не занимать, недаром из вятского купеческого рода. Повезло Виктору, ничего не скажешь. Все друзья завидуют.

Уже и дети заполонили тесную московскую квартиру смехом, гомоном и тихими беседами вечерами, чтением вокруг матери.

Уже и недоброжелатели, коих у Виктора всегда в избытке, (особенно «западники» неистовствовали. Прямо искусать готовы были, как волки голодные!), признали в Васнецове самобытность и талант. Словом, жизнь удалась, состоялась.

С какой хочешь стороны посмотри, лучшего и желать не стоит. Признание, известность, все чин чином. Жена, дети, достаток. Пусть небольшой, но есть. Все как и положено у добропорядочного, православного человека, художника. Одна беда. Дома своего нет. Со строительства Дома все и началось…

Мечтал Виктор Михайлович наяву соединить сказку с былью. Чтоб Дом был. Жилой, просторный, с гостиной, спальнями и мастерской на втором этаже. И чтоб сказочный Терем одновременно. Чтоб дети росли в естественной и гармоничной атмосфере. Любви и фантазии. Сказку сделать былью решил, одним словом.

И получилось. Еще, правда, не до конца. Дом-Терем, Дом-Сказка еще недостроенный. Но уже и друзья и знакомые, все поголовно только охают и ахают, переступив порог.

В то лето жена Саша с детьми уехала в Вятку к родителям. Друзья-художники, кто куда, на этюды разъехались. Остался Виктор Михайлович один в недостроенном огромном доме. Если не считать плотников, которые и возводили Терем по его эскизам.

Работники пилы и топора во всем мире одинаковые. За каждым глаз, да глаз нужен. Так и норовят облегчить себе жизнь. Сработать побыстрее и попроще, и вильнуть в сторону.

Короче, плотники, сразу после отъезда жены, (ее они побаивались!), дружно покинули стройку. Нагло заявив, что сами они не местные, из-под Калуги. Дескать, картошку пора копать.

Васнецов смолчал. Хотя прекрасно понимал, картошку а середине лета выкапывают только ненормальные или вруны. Но делать было нечего.

Тут как раз Мария Слюнкина объявилась. Вятская писательница со своей широкой известностью в узких кругах. Она теперь то ли в «суфражистки» записалась, то ли в «феминистки», сам черт их не разберет. Красавица такая же, но почему-то до сих пор не замужем.

Ходит по дому, папироски курит. И пепел прямо на пол стряхивает. Того гляди, Дом-Терем недостроенный спалит. Может, у них так принято, у феминисток, табак смолить, как мужик. Они, вроде, на том и стоят. Мол, абсолютно во всем с мужиками равны. И даже лучше. В некоторых отношениях.

Виктор Михайлович на эти темы спорить не собирался. Спорить с красивой женщиной, да еще писательницей, известно, кем надо быть.

Вот такая странная компания и подобралась в недостроенном Доме-тереме. Инвалид Митрич, хозяин художник «Михалыч» и писательница-феминистка Мария Слюнкина. Каждый день встречаются, чаи распивают, работают, (каждый свое), и бесконечные разговоры разговаривают. Обо всем на свете.

Погода в тот день на дворе стояла странная. Небо сплошь заволокло белесой пеленой. И дождь непрерывно моросил. Наша троица сидела за столом в гостиной. Беседовали. Обо всем и ни о чем. Митрич с «Михалычем» уже чай допивали. Слюнкина уже третью папироску раскуривала, когда вдруг грянул гром! И пошел на улице снег. Самый настоящий. Это в середине-то июля месяца!

Виктор Михайлович с Марией вышли в коридор и распахнули двери на веранду. Стояли, смотрели в сад. Любовались хлопьями снега. На деревьях, на траве. Митрич в гостиной с камином и печкой начал возиться. (Незаурядное изобретение Васнецова! Печка в коридоре, камин в гостиной. Оба соединены друг с другом, как сообщающиеся сосуды. Как люди, прижавшиеся друг к другу спинами, чтоб теплее было. Камин затопишь, печка слегка нагревается. И наоборот. Короче, Терем всегда был сухим и теплым).

Митрич, как человек стабильной нетрезвости, дела делал обстоятельно. Даже как-то монументально. Если уж брался печку растапливать, часа полтора возился, не менее.

Стояли Мария с Виктором Михайловичем в дверях гостиной и падающим снегом любовались. Очень красиво было. Необычно.

Вот тут-то Мария Слюнкина и услышала тихий скрежет.

— Виктор! У тебя мыши завелись. — пыхнув папироской, задумчиво сказала она.

— Быть не может! — ответил Васнецов. И покачал головой.

— Сам послушай… В коридоре под сундуком шуршат.

Виктор Михайлович прислушался. Действительно, услышал под сундуком скрежет. Будто когтями по дереву царапают.

Надо заметить, сундук в коридоре с секретом был. Откинешь крышку, а там ступеньки, вход в подвал. Еще одно полезное изобретение Васнецова.

Подошли к сундуку, послушали. Сбоку Митрич с поленом в руке пристроился. И все трое явственно услышали тихий скрежет.

— Что я говорила! Там мыши. — брезгливо сказала Слюнкина.

Скрежет между тем нарастал. Послышались даже легкие удары.

— Ничего себе… мышка! — усмехнулся Виктор Михайлович.

— Крысы, наверное! Фу-у! Гадость какая! — поморщилась Мария.

Все трое застыли в ожидании. Из сундука, вернее, откуда-то из-под него доносились глухие, четкие удары. Били явно чем-то металлическим по дереву. И скрежет все нарастал.

— Витя-а! Мне страшно! — прошептала Мария Слюнкина.

Виктор Михайлович вышел из оцепенения и начал действовать.

— Митрич! — распорядился он — Гаси свечи! И спрячься!

— Ма-ама-а!!!

Это Мария начала от страха подвывать в полный голос, но Виктор Михайлович зажал ей рот ладонью и оттащил в гостиную. Двери прикрыл, только маленькую щель оставил. Митрич с поленом в руке тоже спрятался под лестницей, погасил свечи.

Наступила оглушительная тишина. Было слышно даже как снег в саду на ветки деревьев падает.

Крышка сундука с грохотом откинулась… Из сундука вылетел топор… Упал на пол. Потом показалась какая-то очень лохматая голова. Лица не разобрать, видны были только глаза.

Некоторое время голова напряженно вслушивалась. Потом на пол вывалился лохматый человек, на ногах лапти. Несколько секунд он стоял на четвереньках, прислушивался, принюхивался. Потом тихо постучал кулаком по сундуку…