— Эй, Деций! Как там на Олимпе? Не дуе-ет?
— Де-еций! Свою подру-угу… прихватить забыл!
Деций сыпал отборными проклятиями, перемежевывая их метанием каменьями. В ответ толпа начала швырять в него фруктами.
На шум прибежали вооруженные охранники. Попытались, было разогнать толпу и снять вконец озверевшего Деция со скульптуры.
Ни то, ни другое не удалось.
Горожане обтекали со всех сторон охранников, как вода обтекает камни, и снова сбивались в кучу у храма. А снять Деция с крыши не представлялось возможным. Как он туда вообще забрался без приспособлений и посторонней помощи, осталось загадкой.
Охранники еще некоторое время пошатались по площади, поддавая особо рьяных своими копьями. Потом, не сговариваясь, пошли в ближайший кабачок, окна которого выходили как раз на площадь. Чтоб в случае надобности быть начеку.
Короче, представление с Децием в заглавной роли продолжалось до самого позднего вечера. Каким способом Деций спустился со скульптуры, и с крыши, тоже осталось загадкой.
Карл и Деций сидели на кухне за большим столом. Под глазом у астролога красовался синяк. На лбу довольно большая шишка.
После третьей кружки «помпейского» у Карла закружилась голова. Деций, напротив, чувствовал себя превосходно. У художника возникло стойкое убеждение, что астролог пьет пиво как воду. И абсолютно не опьянеет, даже если выпьет целую бочку.
Пышнотелая служанка в этот вечер уже не улыбалась. Она вовсе не смотрела на художника. Сосредоточила все свое внимание и заботливость на хозяине дома. Но увидев, что и на него не действуют «ее чары», по крайней мере, сегодня, и вовсе разобиделась и ушла на кухню.
Художник и астролог остались с глазу на глаз.
— Я понял… кто ты! — неожиданно спокойным тоном заявил он. Но тут же силой помотал головой. — Правда, мне опять не поверят!!!
Карл не нашелся, что ответить. Просто улыбнулся.
— Как я раньше не догадался! — сокрушался Деций. — Ведь это у тебя на лбу написано!
Карл понимающе кивнул. Ему не хотелось обсуждать эту тему.
— Ладно! — вздохнув, сказал Деций. — Давай лучше споем… Вот эту знаешь? «Жила в одной Империи… красотка Люциана…
Ха-ха, ха-ха, красотка Люциана!..»
Карл отрицательно помотал головой. Такой песни он не знал. Деций слегка погрустнел, но тут же весело вскинулся.
— Тогда ты… Что-нибудь из своих… Давай, давай…
Карл на секунду задумался и, неожиданно для себя самого, запел:
Карл в общем-то неплохо пел. Да и слухом его Бог не обидел. Давно замечено, если человек талантлив, то талантлив разнообразно.
Была глубокая ночь. Над сонными Помпеями, сквозь стрекот цикад, лилась песня…
Два низких мужских голоса старательно выводили…
Еще во сне Карл почувствовал, на него кто-то пристально смотрит. Просто сверлит голову чей-то пронзительный взгляд.
Открыв глаза, Карл увидел графиню Юлию, сидящую на стуле у его изголовья. По-прежнему он был в просторной постели в своей римской квартире. По-прежнему чудовищно болела голова. И по-прежнему на лбу лежал прохладный компресс.
— Карл! Скажите правду! — потребовала Прекрасная Юлия.
— Которую?
— Там… вы встретили женщину, похожую на меня?
«И не одну!» — пронеслось в голове художника.
— У вас там… роман? Скажите, я ничуть не обижусь. В конце концов…
«Все-таки, женщины поразительные существа! Как она могла узнать? Женская интуиция и проницательность поистине не имеет никаких границ…» — подумал Карл. Но вслух сказал:
— Юлия. Вы отлично знаете. Я любил, люблю, и всегда буду любить одну-единственную женщину!
— Господибогмой! Остальные не в счет, так вас понимать?
— Кажется, мы начинаем ссорится… А мне надо работать… Работать, работать и работать… — ответил Карл. И вспомнив старика из Помпей с двумя послушными сыновьями по бокам, усмехнулся.
Уже уральский промышленник и меценат Демидов бомбардировал из Петербурга письмами с туманными намеками расторгнуть контракт, поскольку художник нарушает все мыслимые сроки…
Уже Общество поощрения художников известило о прекращении перевода денег пенсионеру Брюллову…
Уже ректорат Академии художеств настоятельно требовал немедленного возвращения художника в Россию, дабы тот мог приступить к росписям Исаакиевского собора…
А Карл Брюллов все никак не решался завершить работу.
Первой созерцательницей картины, естественно, была графиня Юлия Самойлова. Несколько дней Карл даже от нее скрывал, что уже положил последний мазок. Прекрасная Юлия внутренним безошибочным чутьем все поняла и потребовала немедленной демонстрации.
Они были только вдвоем в просторной мастерской художника. Карл усадил ее в кресло напротив картины на значительном расстоянии. Сам долго бродил по мастерской, прицеливаясь, так и эдак, поглядывая на еще закрытый холст с разных ракурсов и бормоча что-то о недостаточности освещения. Наконец, решившись, резким движением сдернул с картины серое полотно и отошел в сторону…
Прошло довольно много времени…
Графиня Юлия Самойлова, первая петербургская красавица беззвучно плакала, сидя в кресле, прижимая ладони к щекам…
Как минимум в трех женщинах, изображенных на картине, она узнала себя…
— Господибогмой!.. Господибогмой!..
Карл стоял чуть сзади и недовольно хмурился… В его ушах звучали голоса всех людей, изображенных на полотне… И еще множество, множество других…
Яркая вспышка молнии выхватила один только миг чудовищной катастрофы… На фоне огненно-красной лавы, вытекающей из жерла Везувия, по узкой улочке метались обезумевшие от страха люди…
Неслась колесница со сломанной осью, оставляя за собой только обломки. Седок еще старался удержать испуганных коней, но его молодая жена, сброшенная на мостовую, уже была убита смертельным падением…
Молодая мать обнимала двоих дочерей, в ужасе глядя на надвигающиеся потоки лавы…
Двое юношей несли на руках своего отца, дряхлого старика…
Живописец с ящиком красок на голове, портретно похожий на самого автора, оберегал прелестную молодую женщину, уже теряющую сознание…
Алчный старик, подбирал с мостовой, уже никому ненужное и такое бесполезное сейчас, золото…
Молодая чета, с прижавшимся к коленям матери ребенком, пыталась укрыться плащом от огненного пепла и града камней…
Раскачивались и падали скульптуры Богов…
— Господибогмой! — шептала графиня.
Неожиданно Карл схватил кисть, стремительно подошел к полотну и несколькими уверенными мазками положило на мостовую отблески света от вспыхнувшей молнии… Отчего все фигуры еще, как бы, более выдвинулись из холста.
— Господибогмой! — шептала графиня.
Через два часа графиня Юлия Самойлова покинула Рим. В мастерской на столе Карла ожидала записка.
«Любимый Карл! Мой супруг, царство ему небесное, отдал Богу душу. Я обязана отдать ему последние почести.
Р. С. Камень забрала с собой. Не хочу терять еще и Вас».
Прекрасная Юлия и тут не смогла обойтись без патетики. «Последние почести!». Можно подумать, граф Самойлов был не кутилой, мотом и пустым человеком, а выдающимся полководцем.