Втроем — Лариса Васильевна, Настя и я — мы выходим в осеннюю Москву. Я обещаю навестить генерала, когда статья будет опубликована, и я смогу придти просто так. Листья разметались по асфальту. Бумажная звезда краснеет все там же — в щели у бордюра. Я иду домой, а Лариса Васильевна — подкладывать ветки в свой костер. Они будут гулять, смотреть, как листья желтеют и, конечно, реагировать. Говоря о генерале, она вместо «он» постоянно произносит — «мы», этим местоимением первого лица множественного числа доказывая давнишнюю теорию о том, что у каждого человека есть своя половинка. Словно война в Чечне и долгий сон ее доброго генерала понадобились только для того, чтобы еще раз доказать правдивость этой теории тем, кто в нее не верит. Лариса Васильевна, должно быть, счастлива. Счастлив ли генерал? Это мы у него спросим, когда он проснется. А пока во сне он услышит слова Пушкина о том, что «осенняя пора — очей очарованье».

Если что, я — Рамзан

Президент Чеченской Республики о том, почему он самый несчастный человек на свете.

Рамзан Кадыров — один из немногих наших политиков, от которых действительно зависят судьбы страны. Его почитают и прославляют, его портреты в Чечне повсюду. Его боятся и ненавидят, и не только боевики или поверженные в борьбе за власть соперники. Для правозащитников он главный подозреваемый во многих громких политических и военных преступлениях, для военных по сей день — источник раздражения и потенциальной опасности. И еще он, возможно, единственный крупный политик в России, который решился на столь откровенное интервью.

20 октября. Грозный. Дом правительства. На проходной пожилой человек из очереди просит нас написать за него заявление на русском. Уже пятый год он добивается встречи с президентом Чеченской Республики Рамзаном Кадыровым: нужно обсудить вопрос о родовых землях. «Прошу не отказать», — диктует он в конце.

Мы проходим еще четыре поста, на каждом предъявляя пропуск, и идем, строго следуя указаниям, до «красивого здания». Перед ним журчит фонтан. На втором этаже нас кормит пловом пресс-секретарь Кадырова Альви Каримов. Его мобильный звонит и звонит — журналисты просят об интервью с президентом. «Составьте вопросы для интервью», — говорит он нам, и мы записываем на листе те, которые я задавать не собираюсь: «Как обстоят дела с образованием, со строительством, с молодежью?..» Вопросы одобрены.

Третий этаж Дома правительства. Церемония вручения ключей от новых квартир молодым семьям. В центре зала огромный стол, за ним сидят министры и другие важные люди. Ждем президента.

«Когда он войдет, надо встать», — говорит мне кто-то из сидящих рядом. Входит Кадыров. Мы все встаем. Он произносит пространную речь на чеченском. Я прекрасно понимаю ее смысл благодаря вкрапленным в нее нескольким русским «маячкам»: «правильное направление», «создавать условия», «стройматериалы», «обязательно» и «развиваться». Кадыров раздает ключи, а женщинам — еще и букеты.

Поднимаемся выше. Ждем у входа в президентский кабинет. Из него постоянно выходят министры и общественные деятели. И при появлении каждого все в приемной встают — по старому чеченскому обычаю. Фотокор «РР» решает вообще не садиться, я — не вставать.

Перед нами заходят иностранные журналисты с камерами. Им отведено десять минут, нам — пятнадцать.

— Если что, я Рамзан, — говорит Кадыров, когда я сажусь напротив в такое же кресло. — Рад видеть вас на территории Чеченской Республики. Как вам? Понравилось?

— Нам — да. А вам нравится здесь?

— Ха-ха-ха, — смеется он. — У меня другой родины нет. Без Чечни и чеченского народа нигде жить и не собираюсь. Лучше я приму смерть достойно на территории Чеченской Республики вместе со своим народом.

— Смерть? А почему вы сразу о смерти говорите? — спрашиваю я, понимая, что нужно срочно уводить разговор от «Чеченской Республики и ее народа».

— А что? Это то, о чем человек должен всегда думать. Вот какой будет у меня смерть? — спрашивает он, и я напрягаюсь, но потом понимаю, что вопрос риторический, ответа от меня не требуется. — Нужно принять ее достойно…

— А как вы себе представляете достойную смерть?

— Смерть ради религии, ради своего народа.

— Умирать страшно. И однажды вы сами сказали, что страха не испытывает только ненормальный человек…

— Страх обязательно должен присутствовать, но бояться уже поздно, — он хмыкает. И этот «хмык» не для меня, а для посвященных. Мне кажется, что он больше рассчитывает не на мою реакцию, а на реакцию стоящих рядом. — Бояться — мы давно уже это прошли, — снова хмыкает он.

— И часто вам приходится испытывать страх?

— Ну да… Каждый день… Сейчас сижу, с вами разговариваю и уже чувствую страх перед Всевышним.

— Почему?

— Потому что я отвечаю за чеченский народ перед Всевышним.

Уже прошло несколько из выделенных нам минут, а разговор все вертится вокруг Чеченской Республики, чеченского народа и Всевышнего. Делаю еще одну попытку.

— Волновались, когда давали первое в жизни интервью?

— Я и сейчас волнуюсь. Не знаю, не могу спокойно разговаривать — нервничаю.

— Кто такой Рамзан Кадыров?

— Я чеченец, вырос в селении Центорой. Простой чеченский парень. Учился в школе. Получить высшее образование не было возможности. Не было возможности учиться так, как хотелось. По воле Всевышнего оказался в политике, — снова хмыкает он, как будто ему и самому смешно, что такой простой сельский парень, как он, вдруг стал президентом республики. — Я поступил на городское строительное хозяйство. Несколько раз появился там и понял, что главное не теория, а практика. На практике больше получаешь навыков, способностей. И поэтому я предпочитал побольше присутствовать на практике.

— И тем не менее вы сейчас настаиваете на том, чтобы молодежь получала и теоретическое образование…

— Это однозначно. Я направляю всех желающих по разным государствам, в которых развито образование. Хочу, чтобы ребята получили побольше образования, побольше навыков, — говорит он, и я про себя отмечаю: Кадыров очень любит слово «побольше». — А потом хочу сделать так, чтобы использовали уже наши методы, чтобы с нас брали пример.

— Думаете, это возможно? — с сомнением спрашиваю я.

— Нет ничего невозможного, — убежденно отвечает он.

— У нас не так много времени, поэтому я сразу перейду к неудобным вопросам…

— Неудобным — это мне без разницы. Задавай самые неудобные вопросы, — щедро разрешает он. Таким тоном обычно говорят: «Выбирай что хочешь». — Давай…

— А во время интервью всегда должно присутствовать такое количество людей?

— Это мой советник, — Кадыров показывает в сторону стоящих. — Руководитель службы, — какой, не договаривает: наверное, думает, что и так понятно. — А этот, с камерой, чтобы была видеозапись.

— Не доверяете?

— Журналисты есть журналисты. У вас в профессии разные направления. Всех вас пробивать у меня компьютеров не хватит, — смеется он.

— Пробивать нас не надо… — упираю я на слово «пробивать», вкладывая в него двойной смысл и давая понять, что и в президентской профессии направлений немало. — Что самого неприятного было написано о вас в российских СМИ?

— Все, что было написано, неправда…

— Ну почему? Иногда и о вас пишут совсем неплохие вещи.

— Если эти вещи обоснованны, пусть пишут.

— К примеру, несколько лет упорно писали о том, что вы причастны к убийству Политковской, — продолжаю я и делаю многозначительную паузу.

— Вот… — говорит Кадыров таким голосом, будто хочет сказать: «Так я и знал». — А на самом деле суд есть суд. Для чего следствие? Для того чтобы раскрывать преступления и выносить обвинения. Все это оказалось неправдой: Кадыров в очередной раз невиновен.

— Не поймите меня неправильно, — вставляю я, — но лично у меня доверия к суду нет.

— А я верю суду, — возражает он. — Потому что его назначает президент страны. Если ты не веришь судам, то не веришь руководству государства. Какие-то суды могут допускать ошибки, но это не значит, что они коллегиально виноваты.