Как я отношусь к женщинам, которые сюда приходят? Никак. Смог бы я создать семью с одной из них? Вы что, шутите? Вам самой это не смешно? Женщины, которые здесь отдыхают, сами не относятся к танцорам как к мужчинам. Для них все танцоры — как игрушки… И я им за это могу грубить… «Б., почему у тебя тут руки черные, а тут розовые?» — это разве не глупый вопрос?

— Б., я сейчас назову слова, а вы составите из них историю: калитка, ключ, медведь, речка, цветок, сад…

— Как-как? Зад?

— Сад… И калитка… Такая дверь в заборе…

— Дверь и зад — вы этого от меня хотите?

— Нет, калитка и сад… А еще садовник — человек, который ухаживает за садом… И речка… То есть река. Цветок…

— Цветок и зад — это почти одно и то же… Потому что в заду есть цветок.

— Ну… Еще там есть деревья, не только цветы…

— Это я понимаю… Я должен придумать что-то, да? Так вот я вам сразу скажу: мне это неинтересно. Что это за история? Что где-то там у вас в заду есть цветок… Или скажем так: где-то есть зад. Да? И есть человек — задовник. Или как его там? И в этом заду есть зверь, огромный очень, про которого вы говорили…

— Медведь.

— Да, медвед… И что там еще? Ключ?.. Ключ — это понятно. Дверь в зад закрывают на ключ. Задовник ухаживает за задом и, конечно, кормит этого зверя — медведа. И ему обязательно нужно море…

— Речка?

— Нет, обязательно море, понимаете? Потому что он берет оттуда воду и поливает в заду. Если бы я был задовник, я бы собирал урожай и так далее… И у меня там был бы маленький клетка, в котором бы я держал медведа.

— В клетке? Почему вы посадили медведя в клетку?

— Потому что он мне сломает зад.

— Но это же добрый медведь.

— Хищник не бывает добрый.

— А бывают ручные медведи.

— Они все равно могут покушать что-нибудь, которое ядовитое, потом будет плохо.

— Вы бы его на речку выпустили, он бы там рыбу ловил. Цветок бы ему подарили.

— Кого-кого бы я ему подарил?!

— Цветок…

— Да ладно! Вы что? Мы же не на Западе. Это даже не цирк, это Россия! Поэтому я сажал медведа в клетку, я с ним гулял, кормил его растениями, пускал его в море, смотрел, как он там играет в воде… Ему там, в клетке, плохо, это понятно… Но он уже привык.

— Нельзя привыкнуть к несвободе.

— А по-другому не бывает.

— А вам самому понравилось бы сидеть в клетке?

— Я — человек, я не хищник. Разница есть. Куда? Куда его выпустить? А зачем я тогда вообще имею медведа? Зачем я его поймал? Если тебе не надо что-то — нельзя взять…

— Но он сам пришел в сад.

— Сам пришел?!! А почему вы мне это только сейчас говорите?! А почему вы раньше не сказали, что он сам пришел ко мне в зад?! А раньше я думал, что у меня маленький зад, и в него я поймал медведа, и даю ему туда рыбу!!! А в заду у меня что, вы думаете?! Растения очень дорогие! За которыми я ухаживаю!!! Вот что у меня в заду! И этот зад я всегда запираю на ключ! И все!!! А когда я стану старый и не смогу ухаживать за медведом, я его выпущу из зада на свободу! Поэтому я и говорю: лучше не брать, если у тебя в заду нет места! Старая африканская загадка!

Третья ночь

Л. очень красив. Пожалуй, самый красивый танцовщик в клубе. Он вежлив, скользок, улыбчив и игрив. Хочет казаться человеком, свободным от комплексов и проблем. Но его глаза остаются холодными. Я уже знаю: он не расскажет мне о себе ничего. Будет предупредительно, но односложно отвечать на мои вопросы. На этот раз придется обойтись без «монолога в дневнике».

— Здесь мы просто сидим и общаемся с клиентками, — предупреждает меня Л. — Есть некоторый процент гостей, который приходит сюда не за сексом и не за бухлом, а просто чтобы поговорить и слить накопившуюся энергию. Ни одна женщина не поговорит с мужчиной из своего мира о том, о чем она может поговорить с мужчиной здесь. На определенные темы, разумеется…

— Л., я не ваша клиентка — может, вы перестанете мне так сиять?

— Прошу прощения, но я вам не сияю. Внешность производит такое впечатление, но оно обманчиво. Давай на «ты».

— Мы перейдем с вами на «ты», когда вы начнете вести себя естественней… Вы считаете себя красивым?

— Я считаю себя чуть лучше других.

— Внешне или внутренне?

— Внутренне больше, чем внешне. На двадцать процентов лучше, чем среднестатистический человек.

— А что такого ценного у вас внутри?

— Когда женщина заказывает танцора в увольнение, он может просто сказать ей «нет». Но причины отказа нужно изложить так, чтобы не задеть ее самолюбие. Этим я горжусь.

— Вы отказываете в романтических вечерах из-за этих своих двадцати процентов?

— Каждый человек достоин другого, бомж достоин олигарха, и не факт, что наоборот. О внутреннем нужно судить по поступкам. Но лучше сначала принять человека за хорошего, а остальное само приложится. Хотя я достаточно в людях разочаровывался.

— А в себе вы не разочаровывались? Расскажите…

— Хорошо… Когда я только начал учиться, я устроился на хорошую работу. Но я был далек от совершенства и не справился с обязанностями, которые на меня возложили. Не осилил. Меня не увольняли, но, видя, что я торможу работу компании, я сам ушел…

— Но вы никому не причинили вреда.

— Себе самому.

— А еще?

— Я пью, курю, вру… Ну, хорошо. Два года назад я расстался с девушкой. У нее были недостатки, которые перестали меня устраивать. Я надеялся их принять, но не смог.

— Вы все приводите такие примеры, которые легко кроются благими намерениями. Вы так себя любите, что боитесь отойти от образа идеального себя?

— Знаешь, я отслужил в армии, это мой уголок в душе, и я в него никого не пущу. Я знаю, что такое разочарование… Что такое боль…

— Физическая?

— И душевная тоже.

— Наемник.

— Йййй-а н-не на-ем-ник!

— Ну, хорошо… Контрактник… Какая разница?

— Четыре месяца в Югославии. Шесть — в Крыму. Я ценю людей и уважаю их доверие!

— Даже тех, которых вы убивали?

— Не! Важно! Что! Я! Делал!.. Мы защищали, мы выводили население. Когда был Крым, мы эвакуировали людей — стариков, женщин, детей, семьи. А у нас — ребята… А за что?

— Жаль, что вы сейчас не можете посмотреть на себя в зеркало. Теперь вы такой естественный!

У Л. пылает лоб. А у корней волос полоска кожи остается белой. Кажется, что ее нарисовали.

— Что вы сделали с Л.? — в кабинет заглядывает менеджер. — Он вышел отсюда — на нем лица нет…

В клубе Л. тоже сливает свои эмоции.

Четвертая ночь

Приехав в клуб, я вначале приглашаю Л. Он заходит ко мне довольный, у него в руках большое яблоко. Наверняка он думает, что произвел на меня впечатление.

— Нам не мешать! — смеясь говорит он в темный коридор и плотно закрывает за собой дверь.

— Кто-нибудь в клубе знает о вашем военном прошлом?

— Н-н-нет…

— И наверняка вы пожалели, что мне рассказали…

— Да, я говорил с вами откровенно. С нами работали психологи, но они работали по шаблону, а вы применили другую схему. Но это же между нами. Вы никому не расскажете.

— Расскажу. Я не психолог. Я журналист.

— И… И вы об этом напишете?

— Я напишу даже о том, о чем мы с вами сейчас говорим.

— Да… Я понимаю… Но я… Там… Ведь что-то все равно останется между нами? Просто там… надо что-то изменить, и все… — Л. с трудом выпускает слова изо рта. Отвечает только потому, что надо что-то сказать.

— Но вы можете со мной поквитаться. Вы можете прямо сейчас пойти и рассказать всем, что я не психолог. Так будет честнее: у меня ваша тайна, у вас — моя. Только я вашу тайну раскрою. Вы тоже можете. Наверное, меня побьют?

— Бить не будут… Я… Я никому не скажу…

— Что вы опять сделали с Л.? — заглядывает в кабинет менеджер, когда Л. уходит. — У него опять лицо опрокинутое.

В ту ночь у меня было еще три «клиента». Они не знали, что я — журналист. Я не хотела быть честной с Л., просто было интересно, как он поступит. Психологический эксперимент.