Желтые бабкины щеки висят, но лица почти не видно, она прячет его, во сне подчиняясь какому-то первобытному человеческому инстинкту — спать там, где никто не сможет потревожить твой сон. Где никто не сможет подобраться к тебе близко и обидеть, пока ты беззащитен, во власти сна. Плечи бабки под мощной меховой шубой — напряжены. Шуба — будто черепаший панцирь, в которую бабка втянула морщинистую шею. Только мятая бабкина рука выглядывает из рукава, показывая, что бабка — очень старая.

Я хочу достать из кармана телефон и сфотографировать ее для фейсбука. И я б сфотографировала ее, если б она не спала. Но и я, подчиняясь тому же инстинкту, предпочитаю неслышно уйти в ночную Москву дальше выполнять свою программу, не тревожа бабкиного сна на этом не расплавившемся пока еще подоконнике. Не вторгаясь в святая святых беспомощности старого человека, выполнившего свою жизненную программу.

Я уже хочу выйти на улицу, но мое порождение застывает перед бабкой:

— Жалко-то как, — говорит она. — Жалко-то ее бедную как…

Ученики вооружаются

К чему может привести убийство дагестанского шейха Серажутдина Хурикского.

В селе Хурик Табасаранского района произошло убийство, которое может аукнуться на весь Дагестан: во дворе дома, в котором три года назад гостили наши корреспонденты, был расстрелян шейх Серажутдин. Местная власть выразила соболезнование родным и ученикам. К этому ей не привыкать, ведь в Дагестане каждый день кого-нибудь убивают. Но эксперты утверждают, что именно это убийство дорого обойдется республике.

В апреле 2008 года «РР» опубликовал статью о мечети Баб-уль-Абваб и ее шейхе, основателе Исламского университета в Дербенте Серажутдине Хурикском, который считался самым влиятельным суфийским шейхом в Южном Дагестане. За прошедшие три года учеников у него прибавилось, и теперь их около двенадцати тысяч. Шейх критиковал учение ваххабитов и, как говорят эксперты, был тем самым гвоздем в сейсмически активной зоне, который сдерживал салафитскую активность в Южном Дагестане.

Шейх сильно отличался от многих религиозных лидеров — в нем не было неприятия чужих. Он был строг, но напоказ: ругался, комично закатывая глаза, требовал, чтобы интервью у него брала не я, а фотограф, потому что тот мужчина, а «женщинам не пристало много говорить». Но в течение нескольких дней терпеливо отвечал на все мои вопросы. Зубов у него во рту оставалось немного, разговаривал он с посвистом, и когда я над этим смеялась — сам смеялся вместе со мной. Когда же я по ошибке заняла его место — единственный диван в комнате с разложенными на полу циновками, — его ученики возмущенно зашумели, а шейх сказал: «Пусть сидит». И добавил, повернувшись ко мне: «Только до меня не дотрагивайся, я омовение сделал». Когда я уезжала, шейх дарил мне ковер, я отказывалась, а он невероятно обижался. В конце концов он принес мне деревянную ложку и сказал, что вырезал ее сам и я просто обязана ее взять. Ложкой я до сих пор помешиваю в кастрюле, а шейха больше нет.

Эксперт Центра исламских исследований Северного Кавказа Руслан Гереев пояснил «РР», что убийство религиозного лидера столь высокого ранга свидетельствует о том, что все проблемы, существующие в Дагестане — а это в основном внутриконфессиональные разногласия, — хлынули на юг. А ведь Южный Дагестан до недавнего времени считался самым спокойным местом на Северном Кавказе. В немалой степени благодаря шейху Хурикскому.

— Нельзя точно сказать, кто стоит за этим убийством, — говорит Руслан, — но давайте поднимем официальную статистику: любое преступление, когда еще следствие не начато и опергруппа не приехала, автоматически списывается на салафитов.

Анонимные представители салафитской общины говорят о шейхе так: «Он уже двадцать пять лет суфийский шейх, и все, что он имел сказать против нас, он уже давно сказал. Ничего нового или радикального он в последнее время не говорил».

Некоторые эксперты связывают убийство шейха с недавним избиением прихожан салафитской мечети в селе Советское, находящемся в Южном Дагестане ( об этом вы можете прочитать в статье Марины Ахмедовой «Хиджаб раздора. Почему в Дагестане убивают за кусок материи» — TY). Но Руслан Гереев считает, что сваливать убийство на бандподполье очень удобно — не придется его раскрывать. Невозможно найти убийц, затерявшихся в глубине сепаратистского движения.

— Самое страшное — это небывалая доселе в истории Северного Кавказа коррупция, — говорит он. — Уровень теневой экономики обогнал уровень реального сектора, и в ближайшие десять — пятнадцать лет восстановить баланс мы не сможем. И ни один здравомыслящий бизнесмен не станет вкладываться в полыхающий регион.

В эти дни по Дагестану ходят слухи: мюриды (ученики) шейха вооружаются, будет резня. Но после похорон шейха ректор Исламского университета в Дербенте Ариф Саидов связался с нашим корреспондентом. «Мы его дело все равно будет продолжать, — сказал он. — Но только мирным путем».

Впрочем, еще на похоронах шейха начались разговоры о том, каким после его смерти будет Южный Дагестан. Там же, на похоронах, уже спорили, кому достанется его место.

При жизни шейх назвал имя своего преемника — родного брата Арифа-эфенди шейха Исамутдина аль Дербенди, о котором «РР» также писал в 2008 году.

Гереев говорит, что бесполезно гадать, кто стоит за убийством. Стоять за ним может кто угодно, ведь у шейха были серьезные разногласия и с другим влиятельным шейхом, ученики которого контролируют Духовное управление мусульман Дагестана, Саидом Чиркейским. Очевидно одно: идет борьба за контроль над Южным Дагестаном.

Понять дракона

Почему нам не удается справиться с исламским террористическим подпольем.

Противостояние на Кавказе все больше напоминает сражение с гидрой, у которой вместо одной отрубленной головы вырастают две новые. Чем больше успешных спецопераций, тем больше новых спецопераций — если не врет математика, то рано или поздно такой бой закончится победой гидры. Обычно так бывает, когда сражающийся не видит в своем враге чего-то главного. Опыт успешных войн человечества подсказывает, что помимо силы пора подключать разум и даже сердце. Корреспондент «РР» отправилась в Дагестан, чтобы испытать эффективность этого оружия самостоятельно.

Спецоперация

Центр Махачкалы. Двор — блочные пятиэтажки с примыкающими к ним пристройками, гаражи. Кучки людей в милицейской форме по периметру розоватого дома. За гаражами — люди в камуфляже и масках. Один из них прислонил к стенке гаража снайперскую винтовку. Это — второй круг оцепления. Спецоперации по уничтожению бандформирований, а их с утра в городе проходит две, — это обычно три слоя, как в бутерброде: спецназ — внутри, дальше кольцо из сотрудников ОМОНа, и, наконец, местные сотрудники милиции.

У фасада дома — бронетехника. Дети с бутылками кока-колы бегают за третьим кругом и пытаются хоть что-то снять на мобильные телефоны. Несмотря на обилие людей в форме, в этом дворе тихо. Жильцы были эвакуированы рано утром. Сотрудники милиции нервничают — боевики начали отрабатывать новый почерк. Если раньше милиционеры, наблюдая за работой «спецназовской начинки», мысленно спрашивали боевиков — «Где же ваше исламское братство?» — то теперь они с опаской оглядывают каждого подходящего. Смертники подходят и взрывают себя. Это — не только месть, но и попытка посеять хаос в третьем и втором кругах, и дать возможность кому-нибудь из осажденных уйти. Так было уже ни раз.

— Идите отсюда! — отгоняют милиционеры детей.

Во дворе появляется высокая женщина в низко надвинутом черном платке.

— Они там что, такие неуязвимы, да?! — набрасывается она на милиционеров, которые прячутся за стеной пристройки. — Они что, такую угрозу несут?! Это — абсурд! — кричит она. — Вам нужно просто побольше разрушить, время протянуть! Счетчик работает — наматывает каждый час по восемнадцать тысяч!