Барышни и адмиральша обмирали, опасаясь, что новый знакомый их, пожалуй, выскажет что-нибудь еще более обидное для Егора Егорыча, а потому, чтобы помешать этому, Юлия Матвеевна нашлась сделать одно, что проговорила:

- Позвольте вас познакомить: это полковник Марфин, а вы?

- Капитан Зверев! - напомнил ей тот свою фамилию.

Юлия Матвеевна, потупляясь, сказала Марфину:

- Господин Зверев!..

Капитан после этой рекомендации поднялся на ноги и почтительно поклонился Егору Егорычу, который, хоть вежливо, но не приподнимаясь, тоже склонил голову.

- А какие эти господа масоны загадочные люди!.. - не унимался капитан. - Я знаю это по одной истории об них!

Егор Егорыч отвернулся в сторону, явно желая показать, что он не слушает, но на разговорчивого капитана это нисколько не подействовало.

- История такого рода, - продолжал он, - что вот в том же царстве польском служил наш русский офицер, молодой, богатый, и влюбился он в одну панночку (слово панночка капитан умел как-то произносить в одно и то же время насмешливо и с увлечением). Ну, там то и се идет между ними... только офицера этого отзывают в Петербург... Панночка в отчаянии и говорит ему: "Сними ты с себя портрет для меня, но пусти перед этим кровь и дай мне несколько капель ее; я их велю положить живописцу в краски, которыми будут рисовать, и тогда портрет выйдет совершенно живой, как ты!.." Офицер, конечно, - да и кто бы из нас не готов был сделать того, когда мы для женщин жизнью жертвуем? - исполнил, что она желала... Портрет действительно вышел как живой... Офицер уехал в Петербург и там закружился в большом свете... Панночку свою забыл, не пишет ей... Только вдруг начинает чувствовать тоску ужасную - день, два, месяц, так что он рассказал об этом своему другу, тоже офицеру. Тот и говорит ему: "Сходи ты к одному магнетизеру, что ли, или там к колдуну и гадальщику какому-то, который тогда славился в Петербурге..." Офицер идет к этому магнетизеру... Тот сначала своими жестами усыпил его, и что потом было с офицером в этом сне, - он не помнит; но когда очнулся, магнетизер велел ему взять ванну и дал ему при этом восковую свечку, полотенчико и небольшое зеркальце... "Свечку эту, говорит, вы зажгите и садитесь с нею и с зеркальцем в ванну, а когда вы там почувствуете сильную тоску под ложечкой, то окунитесь... свечка при этом - не бойтесь - не погаснет, а потом, не выходя из ванны, протрите полотенчиком зеркальце и, светя себе свечкою, взгляните в него... Так сделайте четыре раза и потом мне скажите, что увидите!.." Офицер проделал в точности, что ему было предписано, и когда в первый раз взглянул в зеркальце, то ему представилась знакомая комната забытой им панночки (при этих словах у капитана появилась на губах грустная усмешка)... В другой, в третий раз он видит уже самое панночку, и видит, что она стоит с пистолетом в руке перед его портретом... Наконец, явственно слышит выстрел... Зеркальце сразу померкло... Однако офицер протер его, и ему представляется, что панночка лежит вся облитая кровью!.. Он так перепугался всей этой чертовщины, что, одевшись наскоро, прямо побежал к магнетизеру и рассказывает ему... Тот ему объяснил, что если бы офицер не обратился к нему, то теперь бы уж умер от тоски, но что этот выстрел, которым панночка прицеливалась было в его портрет, магнетизер направил в нее самое, и все это он мог сделать, потому что был масон.

Адмиральша и обе ее дочери невольно заинтересовались рассказом капитана, да и Егор Егорыч очутился в странном положении: рассказ этот он давно знал и почти верил в фактическую возможность его; но капитан рассказал это так невежественно, что Егор Егорыч не выдержал и решился разъяснить этот случай посерьезнее.

- Это, говорят, было! - забормотал он. - Жизнь людей, нравственно связанных между собою, похожа на концентрические круги, у которых один центр, и вот в известный момент два лица помещались в самом центре материального и психического сближения; потом они переходят каждый по своему отдельному радиусу в один, в другой концентрик: таким образом все удаляются друг от друга; но связь существенная у них, заметьте, не прервана: они могут еще сообщаться посредством радиусов и, взаимно действуя, даже умерщвлять один другого, и не выстрелом в портрет, а скорей глубоким помыслом, могущественным движением воли в желаемом направлении.

- Верно!.. Верно!.. - воскликнул капитан первый.

А Людмиле тотчас же пришло в голову, что неужели же Ченцов может умереть, когда она сердито подумает об нем? О, в таком случае Людмила решилась никогда не сердиться на него в мыслях за его поступок с нею... Сусанна ничего не думала и только безусловно верила тому, что говорил Егор Егорыч; но адмиральша - это немножко даже и смешно - ни звука не поняла из слов Марфина, может быть, потому, что очень была утомлена физически и умственно.

Проговорив свое поучение и сказав наскоро Сусанне: "Я завтра за вами в десять часов утра заезжаю", - Егор Егорыч вскочил с своего места и проворно ушел.

Юлия Матвеевна осталась совершенно убежденною, что Егор Егорыч рассердился на неприличные выражения капитана о масонах, и, чтобы не допустить еще раз повториться подобной сцене, она решилась намекнуть на это Звереву, и когда он, расспросив барышень все до малейших подробностей об Марфине, стал наконец раскланиваться, Юлия Матвеевна вышла за ним в переднюю и добрым голосом сказала ему:

- Вот, буде вы встретитесь у нас с этим моим родственником Марфиным, то не говорите, пожалуйста, о масонах.

- А разве он масон? - произнес, уже немного струсив, храбрый капитан: поступить против правил приличия в обществе он чрезвычайно боялся.

- Нет, но у него отец был и много родных масонами, - объяснила Юлия Матвеевна.

- А, благодарю вас, что вы меня предуведомили!.. - поблагодарил ее искренно капитан и, выйдя от Рыжовых, почувствовал желание зайти к Миропе Дмитриевне, чтобы поговорить с ней по душе.

Он застал ее недовольною и исполненною недоумения касательно своих постояльцев.

- Вы были у Рыжовых? - спросила она, еще прежде видевши, что капитан вошел к ней на дворик и прошел, как безошибочно предположила Миропа Дмитриевна, к ее жильцам, чем тоже она была немало удивлена.

- Целое утро сидел у них, - отвечал самодовольно капитан.

- И что же, вы поняли тут что-нибудь? - продолжала язвительно Миропа Дмитриевна.

- Почти!.. - проговорил капитан.

- Что именно? - допытывалась Миропа Дмитриевна.

- Это все семейство поэтическое! - решил капитан.

Миропе Дмитриевне, кажется, не совсем приятно было услышать это.

- В каком отношении? - вопросила она не без насмешки.

- Во всех отношениях, и кроме старшей, Людмилы, кажется, у адмиральши есть другая дочь, - прехорошенькая, - я и не воображал даже! - говорил с явным увлечением капитан.

Миропа Дмитриевна при этом не могла скрыть своей досады.

- Вам попадись только на глаза хорошенькая женщина, так вы ничего другого и не замечаете! - возразила она. - А я вам скажу, что эту другую хорошенькую сестру Людмилы привез к адмиральше новый еще мужчина, старик какой-то, но кто он такой...

- Он - полковник Марфин и масон! - перебил Миропу Дмитриевну капитан.

- А вы как это знаете? - воскликнула она, снова удивленная, что капитан знает об Рыжовых больше, чем она.

- Я сейчас беседовал и даже спорил с ним! - объяснил капитан. - Чудак он, должно быть, величайший; когда говорит, так наслажденье его слушать, сейчас видно, что философ и ученейший человек, а по манерам какой-то прыгунчик.

Аггея Никитича очень поразила поспешность, с какою Егор Егорыч встал и скрылся.

- И прыгунчик даже! - подхватила опять-таки с ядовитостью Миропа Дмитриевна. - Стало быть, мое подозрение справедливо...

- Подозрение? - остановил ее капитан.

- Да, подозрение, что этот старичок, должно быть, обожатель самой адмиральши.

Капитан сердито на нее взглянул.