— Сэр, — отвечал с поклоном Билли, — если уж дело дошло до бранных слов, то вы… вы… нет! вы отец Алисы! Я бы вам сказал, кто вы, но сам я не лучше вас, потому что сделал попытку быть честным со священником! Итак, прощайте!

И, отвернувшись друг от друга, выпрямившись, будто проглотили аршин, они разошлись в разные стороны, а Трэй так и застыл на дороге, не зная, за кем побежать, с отчаянием глядя на их удалявшиеся фигуры.

Таким образом, Маленький Билли выяснил, что лгать он способен не больше, чем летать. Он так и не женился на милой Алисе, что, безусловно, было на благо им обоим. Но в доме Баготов в течение многих дней было невесело, а одно чистое, нежное и набожное сердце загрустило на многие месяцы.

Но самое интересное вот что: несколько лет спустя после событий, описанных выше, наш симпатичный священник, более удачливый, чем большинство духовных особ, занимающихся биржевыми операциями, благодаря удачной спекуляции на ирландском пиве неожиданно разбогател и столь же неожиданно и весьма серьезно занялся размышлениями над некоторыми вопросами (как и подобает деловому человеку). Так, во всяком случае, рассказывают в Северном Девоне; это уже старая история, и можно не сомневаться в ее правдивости. Мелкие сомнения его переросли в большие, а большие разрешились сами собой: разрывом отношений. Он поссорился со своим епископом, поссорился с церковным старостой и, наконец, даже со своей «бедной, старой дорогой» маркизой, которая скончалась, так и не успев с ним помириться. В конце концов он счел долгом совести порвать с церковью, которая стала слишком для него тесной, и перебрался со всем имуществом в Лондон, где по крайней мере он мог свободно дышать. Но здесь им овладело беспокойство: длительная привычка постоянно быть на виду, ловить почтительно обращенные взоры, говорить, не встречая в слушателях возражений, пользоваться влиянием и авторитетом в духовных делах (и даже в мирских), производить впечатление, особенно на женщин, своим властным видом, красивым, звучным голосом, высоким безмятежным челом, плавными движениями мягких больших рук, вскоре потерявших свой деревенский загар, — все это стало как бы его второй натурой, тем воздухом, без которого он не мог существовать. Постепенно он стал самым популярным в ту пору проповедником позитивизма и весьма преуспевал на этом поприще.

А его дорогая дочь Алиса, продолжая придерживаться старой веры, вышла замуж за почтенного архидиакона англиканской церкви. Он очень ловко сумел подхватить и удержать ее возле себя в тот момент, когда она, дрожа, стояла на краю пропасти, то есть намеревалась перейти в католичество. Брак их не был ни счастливым, ни несчастливым — обычный буржуазный брак, вполне благополучный, но безрадостный.

Так, увы! распались духовные узы, столь важные для покоя и мира в семье, объединявшие отца и дочь. Распря на почве религиозных убеждений разъединила их сердца. Таковы мы, люди! Какая жалость!

Нам нечего больше сказать о милой темнокудрой Алисе.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Клянусь, королеву она затмевала

Своею красой,

Когда по Толедо шла, бывало,

Вечерней порой!

Четки на шее… в корсаже черном…

О ночи тьма…

От воя ветра в ущелье горном

Сойду с ума!

Поют и пляшут вдали поселяне.

Сабины нет.

Променяла на перстень графа Салданьи

Любви обет.

Голубку в сети ловил он упорно.

О ночи тьма!

От воя ветра в ущелье горном

Схожу с ума![20]

Посмотрите-ка на наших трех мушкетеров палитры и кисти: они стали известными художниками и снова в Париже после долгих лет.

В подражание славному Дюма назовем эту главу «Пять лет спустя», хотя прошло немногим больше.

Таффи — это Портос и Атос в одном лице; как и они, он могучего сложения, обладает прекрасным характером и достаточно силен, чтобы «ударом кулака оглушить человека». Кроме того, у него романтически-аристократическая наружность, величественная, гордая осанка, он полноват, но в меру, не откажется от бутылки вина, даже двух, и выглядит человеком с интересным прошлым.

Лэрд, конечно, д'Артаньян. Его картины пошли в ход, и к этому времени он уже член Королевской академии. Как и Квентин Дорвард, этот д'Артаньян — шотландец:

Ах, каким был удальцом этот парень из Данди!

А Маленький Билли, изысканный друг герцогинь? Боюсь, что ему придется сойти за Арамиса. Но не будем преувеличивать это сходство; кроме того, в отличие от славного Дюма, у нас есть совесть. Нельзя подтасовывать исторические факты или подменять исторические личности. А если Атос, Портос и компания к нашему времени не стали историческими личностями, то кто же таковым стал, хотелось бы мне знать?

А что касается Таффи, Лэрда и Маленького Билли — они самые что ни на есть исторические личности!

Наши три друга, отменно элегантные, одетые по последнему слову моды, в сюртуках, с тугими воротничками, грозящими удавить их, с подобающими случаю галстуками и булавками к ним, с бутоньерками в петлицах, в цилиндрах, похожих на печные трубы, в изящнейших брюках и лакированных туфлях, пьют кофе и едят булочки с маслом за маленьким столиком в обширном дворе огромного караван-сарая с асфальтированным полом, с застекленной крышей, которая пропускает лучи солнца, но предохраняет от дождя и… свежего воздуха.

Великолепный старик, рослый, как Таффи, в черном бархатном камзоле и черных шелковых чулках, с большой позолоченной цепью на груди, глядит вниз с широкого пролета мраморной лестницы. Он как бы приветствует прибывающих гостей, которые проезжают в экипажах и омнибусах под гигантской аркой со стороны бульвара, или поторапливает отъезжающих в сторону арки меньшего размера, которая ведет в боковую улицу.

«Счастливого пути, господа и дамы!»

Бесчисленные столики вокруг заняты путешественниками: они заказывают завтрак либо уже позавтракали, курят, болтают и посматривают вокруг. Здесь царит невероятное смешение языков и самая оживленная, деловая и веселая атмосфера во всем мире, так как это излюбленное место для деловых встреч богачей Европы и Америки; здесь пахнет банкнотами и золотом.

Таффи уже узнал в толпе (и его узнали!) с полдюжины старых соратников по Крымской кампании, — у них не вызывающая сомнений военная выправка, как и у него. Три сдержанных шотландца уже скромно приветствовали Лэрда. Что же касается до Билли, он беспрестанно вскакивает и подбегает то к одному, то к другому столику, притягиваемый неотразимой английской улыбкой и восхищенными восклицаниями дам, узнавших его: «Как, вы здесь?! Вот замечательно! Приехали, конечно, на концерт Ла Свенгали?»

Мраморная лестница наверху выходит на широкую террасу, где стоят кресла для посетителей. Оттуда большие, затейливо инкрустированные застекленные двери ведут в роскошные салоны, столовые, читальни, почтовые и телеграфные конторы. Повсюду расставлены огромные четырехугольные вазоны с тропическими вечнозелеными растениями, красивые названия которых я забыл. У вазонов стоят плакаты с афишами о сегодняшних спектаклях и концертах в Париже. Самая большая из этих афиш (фантастически разукрашенная) сообщает космополитам всего света, что сегодня вечером мадам Свенгали впервые выступит перед парижской публикой ровно в девять часов вечера в концертном зале Цирка Башибузуков, на улице Сен-Оноре.