— Я люблю свою жену. Просто письмо лишний раз показало, что мы никогда не сможем равнодушно относиться к этой женщине, как, впрочем, и к своему прошлому. Но за себя я спокоен. В общем, положись на меня сегодня вечером. Мне кажется, все будет о'кей.

Когда они вернулись, все приглашенные уже были в сборе. Все, кроме Фритци. Норман Галло, преуспевающий адвокат, с очень молодой беременной женой Карлой. Франко и Эсмеральда Куччи — самые известные в стране оформители книг. Макс Стайлс — известный фотограф и гомосексуалист.

Вечеринка началась. Уже открыли третью бутылку вина. Джина и Гарри являли собой образец предупредительных и внимательных хозяев. Макс развлекал гостей какой-то нескончаемой историей. Гости с энтузиазмом поддерживали разговор, вставляя шутливые реплики. Всем было весело.

Неожиданно Норман Галло, очевидно, желая привлечь к себе внимание, серьезно сказал:

— Вот мы веселимся, рассказывая друг другу всякую чепуху, а на улицах Манхэттена люди умирают с голода. Я уверен, что отсутствие сострадания убивает в человеке душу, лишает его ощущения истинных ценностей. И такое состояние общества способно разрушить и уничтожить всю страну.

В комнате воцарилась тишина. Переход был слишком резким. Юная жена Нормана Карла одернула его:

— Норман, оставь, пожалуйста, свои рассуждения о конце света.

— Что ты понимаешь! — с раздражением воскликнул Норман, — Ты росла во всей этой атмосфере, Карла. Ты слишком молода, чтобы осознать последствия.

Все с интересом посмотрели на Карлу, ожидая ее реакции.

Карла спокойно зевнула, по привычке слегка поглаживая округлившийся живот.

«Амазонки нового поколения, — с уважением подумала Джина. — Они еще преподнесут всем нам урок».

— Норман, если ты произнесешь свою душещипательную речь среди бездомных бродяг на Третьей авеню и при этом останешься таким, какой есть, — весь в кашемире и шелках, с набитым всякими деликатесами желудком и сверкающей белозубой улыбкой, которая обошлась тебе в пять тысяч долларов, — то это будет значить гораздо больше, дорогой, — спокойно произнесла Карла. — Мы все в большей или меньшей степени являемся частью этой проблемы, которую нельзя решить, оставаясь в стороне. — Она снова зевнула.

Дженни закурила очередную сигарету, не обращая внимания на укоризненный взгляд Донни, и сказала:

— В самом деле. Вот, например, почти все из нас имеют по два дома. Я возвращаюсь в город из своего загородного дома и натыкаюсь на парня, который живет в картонной коробке. И мы знаем, что кроме нее, у него ничего нет. Так что, я уступлю ему комнату в собственном доме? Или поделюсь с ним своими доходами? Конечно, нет! Мы отводим душу тем, что выписываем чек на небольшую сумму в Фонд бездомных и, успокоившись, распаковываем корзину на очередном пикнике.

Внимательно слушавший Франко Куччи вступил в разговор:

— Я прочел недавно в газете статью об одном маленьком племени в Ботсване. Очень примитивное племя. Но на территории, где они жили, водились очень редкие, исчезающие виды животных. Племя жило, занимаясь охотой на этих животных. Снарядили экспедицию, чтобы попытаться спасти животных. Экспедиция забралась глубоко в джунгли и обнаружила это племя. Когда выяснили, что одной из причин истребления является именно племя, то выбор был однозначен. Решили защитить животных. Люди могли себя воспроизвести, а животные нет. Племя загнали в резервацию и бросили на произвол судьбы. Вот такие-то дела…

Донни наполнил стакан, хотя хорошо знал, что этого не следует делать. Язва давала о себе знать, и это его ужасно раздражало. Он сказал немного возбужденно:

— Приводя этот пример, Франко, очевидно, имел в виду то, что богатые и сильные люди, например, Нью-Йорка, живут хорошо за счет слабых и угнетенных? Воспроизводящихся?

— Да, именно это я и хотел сказать. Я итальянец, и у нас несколько иные представления о морали. Мне кажется, они более реалистичны.

В дверь позвонили. Вбежал запыхавшийся Луи и взволнованно произнес:

— Я встретил ее… Это, наверное, она… другая жена Гарри.

В комнате будто щелкнул электрический разряд. Все нервно переглянулись. Воцарилось неловкое молчание.

Смех застыл на губах Гарри и Джины. Они осторожно пошли в сторону двери.

Сидя в глубине комнаты, Дженни слышала, как гости полушепотом обсуждают это сообщение.

Месяц спустя, когда Джина вспоминала этот ранний летний вечер, она определяла свое состояние тогда «полной потерянностью». Все потеряло смысл. Она задыхалась, как выброшенная на берег рыба, тараща глаза на мир, который тебя отвергал.

Рядом с Френки Кэршем стояла Фритци Олсен Феррис и улыбалась самой яркой и ослепительной улыбкой, которую когда-либо видела Джина. Она была восхитительна. «Мэрилин Монро… Бэтти Грэбл… Мэмми Ван Дорен… Мэмми Ван Дорен?.. О Боже!» — пронеслось в голове Джины.

Перед ней стояла сказочно красивая, яркая женщина. Джина таких еще не встречала. Настоящая богиня! Она была во всем белом. На шее мерцали бриллианты. Белоснежные руки. Красивые тонкие пальцы. Ухоженные, покрытые белым лаком ногти на руках и ногах. Перламутрово-розовые губы. Она вся искрилась.

Нет, она непохожа на Мэмми. Скорее, Мэрилин… Черт возьми! Эта Мэрилин Монро не только сейчас находилась в ее доме, но и когда-то была женой Гарри. Ее Гарри. Гарри спал с ней, с этой чертовой Монро… до нее…

Эта мысль пронзила ее насквозь. Да, зря она испытывала чувство превосходства перед ней, не зная ее. Сейчас ее «Я» словно распалось на части. Произошло то, чего она меньше всего ожидала.

Фритци представлялась ей этакой пышкой средних лет. Овдовевшей, трогательно-отчаявшейся и утомленной. Но женщина, которую она сейчас увидела, совсем не соответствовала этому образу. Эффект разорвавшейся бомбы! Настоящая богиня чувственности! Нет, это не Мэрилин…

«Это женщина, у которой даже колени пахнут Духами», — подумала Джина. Ею всю передернуло от этой мысли. Подумать только! Ее Гарри целовал эти гладкие, пахнущие духами и кремом колени. Она вдруг физически ощутила себя высохшей, циничной, неинтересной, скованной в движениях и облаченной в траурную одежду женщиной. Она почувствовала себя лужайкой, где вся растительность высохла и остался лишь голый песок. Она ужаснулась: «Кто она? Кто эта женщина? И кто такой Гарри? Как она сможет когда-нибудь преодолеть этот всепоглощающий страх? Но чего она боится?»

«Мэрилин» подошла к Гарри и поцеловала его.

— О, Гарри! Какой чудесный маленький домик! Мне очень нравятся такие старомодные дома. На ранчо в Санта-Фе я не встречала ничего подобного. Он такой милый! Позвольте представить вам моего друга Френки Кэрша. Он владелец компании по продаже автомобилей. Он даже продал мне одну из своих машин. Тогда-то мы и познакомились.

Гарри нежно прикоснулся к локтю Джины, пытаясь помочь ей обрести душевное равновесие. Его очень взволновало выражение ее лица. «Ты дерьмо, Гарри!» — подумал он про себя. Ясно, что нельзя было приглашать ее сюда. Как он мог забыть, насколько неотразима Фритци. Господи! Она невероятно красива: вылитая Линда Эвенс. Как же он мог не подумать об этом? «Ты идиот, Гарри! И только ты виноват в том, что твоя жена сейчас выглядит так, как будто проглотила кусок льда».

«Черт! Донни, Дженни, где вы?! Ты заплатишь за это, Гарри! Готовь гвозди, молоток и терновый венец. Тебе крышка! Захлопни же наконец рот, Джина, посмотри мне в глаза, ничего не пытайся сказать». Гарри нервничал.

— Джина, дорогая, это Мадлен. Ее еще называют Фритци. Это ее прозвище. А это Френки… Керс…

— Кэрш. Он продает машины.

Джина попыталась взять себя в руки.

— Я знакома с Френки. Недавно я брала у него интервью. Какой сюрприз!

Френки пребывал в некотором замешательстве. Он чувствовал, что здесь что-то происходит, но Фритци ничего не рассказывала ему, и он не мог разобраться в этой сложной игре чувств. «Ладно, поживем — увидим, — решил он про себя. — Разберемся».