— Да, — задумчиво сказал Лабиэн, — Цезарь уже не раз становился жертвой собственной неосмотрительности. Он часто ставит себя в положение, из которого существует только один выход. Сейчас, чтобы заткнуть рот римлянам, ему необходимо пополнять казну постоянно растущей данью, полученной от разных племен. Более того, он должен одерживать победу за победой, чтобы иметь возможность отправлять сенаторам подарки в виде драгоценностей, золота и рабов. Однако Цезарь может рассчитывать на новые победы лишь в том случае, если он в очередной раз преступит закон. Иногда мне кажется, что мысленно Цезарь уже перешел Рубикон вместе со своими войсками.

Рубикон был пограничной рекой, отделявшей Италию от провинции Цизальпийская Галлия. Римским полководцам было запрещено пересекать эту естественную границу в сопровождении своих войск. Любое нарушение данного закона считалось угрозой Риму, поскольку подобные действия рассматривались только как желание установить тиранию.

— Да, — подтвердил я, — Лабиэн прав. Для Цезаря Рубикон — это всего лишь река. И ничего больше.

Авл Гирт тоже согласился с высказыванием Лабиэна:

— Знаешь, Лабиэн, мне кажется, что Сулла был прав, предупреждая сенаторов о том, что этот зеленый юнец может оказаться очень опасным противником, если решит захватить власть[60]. В Цезаре действительно есть какая-то сила. Он гораздо больше, чем просто Марий!

— На что же мы, собственно говоря, жалуемся? — взял слово Мамурра. — К Цезарю благоволят сами боги. Мы оказались в нужное время в нужном месте и вместе с нашим дальновидным проконсулом сможем добиться в жизни очень многого. Богатство и слава — вот наш удел! Какое нам дело до того, что Цезарь нарушает один закон за другим? Почему мы должны испытывать угрызения совести, сражаясь на его стороне, если боги поступают точно так же, помогая Цезарю одерживать победу за победой?

— Ты прав, Мамурра, — ответил Гай Оппий. — Не стоит забывать, что Цезарь задолжал кредиторам более двадцати миллионов сестерциев, когда стал наместником в Гиспаниа ультериор. Если бы Красс не поручился за него, то Цезаря не выпустили бы из Рима. Что же изменилось, когда Цезарь вернулся из этой провинции? Он стал сказочно богатым человеком! К чему я, собственно говоря, веду: когда Цезарь решит покинуть Галлию и вернется в Рим, он будет богаче, чем сам Красс!

Лабиэн кивнул.

— Наверняка именно так все и случится. А после побед над гельветами и германцами он без особого труда покорит всю Галлию. Для него это будет не сложнее, чем прогуляться по Форум Романум.

Отношение молодых трибунов и офицеров к войне в Галлии и к самому Цезарю резко изменилось. Теперь они были уверены, что проконсул сможет с легкостью завоевать Галлию и присвоить несметные сокровища кельтов.

— Почему ты так уверен в том, что война еще не закончилась? — спросил один молодой трибун, который долго ждал возможности вставить хотя бы слово. — Неужели сам Цезарь посвятил тебя в свои планы?

— Если уж мы об этом заговорили, — начал Луций Сперат Урсул, — то я придерживаюсь мнения, что война в Галлии продлится еще по крайней мере четыре года. Как выдумаете, почему Цезарь не отдал своим легионам приказ вернуться на территорию его провинции? Что мы здесь делаем, в этой глуши? На много миль вокруг нет ни одного враждебно настроенного племени, желающего открыто выступить против нас! Какой смысл разбивать зимний лагерь в диких краях, о которых нам так мало известно? — Примипил десятого легиона сжал свои тонкие губы, обвел взглядом всех присутствующих и сам ответил на свои вопросы: — Мы остались зимовать под Весонтионом потому, что Цезарю пришлось прервать военные действия. Зимой воевать невозможно. Но можете не сомневаться: весной Цезарь продолжит то, что не удалось закончить этой осенью. Поверьте мне, солдаты ни за что не поднимут мятеж, потому что во всем нашем войске нет ни одного легионера, который мог бы сказать, что до войны в Галлии ему где-либо удавалось захватить более богатую добычу. Под командованием Цезаря даже простой солдат может стать Крассом! За один год галльской кампании легионеры заработали больше, чем за четыре года под командованием Помпея.

Похоже, примипил в самом деле был прав: сейчас в легионах Цезаря не осталось недовольных. Никто больше не задавался вопросом, имеет ли проконсул право вести эту войну. Каждый легионер понимал, что Цезарь продолжит военные действия, даже если ему так и не удастся получить разрешение сената. Если проконсул не собирался весной воевать с галлами, то зачем он отдал своим легионам приказ разбить зимний лагерь под Весонтионом?

Пища в зимнем лагере была очень разнообразной, можно даже сказать, превосходной. Когда войско находилось в походе, легионерам обычно приходилось довольствоваться так называемым «пульсом[61]» — похожим на поленту блюдом из молотой пшеницы, которое приправляли разными специями, солью и сдабривали копченым салом, чтобы оно имело более-менее сносный вкус. Любой раб мог довольно быстро приготовить пульс. Теперь же, когда мы остались зимовать в укрепленном лагере, офицеры и простые солдаты могли разнообразить свой рацион свежим мясом, сыром, яйцами, молоком, а также выращенными местными крестьянами овощами, которые можно было найти на рынках круглый год. Цезарь заботился о том, чтобы все его солдаты хорошо отдохнули и набрались сил. Легионер, служивший под командованием проконсула, мог рассчитывать на то, что ему гарантированы такие же привилегии, какими пользуются знаменитые возницы в Риме. Цезарь хотел, чтобы об этом узнали все. Кроме того, он делал все возможное, чтобы слух о том, как быстро можно разбогатеть в его войске, докатился до самых отдаленных провинций. Хотя из-за своих противозаконных действий Цезарь оказался в довольно затруднительном положении, он каждую неделю получал письма от сенаторов, которые просили проконсула принять их сыновей в качестве трибунов на службу в штаб расположенных в Галлии войск. Кроме того, кредиторы предлагали увязшему по уши в долгах проконсулу все новые и новые кредиты.

Однако Цезарю снова пришлось столкнуться с той же проблемой, которую он пытался решить под Генавой. Он хотел воевать, но ни одно галльское племя не горело желанием вступать в конфликт с римлянами.

В январе один из гонцов Цезаря прибыл в наш лагерь. Он привез почту только для Лабиэна. Позже, во время одной из бесед, легат сказал нам всем, что ему сообщили, будто белги[62] собираются пойти войной на Рим. Это произошло в канцелярии в присутствии полудюжины офицеров и писцов. Едва услышав такое заявление, мы сразу же поняли — оно не соответствует действительности. Однако мы не могли сидеть сложа руки. Лабиэн отдал нам приказ начинать очередное наступление на невидимом фронте передаваемых в Рим новостей. Цезарь хотел усилить свои войска, базировавшиеся в Галлии, еще двумя дополнительными легионами, и нуждался в разрешении сената. Он пошел на этот шаг, хотя прекрасно понимал, что сенаторы до сих пор не одобрили резолюцию, которая официально разрешала бы ему командовать одиннадцатым и двенадцатым легионами! Чтобы найти очередное оправдание военным действиям в Галлии, являвшимся на самом деле личной войной Цезаря, нам, писарям, отдали приказ упоминать об исходящей от белгов опасности во всех письмах, которые мы писали по просьбе легионеров.

Конечно же, помогая солдатам, мы не добавляли ничего от себя в их послания. Но мы давали им советы и говорили, что их родные и друзья, живущие в Риме и в других городах, будут считать их настоящими героями, если в письме они хотя бы мимоходом упомянут о свирепых белгах. Наличие в посланиях хотя бы одного пассажа об опасности, которую якобы представляли собой эти племена, стало такой же неотъемлемой их частью, как слова «valete semper», завершавшие любое письмо. А ведь я не раз убеждался на собственном опыте: чем чаще ты рассказываешь какую-нибудь историю, тем лучше она становится. Нет, она не становится от этого правдоподобнее. Она становится лучше…