— Моя сестра живет собственной жизнью и будет, несомненно, рада моему отъезду. Я буду по возможности присылать ей деньги.
Импульсивно она взяла его за руку.
— Мне не хочется, чтобы ты уезжал.
Эштону показалось, что он ощутил боль ее сердца. От теплого прикосновения ее руки его охватил жар. Ее красота приносила наслаждение: длинные волосы медового цвета каскадом спускались на плечи, они словно излучали солнечный свет; от девушки исходил невыразимо приятный аромат жасмина; белая, словно сливки, кожа и полные губы молили отведать их спелость. Его твердая решимость поколебалась, когда он прочел желание в ее глазах. У него вырвался стон отчаяния, когда он стремительно привлек ее к себе и поцеловал. Бетани сладко вздохнула в его объятиях. Каждый раз, когда они обнимались, связь между ними укреплялась — шелковые нити страсти становились все прочней. Ее вздрагивающие ресницы коснулись его загорелой щеки, и он почувствовал, что Бетани с наслаждением вдыхает запах его кожи. Ее руки нежно гладили его спину, нарастающая страсть пробудила в нем горячее желание. Под его настойчивым поцелуем губы ее раскрылись ему навстречу, его язык скользнул сквозь ее зубы, и он услышал приглушенный стон в ее груди. Он упивался вкусом летней сладости, исходившим от нее, а ее теплое страстное тело таяло в его объятиях, которые, казалось, длились бесконечно, пока он не опомнился и с трудом не оторвался от нее. Бетани вся дрожала, сердце бешено стучало в груди.
— Эштон, не покидай меня, — выдохнула она дрожащим шепотом. — Мне кажется, что я только нашла тебя.
— Мы зашли слишком далеко. Если бы ты знала, что делаешь со мной, то убежала бы в страхе за свое целомудрие. А теперь позволь уйти, потому что, если останусь, не смогу уйти вообще.
— Останься, чтобы быть вместе.
— Вот так все просто, — грубовато ответил Эштон, кентский акцент стал более явным. — Даже если я останусь в Систоуне, мы никогда не сможем быть вместе.
— Нет, сможем, Эштон.
Его глаза источали гнев, рука крепко сжала ее плечо.
— Неужели ты действительно этого хочешь? — Он чуть встряхнул ее. — Встречаться украдкой, прятаться в саду, как нашалившие дети?
Она покачала головой. Погрустнев, отошла, обдумывая слова Эштона. Его взгляд скользил по саду, на лице появилась безрадостная язвительная улыбка.
— В чем дело? — поинтересовалась она.
— Я только что подумал, в какой скандал мог бы превратиться мой отъезд, если бы кто-нибудь увидел нас сейчас. Твой отец выгнал бы меня, как последнего негодяя.
Бетани попыталась улыбнуться — Эштон никого и ничего не боялся, и меньше всего гнева ее отца. Он отступил от нее, увеличив расстояние между ними.
— Меня ждет работа. До свидания, — резко произнес он и направился по тропинке к конюшням.
Как только гости намекнули, что им пора уходить, Бетани тут же вскочила с дивана, обитого парчой, — ей надоело с холодной вежливостью принимать ухаживания поклонников, особо не заботясь, что они начнут шептаться за спиной, называть ее высокомерной и неприступной.
Девушка протянула руку Киту Крэнуику, ее самому частому и нежеланному визитеру. Он склонился, целуя ей руку, его глаза блестели, что не укрылось от Мейбл Пирс, которая относилась к Киту как к своей собственности, считая, что Бетани перешла ей дорогу.
Приклеенная улыбка исчезла с лица Бетани; придется когда-нибудь рассказать Мейбл, как безосновательна ее ревность: Кит не вызывал у нее ничего, кроме зубной боли.
Затем хозяйка протянула руку второму гостю — необычайно красивому, темноглазому и темноволосому капитану Дориану Тэннеру, совсем не похожему на Кита Крэнуика. Его черты напоминали ей статую в вечерних сумерках, полную таинственности и теней. Но все же красивая военная форма придавала его внешности надежность и уверенность. Дориан не только поцеловал ее руку, но и склонился в грациозном поклоне.
— Приходите к нам снова, — сказала Бетани, вспомнив о манерах. — Возможно, в следующий раз сосредоточусь во время игры в карты, сегодня я все время проигрывала, не так ли?
— Мне совсем не доставляет удовольствия выигрывать у вас, мисс Бетани, — ответил Дориан. Стараясь улыбаться, Бетани проводила гостей к парадному входу и помахала вслед отъехавшему экипажу. Еще никогда ей не было так скучно.
В тот же вечер она отправилась на конюшни, надев блестящую светло-серую юбку и жакет того же тона.
В дверях появился Барнэби Эймз. Приподняв шляпу, он приветствовал ее.
— Рад вас видеть, мисс. Оседлать Каллиопу?
Она уже открыла было рот, чтобы ответить, как услышала громкое ржание из соседнего стойла. Заглянув, Бетани увидела Корсара, опустившего голову и бьющего копытами по посыпанному песком полу. Улыбка расплылась на ее лице. Беспокойное настроение жеребца полностью соответствовало ее состоянию духа.
— Оседлай для меня Корсара, — приказала она Барнэби. — Сегодня вечером мне нужен более норовистый конь.
Конюх переминался с ноги на ногу.
— Мисс, вам не следует садиться на это неукротимое животное: только сумасшедший может ездить на нем — этот дьявол скорее сбросит вас в колючие кусты, чем подчинится.
— Корсару нужна твердая рука. Разве я когда-нибудь боялась лошадей? — Жеребец снова заржал и мотнул головой.
Конюх продолжал спорить, но Бетани не уступала. И вскоре она уже сидела на черном жеребце, не выезжая из конюшни, упрямо стараясь справиться с ним. Конь игриво мотал головой из стороны в сторону. Когда она попыталась направить его к воротам, Корсар поднял в воздух передние копыта и заржал. Внезапно поводья были вырваны из ее рук, и на нее взглянула пара возмущенных голубых глаз.
— Какого дьявола ты села на эту лошадь? — сердито спросил Эштон, успокаивая коня. Она мотнула головой с упрямством, не уступающим упрямству Корсара.
— Решила вывести его на прогулку.
— Очень жаль, детка, но этого нельзя делать.
— Кто ты такой, чтобы запрещать мне ездить на лошадях моего отца? — Необъяснимое раздражение охватило ее. Его лицо стало каменным.
— Я отвечаю за конюшни и не разрешаю тебе садиться на Корсара.
Барнэби Эймз покинул конюшню, как поле боя.
— Поступлю так, как хочу.
— Понимаю. Дочь хозяина не потерпит неповиновения со стороны какого-то конюха. — В голосе Эштона прозвучала горечь. Бетани быстро прикрыла рот рукой, желая забрать назад вырвавшиеся слова.
— Я не хотела обидеть тебя. Я… У меня был сегодня тяжелый день и…
— О, да. Знаю, как утомляет игра в карты, особенно триктрак.
Бетани отвела взгляд, не желая показывать, как огорчает ее его сарказм.
— Я намерена отправиться на прогулку на этой лошади.
— Тогда не смею останавливать вас, мисс Бетани. — Говоря это, он нагнулся и извлек из коробки старую и пыльную седельную подушку. И прежде чем она поняла, что произошло, Эштон опустил Бетани на землю и закрепил подушку позади седла.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь взять тебя на прогулку.
— Не пользуюсь седельной подушкой с двух лет, — возмущенно произнесла она. Он наклонился к ней, пока его нос почти не коснулся ее носа. Сердитые голубые глаза скрестились с упрямыми глазами орехового цвета.
— А со мной поедешь на седельной подушке, — спокойно проговорил Эштон, — или не поедешь на Корсаре вообще.
Ей хотелось сердиться на него, но безуспешно. В его властных словах, произнесенных в такой близости, Бетани почувствовала его заботу о ней. Ее охватило теплое чувство, и гнев сразу прошел. Не отводя глаз, она улыбнулась одной из своих самых очаровательных улыбок.
— Так мы едем, Эштон?
Через несколько мгновений они оба были верхом на Корсаре. Конь закружился и поднял передние копыта в воздух. Чтобы не упасть с лошади, Бетани вцепилась руками в талию Эштона. Легким галопом конь пересек лужайку, а затем повернул в поля, поросшие красными маками, которые ярко выделялись на фоне зеленой травы. Бетани чувствовала гнев Эштона так же остро, как и силу коня под ней. Она понимала, что после такой поездки у нее неделю все будет болеть. Эштон пустил коня полным галопом. Она видела, что он специально испытывает ее. Седельная подушка мало помогала. При каждом толчке девушка стискивала от боли зубы, стараясь не закричать. Корсар продолжал скакать по полям. Проскакав несколько миль, Эштон, наконец, сжалился и замедлил бег лошади. Бетани поерзала на подушке, закрыв глаза от боли в бедрах и спине. Он бросил на нее взгляд через плечо.