На лице Хорста выступили капельки пота. Хит постучала по плечу Рука и сказала:

— По-моему, он все понял.

— Точно. Хватит крутиться вокруг да около… О, прошу прощения, мистер стриптизер… Это было слишком жестоко, даже для меня.

— Чего вы от меня хотите? — выдавил Мюллер.

Никки пододвинула к кровати стул и села.

— Хотим дать вам понять: если вы не поможете нам поймать тех, кого так боитесь, я не смогу защитить вас от них. Никто не сможет. Вы никогда не будете в безопасности. Нигде. — Она подождала, пока смысл ее слов дойдет до него. — Итак, у вас есть выбор: ждать, пока они придут, или же помочь мне поймать их прежде, чем они до вас доберутся.

Мюллер перевел взгляд с детектива на Рука, стоявшего у нее за спиной. Журналист показал шприц и подмигнул.

— Ну ладно, — вздохнул немец. — Хорошо.

Хит достала блокнот.

— Кто в вас стрелял?

— Я не знаю, правда.

— Это были те же самые люди, которые вас пытали?

Он поджал губы.

— Я не видел, кто в меня стрелял, другие были в масках.

— Сколько их было?

— Двое. Двое мужчин.

— Почему, Хорст? Что происходит, что им нужно?

— Не знаю, кто они такие, но им нужна какая-то вещь. Они думают, что она у меня, но у меня ничего нет. Правда.

Она взглянула в его умоляющие глаза и решила поверить. Для начала.

— Давайте поговорим о том, что же им было нужно. — Немец снова спрятался в свою скорлупу, и Никки решила ему помочь. — Это имеет какое-то отношение к вашему бойфренду, верно? К Алану? — Никки заметила, как резко изменилось выражение лица Мюллера, и обрадовалась тому, что они с Руком прощупали почву, прежде чем устраивать этот допрос.

— Ja, это верно.

— И что же это такое, Хорст? — Бывший танцор молчал, и поэтому Никки снова пришлось подсказывать. Она хотела выудить из него как можно больше информации, пока он был в настроении говорить; к тому же Мюллер еще не оправился после ранения и быстро утомлялся. — Это деньги? — Он покачал головой. — Но это ведь какая-то ценная вещь. — Он кивнул. — Никки перечислила свои варианты: драгоценности, произведения искусства, наркотики — и получила в ответ то же покачивание головой. И наконец Хит задала свой последний вопрос, к которому и хотела его подвести. — Это видеозапись, так?

Мюллер пошевелился, и Хит поняла, что оказалась права. Она предположила, что Алан, оператор, мог, скорее всего, держать у себя именно видеозапись, представлявшую ценность для некоторых людей — в зависимости от того, что на ней было.

— Скажите мне, что на этом видео, Хорст.

— Вы должны мне поверить, я не знаю. Алан специально не стал мне говорить, вы понимаете почему. Он сказал, что это слишком опасно. Вот почему он держал запись в секрете столько лет. Сказал, что есть люди, готовые ради нее на убийство. И вот… — Во рту у Мюллера пересохло, и Никки протянула ему стакан с водой, чтобы он смог попить через соломинку.

Она спросила:

— Значит, кто-то убил Алана из-за этой записи?

— Нет, у него было больное сердце: врожденный порок. Несколько недель назад у него случился приступ, и ему пришлось лечь в больницу.

Никки записала.

— И что же стало причиной этого приступа?

Выражение лица больного снова изменилось. Что это было: признание вины? Нет, Хит множество раз приходилось видеть на допросах такой взгляд. Это была покорность, отказ от борьбы.

— Вы ведь все равно заставите меня сказать, правда?

Хит молча ждала; Мюллер прикрыл глаза, затем снова открыл.

— Хорошо. Да, один полицейский детектив расспрашивал его. Его зовут Монтроз.

Никки отметила про себя, что он сказал «зовут», а не «звали».

— О чем он расспрашивал?

— О том видео. Через столько лет этот Монтроз смог выйти на Алана! Вы можете в это поверить? Он сказал, что поговорил с каким-то сторожем, который видел Алана в ту ночь, когда было снято видео. Алан, мой Алан… он все отрицал и послал копа подальше, но дорогой Алан был напуган. Он так расстроился. Мы отправились в постель, а полчаса спустя мне пришлось звонить «Девять один один», из-за его сердца. Ему стало плохо. В больнице его соборовали.

— Отец Граф?

Мюллер кивнул.

— Тогда он и исповедался в грехе — в том, что скрывал это видео. Священник сказал: «Нет-нет, Алан, ты должен искупить свой грех, отнести это в полицию». Но Алан отказался. Я знаю, что они много раз спорили из-за этого потом, после того как Алан вышел из больницы. Думаю, священник связался с полицией, хотел прощупать, получится ли у него передать им видео как бы от имени Алана, но мой друг не собирался его отдавать. И он отказался освободить отца Графа от соблюдения… как же это…

— Тайны исповеди? — подсказал Рук.

— Точно. Церковного закона, что велит священнику держать исповедь в секрете, несмотря ни на что. Но когда Алан умирал от второго сердечного приступа, он велел мне передать видео отцу Графу, чтобы тот сделал с ним все, что посчитает нужным.

— А почему отец Граф просто не отнес его Монтрозу? — спросил Рук.

— Он и собирался это сделать. Но прежде я должен был отдать ему эту штуку. Я ждал несколько дней — потому что тоже боялся. Наконец мы встретились с ним в офисе моего агента, где я передал ему видео; я думал, что с этим покончено.

Теперь Никки поняла, зачем Монтроз и отец Граф звонили друг другу и зачем капитан обыскивал дом священника. После того как Граф сообщил Монтрозу, что он собирается забрать видео у Мюллера в офисе агента, кэп принялся его искать, подобно тем, другим…

— Куда пошел отец Граф после того, как вы передали ему видео?

— Не знаю. Я ужасно боялся за свою жизнь, я побежал прочь, понимаете? — Из-за сильного волнения акцент усилился, и слов немца почти невозможно было разобрать.

— Однако они вас все-таки нашли, так? — заговорил Рук.

— Я сделал ошибку: вернулся в нашу старую квартиру, где мы жили с Аланом. Я думал, что теперь, избавившись от злосчастного видео, я могу рискнуть. У меня там было несколько фотографий Алана, которые мне хотелось забрать. Мне так его не хватает. — Никки снова протянула Мюллеру стакан с водой, но он покачал головой. — Они меня там ждали.

— Эти люди напали на вас? — Она показала ему фото Торреса и Стелджесса.

— Трудно сказать. Они были в трикотажных масках. Включили музыку на полную громкость и привязали меня к кровати. Потом начали пытать какой-то электрической штукой, которая жгла тело. Поймите меня, это была жуткая боль. Жуткая.

— Хорст, как вам удалось от них сбежать?

— Когда они вышли в другую комнату, чтобы позвонить кому-то по телефону, я сумел высвободиться. Понимаете, когда-то в Гамбурге я работал ассистентом фокусника, Залмана Великолепного. Я вылез в окно, спустился по пожарной лестнице и убежал.

— Но почему они прекратили пытку и отправились звонить?

Никки закрыла блокнот и пристально взглянула на Мюллера. Тот неловко пошевелился под ее взглядом и пробормотал:

— Эта электрическая штука — самое ужасное, что мне приходилось испытывать в жизни, понимаете? Видите, у меня до сих пор остались шрамы.

Никки знала, почему он снова заговорил о боли. Она не могла его судить, но и не собиралась отвечать за него, поэтому просто молча ждала.

— Они мучили меня снова и снова, понимаете. — На глазах у Мюллера выступили слезы, и он шмыгнул носом. — Это ужасно, я сожалею об этом, но… я им рассказал. Я сказал, что отдал видео… Отцу Графу.

И Мюллер, закрыв глаза, всхлипнул от стыда.

В Трайбеку Хит и Рук возвращались в мрачном молчании. Когда они проехали полпути, Рук заговорил:

— На его совести смерть отца Графа. Должно быть, тяжкое бремя.

— Мне жаль его, Рук. Кто знает, как бы мы повели себя, оказавшись на его месте. — Они снова помолчали. Проехали квартал, и у нее зазвонил телефон. — Таррелл, — сказала Никки, взглянув на экран. — Привет, Тэрри, что у тебя?

— Парочка новостей, которые наверняка тебя заинтересуют. Во-первых, твой парень Девэйн действительно позвонил. Криминалисты сейчас спускают воду из резервуара на крыше «Грейстоуна» и готовятся искать пулю. Каньеро присматривает за ними.