Перед самым отъездом уже Дмитрий свет Владимирович организовал нам нечто вроде пикника с ночевкой на природе. Мне в качестве общественной нагрузки достался для транспортировки кусок сливочного масла, огромный такой оковалок килограмма на три. Согласно указанию, до вечера я прикопал его в прохладном месте, чтобы предотвратить таяние. Потом наведался к своему «секрету», проверить, откусил кусочек. Потом еще раз. И еще раз откусил… и отъел в итоге чуть не полкило. До головокружения, тошноты и полного отвращения, но остановиться уже не мог. Года три потом на масло смотрел с тошнотой…
А Хрящ, застигший меня за этим актом вандализма, назидательно заметил:
— Теперь ты понял, что обжирать товарищей нехорошо?!
Константин в той поездке вообще раскрылся с неожиданной, человеческой стороны. Тем вечером пел песни у костра. Вернее, подпевал Кошелеву, тот хорошо на гитаре играл. Подпевал старательно, душевно. Про Афган… А самое-то главное, что…
Как и особенно — когда при столь плотном графике оздоровительных мероприятий Хрящ успел влюбиться в одну девочку из обычного, мирного отряда, осталось загадкой. Но тем не менее — это случилось. Можно даже сказать — произошло. По общему мнению, включая, разумеется, и мнение таких известных специалистов в амурных делах, как я и Пикчерский, объект любви того не стоил… но часто ли мы можем похвастаться обратным примером?
Увы, таинственная незнакомка не ответила борцу Хрящикову взаимностью. Все усилия, включая совместные, не дали ни малейшего результата. На концерте в честь Дня лагеря под режиссурой Дмитрия Владимировича Серпорезюка мы поставили на сцене «Случай в ресторане». В такт бессмертной «Сюзанны» Адриано Челентано четверо «хулиганов» развязной походкой выдвинулись из-за кулис на культурно, с ножом и вилкой, обедающего за бутафорским столом Хряща. В следующие несколько секунд они преизрядно пожалели об этом, так как Хрящ, интеллигентно утерев сусала салфеткой, с необыкновенным изяществом и немалой амплитудой разбросал их по всем четырем сторонам света. Кошелев так вообще улетел в зрительный зал, даром что был килограммов на десять тяжелее.
Успех антреприза имела громоподобный. Дня три еще вся малышня мужского пола отиралась возле нашего корпуса с просьбой, если уж нельзя так сразу записаться к нам, то хотя бы показать вживую «пару приемчиков, как пацан большой на празднике сделал…». Обнаружилось даже два просителя из смежного отряда юных волейболистов. И лишь та одна, единственная, ради которой все, собственно, и затевалось, осталась неприступна и холодна…
Еще однажды имел место легкий спарринг с кем-то из боксеров. Причем боксер-то оказался дитятко едва ли не призывного возраста уже, и это против пусть и прекрасно подготовленного, но все-таки отягощенного лишь неполным средним образованием Хряща. Мы потом еще всё бегали за наставником и спрашивали: «Дмитрий Владимирович! Ну мы всё понимаем… Но вот так, если по чесноку и гамбургскому счету, на “чистых руках” и “раз на раз”: кто сильнее, самбист или боксер? Кто победит?» На что наставник, глядя на лицо Константина, которому полученные повреждения лишь добавляли чарующей брутальности, отвечал с исконно присущей ему бесконечной мудростью: «Ну, это же — сами видите: смотря какой боксер… и какой самбист…»
И наконец, участие Хряща в самодеятельном конкурсе «А ну-ка, девушки»… ну то есть «А ну-ка, парни!», в финале которого он, демонстрируя кулинарные навыки и готовность к будущей семейной жизни, жарил яичницу-глазунью по фирменному рецепту. А мы с Пикчерским в качестве поварят ему ассистировали, а яичницу, само собой, в качестве гонорара тут же в равных долях слопали. На самом деле яичница была самая обыкновенная, разве что присыпанная сверху зеленым лучком, и жюри оценило ее невысоко, тем более что один «глазок» Хрящ расколотил, представляя себе, видимо, давешнего боксера-оппонента. Но клянусь — едва ли в своей жизни я ел много чего-то вкуснее ТОЙ яичницы!
Но все равно Она… впрочем, уверен: впоследствии она пожалела об этом гораздо больше, нежели Хрящ!
Итак, по утрам я жарил себе ту самую яичницу. Затем неторопливо съедал ее, пил чай и приступал к обдумыванию плана действий на день. Надо было как-то с пользой и интересом скоротать бездну времени до вечерней тренировки…
«Стоп, стоп! — скажет здесь встревоженный, заботливый читатель. — А как же карантин? Как же это — а контакт?..» Отвечу с легкостью: ну а вот так! Думаю, в свете только что вышеизложенного вам уже очевидно, что все бактерии, вирусы и воздушно-капельный путь их передачи считались Дмитрием Владимировичем бабкиными россказнями и предрассудками, доставшимися нам из далекого, дремучего прошлого. Да и вообще, любая болезнь полагалась им всего лишь изощренной формой симуляции и попыткой уклониться от учебно-воспитательного процесса. И потому средство лечения применялось во всех случаях одно: повышенная физическая нагрузка. Кровь разгоняется, легкие вентилируются, мышцы активно насыщаются кислородом — как раз то, что нужно в этом положении. Ну и еще крепкий отвар липового цвета. Принявший правильно заваренный напиток пропотевал за ночь так, что со стороны казался товарищам по палате сраженным внезапным приступом энуреза. После чего выбора у больно..(зачеркнуто) у симулянта, по сути, не оставалось: или согласиться с изящными шутками и доводами братьев по оружию, или снова занять свое место в строю! А уж сослаться на какой-то там «карантин»… Отец тогда, сам будучи неоднократным и заслуженным лауреатом всеразличных сборов, собирал меня со всем тщанием и накопленным опытом. Носки простые, носки шерстяные, майка трикотажная и с длинным рукавом, ветровка на случай прохладной погоды и так далее. Так любимый тренер «закрыл» этот вопрос элементарно: в любое время суток форма одежды единая: кеды и трусы! «Карантин»…
Но времени все равно оставалось навалом.
На вторую неделю безделья меня стали посещать навязчивые идеи. Причем одна — особо навязчивая и дерзкая. Традиционно, сразу после получения, изучая еженедельник «Говорит и показывает Москва», я обнаружил запланированную на пятницу трансляцию хоккейного матча «Спартака». «А что? — вдруг подумалось мне. — А не посетить ли? А вот так вот, взять и самому — не отправиться ли? По-настоящему же смотреть еще лучше, чем по телевизору! Вот возьму и сам поеду, чего там отца упрашивать… Я же не испугаюсь, чего мне бояться. Я вон летом — да я на абсолютном первенстве отряда против Кошелева почти минуту выстоял! Ну, секунд сорок, но все-таки… А Кошелев — он же еще здоровей, чем Хрящ, так что…»
Игра с «Крыльями Советов», правда, предстояла гостевая, в недавно сданном в эксплуатацию дворце «профсоюзных хоккеистов», как любил их величать комментатор Писаревский. Я еще раз испытал чувство ревности к «Крылышкам», со вздохом помечтал о том времени, когда и у «Спартака» будет свой собственный стадион, потом снял с полки справочник «Улицы Москвы», развернул карту и погрузился в анализ ситуации.
Вскорости анализ показал, что искомая мной улица Толбухина расположена, по всей видимости, в такой же дыре, что и наша северная рабочая окраина. Даже если приложить линейкой, то и подальше, разве что к метро поближе. Но тоже не рядом. Сопоставив мелкие цифры в кружочках, я убедился, что с очагом цивилизации ее связывает один-единственный маршрут, да и то не факт. Может, этот «сорок пятый» и не ходит уже… эдак в такую даль одному-то соваться боязно. И энтузиазм мой малость поутих. Но не до конца.
Утром в четверг меня не обслужили в библиотеке.
— Я тебе не буду обменивать книжки, — безапелляционно заявила служительница богини мудрости Афины. — Ты эти три только вчера взял. И в понедельник приходил. Ты же не мог их все прочитать!
— Но я правда прочитал! Я же дома сижу, потому что у меня ка.. — тут я осекся. С карантином точно не дадут. — Хотите, я краткое содержание перескажу?
— Не надо. Иди читай лучше.
Я вышел на неожиданно залитую солнцем улицу. Делать было решительно нечего. Погода благоприятствовала. «Поеду, — решил я. — Заранее присмотрюсь, что там и где». Я припомнил разработанный маршрут и отважно двинулся в путь. Судьба первого «выезда» была решена.