— Вы его даже не похоронили!

Со стороны реки доносится протяжный вой какого-то хищника. Потом треск сучьев. Пронзительный вопль какаду. Что-то тяжелое шлепается в воду. Опять воцаряется тишина.

Джозеф Кларк продолжает говорить. Голос его звучит приглушенно, слова рвутся словно откуда-то из глубины, где они долго томились в заточении.

— Мне пришлось быть свидетелем всего этого! Долгие годы… Господи… Я приехал в эту страну проповедовать любовь к ближнему и всепрощение… равенство всех людей перед богом… Его именем я крестил их в нашу веру. Многих негров… И они доверяли нам. А мы? мы?

Он запнулся.

— Их избивали и издевались над ними! Убивали их… В чаще леса насиловали приглянувшихся женщин… Ради проклятого каучука калечили невинных людей, бросали их, истекающих кровью, на произвол судьбы… И кто? Кто это делал? Бельгийские офицеры! Европейцы! Белые люди, христиане… Все это продолжается и поныне! Насилия, грабежи… Хуже хищных зверей!

Он вытирает выступивший на лбу пот.

— Мои негры приходят ко мне! Они спрашивают… хотят знать: есть ли бог на небе? Почему он допускает все это? Они уже не верят мне… Да и как мне объяснить им? Сказать, что бог есть, он добр и любит всех своих детей; что он разрешает сильным издеваться над слабыми и требует, чтобы те все равно любили его…

Помолчав немного, он продолжает:

— Уже десятки тысяч туземцев отправлены на тот свет… А теперь и Генри Стокс! Я знал его. Снова страшное злодеяние… В эту ночь я не мог заснуть и все думал, думал… Но ответа не нашел! Не вижу пути, который бы вывел нас из моря крови…

Лотэр поднимает голову.

— Дело вот в чем… — хрипло произносит он. — Вы миссионер…

Он запнулся.

— Да… — начинает он снова и опять умолкает.

— Мои родители были простые люди, — выдавливает он наконец. — А вы миссионер. Вы смотрите на жизнь иначе…

Он думает о том времени, когда он совсем еще молоденьким лейтенантом приехал в эту огромную, неведомую страну. Акционерное общество «Анверсуаз дю коммерс о Конго» послало его в один из округов в среднем течении реки Конго, где он на протяжении ряда лет обеспечивал сбор каучука. Посылал своих надсмотрщиков в деревни, вызывал туземцев к себе, внушал им, что для пользы государства и своей собственной они должны стараться, и приказывал надсмотрщикам наказывать их, если ему казалось, что сдано слишком мало каучука. Жителей подчиненных ему четырех деревень охватывал ужас только от одного его имени. Правление акционерного общества выразило ему благодарность и повысило жалованье. Начальство в Боме вскоре прислало приказ о производстве в следующий чин. На все свои сбережения — жалованье за все эти годы, проценты со сбора каучука, выплачивавшиеся поквартально, и премии за усердие и жесткое обращение с туземцами — он купил акции компании. Через два года он мог бы получить сумму, в пятьдесят пять раз превышающую первоначальный взнос. Вместо этого он приобрел еще акций. Его опять повысили в чине. Компания вверила его попечению округ Каоло на востоке страны. Правительство Конго назначило его комендантом укрепленного форта Базоко; теперь в его подчинении находилось восемь рот чернокожих солдат. Кроме того, ему прислали адъютанта — седовласого лейтенанта Сарро и Бруаля — командира надсмотрщиков, расквартированных по деревням всего района… А теперь? Теперь Лотэр — капитан конголезской милиции, начальник восточной области и один из самых видных акционеров компании «Анверсуаз дю коммерс о Конго».

— Да… — повторяет он. — Мои родители… От них мне немного перепало. Когда я был курсантом офицерского училища в Брюсселе, по воскресеньям мои товарищи уходили в город, а я вечно торчал в казарме, потому что у меня не было ни гроша за душой. Я курил самые дешевые сигареты и пил самый паршивый кофе… Сейчас мне двадцать восемь… а я капитан, управляю огромным районом…

Он подается всем телом вперед и отчетливо рубит слова:

— И я хочу наконец почувствовать, что это значит: иметь деньги!

В ответ Кларк гневно бросает:

— Для этого вы и убиваете?

Лотэр прикусил язык. Его берет досада — он чувствует, что сболтнул лишнее. Наконец он выпаливает:

— Прошу, однако, не забывать: я действую по приказу правительства! Конго принадлежит его величеству королю Бельгии, а вы, вы всего лишь иностранец, которого мы терпим из милости!

Кларк отворачивается. Его глаза опять выражают боль и бессильный гнев.

— Деньги! — шепчет он.

И с отвращением:

— Женщины!

— Вот оно что! А ваша чернокожая милашка тоже, небось, не только к столу подает, а?

Кларк ничего не отвечает.

Лотэр встает и начинает мерить шагами комнату. Его мысли перескакивают с одного на другое: справится ли Сарро в его отсутствие с округом? Не запьет ли — как случилось уже однажды несколько месяцев назад — и не оставит ли без надзора сборщиков? А Бруаль? Удалось ли ему выудить у этих скотов каучук?

Лотэр останавливается перед миссионером.

— Знаете ли вы дорогу к форту Либоква? Можете дать мне проводника?

— Либоква?

— Там начались какие-то безобразия, волнения среди негров! Мне надо попасть туда кратчайшим путем!

— Это в округе Руби-Уэле, — медленно произносит Кларк.

— Правильно! Так можете дать мне проводника?

Вдруг Лотэру приходит в голову новая мысль.

— А где эти двое негров из племени балала? Мне нужно их повидать!

— Они ушли вместе со всеми, — отвечает Кларк. — Нужно ведь показать дорогу к тому месту в лесу…

Он поднимается.

— Нет, я не смогу дать вам проводника. Никто из моих людей ни разу не бывал в Либокве.

Лотэр с трудом удерживается, чтобы не выругаться.

— Вы собираетесь выступить в поход сегодня же? — спрашивает Кларк.

— Да, сегодня же!

— Боюсь, что…

— Что?

Лотэру приходится дважды повторить свой вопрос, прежде чем миссионер отвечает, не поднимая глаз:

— Я думаю, вы не заблудитесь.

В 1898 году на севере государства Конго, между реками Руби и Уэле, большое племя абу-буа восстало против принудительного сбора каучука. Во главе округа в то время стоял бельгийский комиссар капитан Тилькенс, засевший со своими восемью десятками чернокожих солдат в форте Либоква.

Долгие годы племя абу-буа не решалось подняться на борьбу против комиссара и его солдат, грабивших деревни. Еще в 1896 году капитан Тилькенс писал в Брюссель:

«Комендант Верстратен посетил мой форт и очень благожелательно беседовал со мной. Он сказал, что тон его доклада будет зависеть от количества каучука, который мне удастся собрать. Добыча возросла с трехсот шестидесяти килограммов в сентябре до полутора тысяч в октябре, а с января будет доходить до четырех тысяч килограммов в месяц, что принесет мне ежемесячную надбавку к жалованью в размере пятисот франков… Разве меня нельзя назвать счастливчиком?»

Генерал-губернатор Конго в личном письме выразил ему благодарность. Однако вскоре Тилькенс стал испытывать затруднения, потому что туземцы абу-буа начали уклоняться от сдачи установленной нормы каучука, да и находить носильщиков для транспортировки становилось все труднее. В некоторых деревнях уже открыто отказывались выполнять его распоряжения. В это время он получил приказ из Бомы, в котором предписывалось любыми средствами найти полторы тысячи носильщиков и увеличить сбор каучука в его округе, причем разрешалось в случае необходимости применять силу. После этого Тилькенс приказал заковать в цепи старейшин всех деревень, жители которых оказывали сопротивление или хотя бы только выражали недовольство, а женщин, и детей из этих деревень согнать в форт. В соседних племенах, враждовавших с абу-буа, его вербовщики набрали охотников для карательной экспедиции, направившейся в деревни среднего течения реки Уэле. Шесть деревень были разорены, а их жители подвергнуты пыткам и убиты; лишь спустя несколько месяцев каратели вернулись в форт. За каучук, который удалось собрать во время похода, каждый солдат получил в награду женщину из племени абу-буа.