Дубов усмехнулся про себя тому, как странно прозвучало в этой напряженной обстановке имя «Коля», от которого он уже стал отвыкать. Для одних он был командир, для других Николай Петрович. Колей его звали иногда — те разведчики, которые вместе с ним организовывали отряд год назад…
Харин и выделенные под его команду красноармейцы успели устроиться не хуже, чем Ступин. Фома отрыл небольшой окопчик, замаскировал его лозняком и разложил на земляной полочке гранаты — чтобы удобнее было… Рядом с ним пристроился Гришка. От Фомы веяло такой спокойной уверенностью, что Дубов задерживаться здесь не стал и пошел на другую сторону насыпи, где залег со своим десятком Ибрагимов. На путях он остановился. Показалось, что подрагивают под ногами шпалы…
Станция выглядела мирно и тихо. Семафор стоял с приветливо поднятой рукой, по перрону расхаживал солдат в форме дроздовцев. Это Лосев изображал часового на случай, если кому-либо из офицеров бронепоезда вздумается посмотреть в бинокль на станцию. Другой разведчик — санитар Егоров — стоял в красной фуражке начальника станции возле колокола. Вроде все в порядке.
И тут внимание Дубова привлекло какое-то движение в кустах возле дорога от усадьбы к станции.
Командир поднял бинокль к глазам. На окраине усадебного парка стоял офицер, глядя на станцию. Почудилось? Откуда?
Дубов повел окуляры бинокля вправо — за кустами угадывались люди. И как бы в подтверждение, что это не мираж, не дурной сон, громыхнул винтовочной выстрел. Пуля пропела немного выше головы командира. Дубов оглянулся — в версте от станции, уже не скрываясь, перебегала вдоль дороги еще одна группа белых.
— Харин, к станции! Прикрой во что бы то ни стало… Ибрагимов! Займешь круговую! Пять человек на прикрытие Ступину…
На насыпь влез Харин, огляделся и побежал, пригибаясь, к станции. За ним бежали его бойцы. Краем глаза Дубов заметил, что и Ступин поднялся на насыпь, пытаясь понять, что происходит.
И второе, что увидел командир, — сигнал наблюдателя, оставленного на крыше станционного здания. Бронепоезд подходил.
Некоторое время он двигался с прежней скоростью, словно на нем никто не видел, что на станции идет бой. Затем бронированная махина замедлила ход, паровоз окутался паром и дал гудок.
Белые, атакующие станцию с севера, закричали «ура». Стрельба в том направлении усилилась, потом вдруг затихла. Дубов, уже добежавший в этот момент до перрона, оглянулся: передняя орудийная башня бронепоезда окуталась белым облачком дыма.
— Ложись!
Бойцы Ибрагимова, которых Дубов вел на помощь Харину, попадали. Ударил разрыв снаряда. И опять раздалось «ура».
Бронепоезд начал методически обстреливать подходы к станции. Стрельба в стороне, где занял позиции Харин, затихла: видимо, белые решили не рисковать понапрасну и подождать, пока бронепоезд своими орудиями вышибет неизвестно откуда заскочивший на станцию отряд большевиков…
И тут Дубов вспомнил о Ступине.
Степан все еще лежал в своем неглубоком окопчике в ожидании бронепоезда. Окопчик оказался в самой зоне обстрела. Разрывы снарядов приближались к нему… Вот взлетела в воздух шпала, под которой проходил шнур.
Дубов, почти не пригибаясь, бросился к Ступину, ругая себя за но, что не подумал о нем сразу. Без приказа Ступим не оставит позицию…
Снаряд ударил рядом с железнодорожным полотном. Дубов инстинктивно присел:
— Ступин, отходим!
— Есть, отхо…
И тут ударил второй снаряд. Вслед за ним, раздирая барабанные перепонки, рвануло, выворачивая шпалы и рельсы. Фонтан земли поднялся в небо и загородил от Дубова и окопчик Степана, и бронепоезд… Сдетонировал фугас.
Глава шестая
Уже больше двух часов Дубов вел эскадрон по оврагу, надеясь перехватить бронепоезд севернее станции. Утром, изучая карту, командир обратил внимание на то, что огромный овраг верстах в пятнадцати от станции подходит почти вплотную к железной дороге и впадает в маленькую речушку безводным притоком.
Дубов был горожанином. В деревнях ему приходилось бывать редко, и он поэтому с любопытством поглядывал на крутые, в оползнях, склоны оврага. Прежде он только читал об этом стихийном бедствии, а видел собственными глазами впервые. Он попытался представить себе, как выглядит этот великан с птичьего полета, и подумал, что овраг должен напоминать раскидистое дерево, упавшее на землю. Ветки и веточки дерева расползлись, наверное, на версты, а ствол, по которому едет сейчас эскадрон, на десятки верст… Где он кончится, где окажется комель исполинского дерева, пожравшего тысячи десятин плодородных земель?
Дубов огляделся. Точна след гигантской мотыги, овраг прорезал степь. Командир подумал, что столетия назад земля в этом месте была такой же, как и по всей степи. Потом выбилась из недр тонкая струйка ключевой воды и побежала в далекую речку еле заметным притоком. Но вода точит камень, не то что мягкую, податливую почву. Ручеек пробил себе узенькую лощинку, бурливые вешние потоки с окрестных полей каждый год расширяли ее, и голова оврага уходила все дальше и дальше от реки. Рос овраг, все больше воды приносил он реке солнечными веснами, и это только ускоряло его рост. Странная и страшная закономерность! Какой-то заколдованный круг! Чем больше воды собирает овраг весной, тем быстрее он растет, чем быстрее растет, тем больше воды получает от покоренных им земель. Командир вздохнул: сколько десятин рушится ежегодно в пасть прожорливого хищника! Обуздать бы зверя, не дать ему пожирать тюля!
— Эх, нет пока у земли настоящего хозяина, — вслух произнес Дубов и про себя добавил: «Ничего, скоро он придет. Отвоюем вот эту землю, нашу родную русскую землю, и будет у нее хозяин, лучше которого не сыскать, — народ. А уж перед народам никакая вражья сила не устоит, не то что овраг…»
Эскадрон приближался к устью оврага.
Дубов рассчитывал, что, пока белые будут чинить подорванные пути, обмениваться впечатлениями от боя, эскадрон успеет захватить мост через реку и подготовить все для вторичной попытки.
Правда, Ступин, которого контузило при взрыве, не сможет уже проделывать все сам, но Дубов достаточно разбирался — в подрывном деле. Лишь бы успеть…
Однако и этот замысел Дубова сорвался. Когда эскадрон вышел наконец к насыпи, бронепоезд уже миновал мост. Ремонтники управились быстро…
— Ушел, сволочь…
Дубов оглянулся. Ступин с ненавистью смотрел на удаляющийся бронепоезд. Кто-то из разведчиков длинно и замысловато выругался.
Невозмутимый обычно Егоров тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
— Четырех ребят ни за понюх табаку потеряли…
— Ну, это ты брось — кадетов десятка два положили…
— И откуда они взялись на нашу голову?
Дубов молча прислушивался к разговорам.
В голове не было ни одной мысли — все заслонило сознание того, что он не выполнил задание командования, хотя все возможности к этому были. Вышли к дороге вовремя. Подготовились… Эх, проклятье!
— Как там Воронцов?.. — сказал кто-то задумчиво.
— Наверное, теперь уж нет его…
— Кости? — Харин привстал в седле, отчего Лафетка пошатнулся. — То есть как это нету?.. Ты что мелешь?
— Известно как — описали кадеты, что они, цацкаться с ним будут?
— Ребята, пока эта бронированная коробка ушла, нам бы тех чертовых кадетов в усадьбе разбить. Может, и Костя еще жив…
— Правильно, узнаем, какая собака им про нас оказала, — с угрозой произнес Лосев.
— Давай, командир, что стоим? Бронепоезд ушел, а без него мы из этих кадетов окрошку нарубаем…
— Николай Петрович, — потряс Ступин Дубова за плечо. — Слышишь?
Дубов словно очнулся, поднял голову. Его окружали возбужденные бойцы, многие были с повязками. В отдалении стоял коновод и держал четырех оседланных коней, хозяева которых погибли на станции в бою с белыми.
— Нам, товарищи, и без кадетов дел по горло. Вот, мост подорвем. Эшелон под откос пустим… А в неравном бою с сотней беляков погибать — для этого в тыл выходить не нужно. Кому наша глупая смерть будет на руку? Белым, вот кому.