— Не все думают, что мы должны отдавать тебе храм.

— Конечно, не все! — сказал Камабан, и не думая понижать голос. — У тебя здесь столько же дураков, сколько в любом другом племени, но не имеет значения, что они думают.

Он пренебрежительно махнул рукой в сторону пирующих.

— Разве боги интересуются мнением этих глупцов перед тем как послать дождь? Конечно, нет. А почему должны это делать ты или я? Главное, чтобы они подчинялись.

Керевал быстро свернул разговор, начав говорить о погоде, а Сабан осмотрел освещённый кострами зал. Большинство мужчин уже сильно опьянели от знаменитого хмельного напитка Чужаков, и были шумными и буйными. Кто-то спорил о своих охотничьих подвигах, а другие ревели, призывая к тишине, чтобы услышать флейтиста, чьи звуки заглушались сильным гамом. Рабыни разносили еду и напитки, а потом Сабан разглядел, кто сидел позади дальнего очага зала, и весь его мир изменился.

В этот момент, его сердце, казалось, перестало биться, когда весь мир и его звуки — шум дождя на крыше, грубые голоса, потрескивание горящих дров, воздушные звуки флейты и ритм барабанов — исчезли. Всё замерло в этот момент, как будто не осталось ничего, кроме него и девушки в белом платье, сидевшей на деревянном помосте в дальнем углу зала.

Сначала, когда он мельком взглянул на неё сквозь клубящийся дым, Сабан подумал, что она не может быть человеком, настолько она была совершенной. Её платье было белым с подвешенными сверкающими ромбиками, её волосы ниспадали водопадом сияющего золота, обрамляя лицо, самое белоснежное и самым прекрасное, которое он когда-либо видел. Он испытывал постоянное чувство вины перед Дирэввин, но оно унеслось прочь, когда он увидел эту девушку. Он не мог оторвать от неё взгляд, застыв, как будто был сражён стрелой, подобной той, что сверкнула в сумерках, убив его отца. Он ничего не ел, отказался от хмельного напитка, предложенного Камабаном, он просто пристально смотрел сквозь дым на неземную девушку, которая, казалось, парила над скандалящими пирующими людьми. Она ничего не ела, не пила, не говорила, она просто восседала, возведённая на пьедестал, подобно богине.

Резкий голос Камабана прозвучал возле уха Сабана.

— Её зовут Орэнна, и она — богиня. Она невеста Эрэка, а этот праздник посвящён встрече её в этом селении. Разве она не прекрасна? Когда ты будешь говорить с ней, ты должен опуститься на колени. Но если притронешься к ней, братец, ты умрёшь. Даже если осмелишься мечтать о том, чтобы притронуться к ней, ты умрёшь.

— Она невеста солнца? — спросил Сабан.

— И она будет сожжена менее чем через три месяца, — сказал Камабан. — Именно так невесты солнца вступают в брак. Они прыгают в костёр на берегу моря. Шипение плоти и хруст костей. Пламя и вопли. Она умрёт. В этом её предназначение. Для этого она живёт — чтобы умереть. Поэтому не глазей на неё как бессловесный телёнок, потому что никогда её не получишь. Найди себе какую-нибудь рабыню, потому что если ты притронешься к Орэнне, ты умрёшь.

Но Сабан не мог отвести взгляд от наречённой солнца. Можно умереть, безрассудно подумал он, лишь бы притронуться к этой золотистой девушке. Он предположил, что ей четырнадцать или пятнадцать лет, столько же, сколько ему. Самый подходящий возраст для невесты. И Сабана вдруг охватило всепоглощающее чувство утраты. Сначала Дирэввин, теперь эта девушка. Мийа, дочь Хэрэгга, также возглавляла пир, подобный этому? Была ли она так же прекрасна? И смотрел ли на неё с тоской какой-нибудь юноша, перед тем как она пошла в пламя на берегу моря?

А потом все его мысли рассеялись, так как кожаный занавес в широком дверном проходе был одёрнут в сторону так резко, что сорвался со своих крючков, удерживающих его в проёме. Порыв холодного сырого воздуха раздул оба костра, когда высокий, худой человек с растрёпанными волосами шагнул в хижину.

— Где он? — закричал он. С его плаща из волчьей шкуры капала вода от дождя.

Хэрэгг, думая, что лохматый человек ищет его, поднялся, но вошедший только сплюнул в сторону Хэрэгга и повернулся к Керевалу.

— Где он? — закричал он. Трое другие мужчин вошли следом за ним в хижину, все трое жрецы, так как в их бороды были вплетены кости.

— Где — кто? — спросил Керевал.

— Брат Ленгара!

— Оба брата Ленгара здесь, — сказал Керевал, указывая на Камабана и Сабана, — и оба они мои гости.

— Гости! — безумный человек презрительно усмехнулся, затем широко раскинул руки и повернулся осмотреть пирующих, которые безмолвно замерли. — В Сэрмэннине не должно быть ни гостей, — закричал он, — ни пиров, ни музыки, ни танцев, ни веселья до тех пор, пока нам не вернут сокровища! А эти двое, — он быстро повернулся, указывая костлявым пальцем на Сабана и Камабана, — эти два комка грязи могут вернуть золото Эрэка.

— Скатэл! — закричал Керевал. — Они гости!

Скатэл протолкнулся через сидящих людей и взглянул сверху вниз на Сабана и Камабана, нахмурившись, когда увидел косточки, вплетённые в волосы Камабана.

— Ты жрец? — спросил он.

Камабан проигнорировал вопрос. Вместо этого он зевнул, а Скатэл вдруг нагнулся и схватил Сабана за рубаху, и с удивительной для такого худого и костлявого человека силой потянул его вверх.

— Мы воспользуемся магией братьев, — сказал он Керевалу.

— Он мой гость! — снова запротестовал Керевал.

— Магию братьев? — спросил Камабан с выражением неподдельного интереса. — Расскажи-ка мне про это.

— То, что я делаю с ним, — сказал Скатэл, тыкая пальцем в рёбра Сабана, — произойдёт и с его братом. Я выколю ему глаз, и Ленгар потеряет глаз, — он дал Сабану пощёчину. — Вот так, — он радостно закричал, — и щека Ленгара испытывает острую боль.

— А моя нет, — сказал Камабан.

— Ты жрец, — сказал Скатэл, объясняя, почему Камабан не чувствует боли Сабана.

— Нет, — сказал Камабан, — я не жрец, а колдун.

— Колдун, который не знает о магии братьев? — усмехнулся Скатэл. — Что же это за колдун?

Он рассмеялся, затем повернул Сабана вокруг, чтобы весь зал мог его видеть.

— Ленгар из Рэтэррина никогда не уступит сокровища! — закричал он. — Даже если мы отдадим ему все храмы Сэрмэннина! Даже если мы соберём все камни отовсюду и положим к его ногам! Но если я заберу его глаза, руки, ноги и его мужественность, только тогда он уступит.

Слушающие люди ударили руками по земле в знак одобрения, и Камабан, безмолвно наблюдающий, увидел, как много противников соглашения с Ленгаром в племени Керевала. Они не верили, что Рэтэррин когда-либо вернёт сокровища. Они согласились со сделкой, потому что в то время казалось, не было другого выхода, но теперь Скатэл спустился с гор, и предложил использовать магию, пытки и колдовство.

— Мы выроем яму, — сказал Скатэл, — и бросим туда эту вошь, и там он останется запертым до тех пор, пока его брат не вернёт сокровища!

Пирующие одобрительно закричали.

— Кинь моего брата в яму, — сказал Камабан когда наступила тишина, — и я наполню твой мочевой пузырь горячими углями, чтобы ты корчился от боли, когда будешь мочиться жидким огнём.

Он перегнулся и взял кусок рыбы из чаши Керевала, и спокойно её съел.

— Ты? Увечный колдун? Угрожаешь мне? — Скатэл указал на левую ногу Камабана, которая всё ещё была деформированной, но уже не была уродливо утолщённой на одном конце. — Ты думаешь, что боги прислушиваются к таким существам как ты?

Камабан вытащил изо рта рыбью кость, затем аккуратно согнул её между большим и указательным пальцем.

— Я заставлю богов станцевать на твоих внутренностях, — спокойно сказал он, — а умершие души высосут твои мозги через твои глазницы. Я скормлю твою печень воронам и отдам твои кишки собакам, — он сломал кость надвое. — Отпусти моего брата.

Скатэл нагнулся к Камабану, и Сабан подумал, как похожи эти два человека. Колдун Чужаков, брат-близнец Хэрэгга, был старше, но так же как Камабан, он был худой, измождённый и могущественный.

— Он отправится в яму вечером, калека, — зашипел он Камабану, — а я помочусь на него.