— Но Петтингер, Петтингер… — Трой затянул пряжку портупеи. Брови его сошлись на переносице. Ему вспомнился рядовой Шийл, как он цеплялся за него, выбравшись из груды трупов.

Иетсом вдруг овладела глубокая усталость, словно иссяк запас его внутренних сил.

— Благодаря показаниям Люмиса и вдовы Ринтелен мы шаг за шагом восстановили все, что делал Лемлейн в эту ночь. Я совершенно точно сказал ему, когда он спрятал Петтингера, — и тогда он мне сказал, где он его спрятал. А раз уж я узнал про бомбоубежище с двумя выходами, скрывать имя Петтингера больше не имело смысла. Лемлейн попался потому, что не представлял себе, как мы, в сущности, мало знаем. Вот и все.

— Не пойму я вас, Иетс. — Трой внимательно посмотрел на Иетса. — Для меня это, может быть, самый большой день за всю войну. Как-то, еще в Арденнах, вы обещали, что поможете мне разыскать мерзавца, который расстрелял моих солдат, — и вот теперь вы это сделали, хотя прошло много времени и мы оба положили немало трудов. Так неужели вас это не трогает?

— Мы его еще не поймали, — уклончиво ответил Иетс.

— Поймаем! — Трой решительно поднялся. — В жизни не был ни в чем так уверен. Это логика вещей. Должна же война привести к чему-то…

Иетс в ответ улыбнулся бледной, усталой улыбкой:

— Когда эта серая личность вдруг произнесла «Петтингер», — я на мгновение подумал: вот оно. Но поймите, Трой, что значит один человек, даже два, если присчитать сюда и Уиллоуби? Это еще только начало. Когда я сел на пароход и мы поплыли по Гудзону и дальше, через океан, я не думал, что ввязываюсь в дело, которому нет конца…

Трой с минуту молчал, задумавшись. Потом встряхнулся и сказал:

— Ладно, пока что пойдем ловить мерзавца!

— А вы не хотите позвонить Карен и позвать ее с нами?

Трой понял мысль Иетса. Эта операция должна была полностью реабилитировать его, Троя. Но он отказался, тревожась за нее. Кто его знает, как там все обернется.

Они взяли с собой десятка полтора людей — достаточно, чтобы блокировать оба выхода ринтеленовского бомбоубежища. Злосчастного Лемлейна тоже прихватили, и он в своей благопристойной, хоть и взмокшей от пота серой тройке выглядел крайне нелепо среди вооруженных и защищенных стальными касками солдат.

Они въехали в главные ворота заводов Ринтелен и попали на дорогу, проложенную в хаосе обломков бетона и стали. Они увидели группы рабочих, занятых расчисткой территории, — Лемлейн всерьез принялся за восстановление ринтеленовской империи. Справа от этой дороги возвышалось некогда здание конторы; сейчас от него остался только остов — три стены, четвертая почти совсем обрушилась.

Тут же, за углом, был вход в убежище, едва заметный среди развалин, — дыра величиной в половину человеческого роста.

Руководство взял на себя Трой.

— Оставайтесь здесь с пятью солдатами, — сказал он Иетсу. — А я возьму остальных и пойду прикрывать второй выход.

Солдаты стали спрыгивать с привезшего их грузовика.

— Имейте в виду, что, может быть, придется стрелять, — сказал им Трой. — Тот молодчик вооружен, а я не желаю терять ни одного человека, — и он ушел, уводя с собой половину маленького отряда. Иетс смотрел, как головы Троя и его солдат мелькали среди освещенных солнцем развалин, то появляясь, то вновь исчезая, и наконец окончательно скрылись из виду. Иетс подавил вздох. Это не было сожаление. Он сознательно уступил Трою свои права на Петтингера.

Немного спустя Трой вернулся один.

— Нашли второй ход, — сказал он. — Все в порядке.

Иетс позвал Лемлейна, который оставался на грузовике под охраной шофера.

— Ступайте туда, — сказал он. — Скажите Петтингеру, что игра проиграна. Пусть выйдет наверх, спокойно, бросив оружие. Мы предпочитаем окончить это дело без кровопролития. Но если он вздумает стрелять, его убьют на месте. Так и передайте.

Лемлейн замотал головой. Он не в силах говорить. Он не в силах двигаться. Иетс ведь видит сам. Зачем требовать невозможного?

— Герр Лемлейн, — сказал Иетс, — никого из своих людей мы туда посылать не будем. Вы не рассчитывайте на это. Вы его туда посадили, вы его оттуда и выведите.

Лемлейн смотрел на Иетса рассеянным, блуждающим взглядом. Он узнавал ту грозную настойчивость, которая сломила его во время допроса. О, он долго держался. На каждый вопрос у него готов был ответ, неопровержимо доказывающий, что виноват не он, а кто-то другой. И только Петтингер подвел. Тут уж ни на кого вину переложить нельзя было. И ему пришлось сознаться, выдать все, выдать себя самого.

Он услышал ровный голос Троя:

— Поторапливайтесь, Лемлейн. Иначе я должен буду заставить вас поторопиться, а мне этого не хотелось бы.

Хорошо, хорошо, он идет. Медленными, нетвердыми шагами Лемлейн направился к зияющей черной дыре и исчез в ней.

Остальные ждали. Припекало солнце. Фигуры солдат с винтовками наперевес, обращенными ко входу в убежище, казалось, подрагивали в сухом, пыльном, сверкающем воздухе. От земли исходил слабый гнилостный запах тления.

Иетс и Трой прислушивались. Но из убежища не доносилось ни звука. Вероятно, Петтингер прячется где-то в самой глубине; Лемлейну нужно время, чтобы до него добраться.

— А не мог он нас одурачить, как вы думаете? — спросил Трой. — Может быть, есть третий выход, и оба голубчика ускользнули и теперь потешаются над нами?

— Нет, — сказал Иетс. — Я проверил расположение.

— Может быть, Петтингер решил удержать Лемлейна в качестве заложника?

— Это было бы просто глупо, — сказал Иетс. — Едва ли он настолько переоценивает значение Лемлейна для нас. И должен же он понимать, что рано или поздно мы войдем в убежище…

— А может быть, Петтингера там давно уже нет; Лемлейн его не нашел, а выйти не решается из страха перед нами?…

Хлопнул выстрел, где-то очень далеко, и вслед за ним — приглушенный грохот.

Солдаты замерли.

В отверстии показалось лицо Лемлейна, мертвенно-бледное, с разинутым, перекошенным ртом. Последним усилием бургомистр выполз из отверстия и тут же потерял сознание.

— Фельдшера! — крикнул Трой.

Из живота у Лемлейна текла кровь, он корчился от боли, на губах его выступила пена, глаза закатились так, что видны были только желтоватые белки, как у слепого.

— Сделайте ему укол! — сказал Трой. Фельдшер уже разрезал рукав пиджака Лемлейна.

Он воткнул шприц под кожу. Дыхание Лемлейна стало ровнее. Он зашевелил губами, пытаясь что-то сказать. Иетс приложил ухо к его тонким бескровным губам.

— Не мо… не может… справиться… — Слова перебил сердитый, болезненный кашель. Лемлейн как будто смеялся над чем-то, но над чем, Иетс не мог понять. — Говорю… выходите… стреляет… не может справиться… ни с чем…

— От него ничего не узнаешь, — сказал Иетс. — Что, капрал, кровотечение остановить нельзя?

— Нет, сэр.

— Тогда вызовите санитарную машину, — сказал Трой. Фельдшер ушел.

— Что же теперь делать? — спросил Трой, не то сердито, не то огорченно, не то и сердито и огорченно вместе.

Иетс поднялся на ноги.

— Двоих людей ко мне! — скомандовал он. И, повернувшись к Трою, сказал спокойным тоном: — Я иду вниз. Приятно будет поставить последнюю точку.

Подошли два солдата и встали рядом с Иетсом.

— Предоставьте дело мне, — сказал Трой. — Я ведь сказал, что не допущу потерь. На этот раз нет. Мерзавец не стоит даже царапины на колене любого из вас! — Он вгляделся в черноту входа.

Иетс тоже посмотрел туда — и вдруг ему вспомнились жители Энсдорфа.

Трой наконец принял решение. Он сделал знак шоферу грузовика, и тот поспешно подошел к ним.

— Скажите, у вас случайно не сохранились те толовые шашки?

— Толовые шашки? — с недоумением повторил шофер; но тут же его лицо просветлело — он понял. Еще в Нормандии ему выдали четыре мешка полуфунтовых брусков тринитротолуола по восемнадцать штук в каждом, чтобы в случае надобности прокладывать машине дорогу через изгороди. Он совсем позабыл про них, поскольку тринитротолуол без взрывателя не представлял никакой опасности, и забытые мешки все это время пролежали под сиденьем кабины.