Иетс взял предложенную сигарету.

Перед тем как уйти из опустевшего кабинета, профессор Зекендорф тронул Иетса за локоть.

— Herr Leutnant, память моих детей…

— Да, да, — сказал Иетс. — Не беспокойтесь, профессор… Об этом мы позаботимся… — Он обнял старика за плечи.

— Благодарю вас, — сказал Зекендорф. — От всей души благодарю.

9

Катастрофа разразилась. Теперь нужно было сохранить спокойствие, тщательно взвесить все обстоятельства и срочно приготовиться к обороне. И Уиллоуби оказался на высоте.

Его негодование против Иетса, ужас, овладевший им, когда вслед за Марианной и Памелой объектом разоблачений оказался он сам, — все это были преходящие тревоги. Они улеглись, прежде чем машина Уиллоуби успела проехать полдороги от редакции до Гранд-отеля. Его сознание стало просеивать факты, навалившиеся на него в течение одного этого вечера. Он нехотя отдал должное той прозорливости, которая обеспечила Иетсу успех, а затем принялся перебирать возможные пункты обвинения.

Он отдал свои симпатии девушке, которая оказалась бессовестной мошенницей. Но ведь она обманула всех, не его одного. Конечно, он обязан был проверить ее через контрразведку; это, несомненно,-очко в пользу противника. Но он скажет, что в проверке отпала надобность, поскольку Марианна перестала работать в комендатуре.

Он принял на веру все, что касалось личности человека, жившего в замке Ринтелен под именем покойного мужа Памелы. Но почему он должен был усомниться? Ринтелены — вполне почтенная семья. Уиллоуби сердито фыркнул. Нужно поймать Троя и дать приказ об аресте неизвестного, пока Иетс не опередил его в этом.

Арест должен быть произведен быстро и без лишнего шума, так, чтобы слух обо всей истории не дошел до Фарриша. Если окажется, что незнакомец — фигура потенциально опасная, генерал этого так не оставит. Можно, конечно, сказать, что Марианна была помещена в замке специально для того, чтобы следить за его обитателями, — это даже, между прочим, правда! Кто же знал, что эта шлюха немедленно заведет шашни с мнимым майором Дейном! Все от чрезмерного доверия к фрицам! Ладно, теперь он прихлопнет всю эту ринтеленовскую шайку; березкинские акции Лемлейн ему уже передал, так что руки у него развязаны.

Лемлейн! Ведь и Лемлейн оказался замешанным в деле! Вот это действительно загвоздка! Такой услужливый, безобидный на вид человек — мелкий чинуша, не больше. Ездил с генералом на охоту, уступил ему оленя… Но кто знает, что у него все время было на уме? Памела говорит, что мэру известно настоящее имя ринтеленовского гостя… , Наверно, снюхался с ним с самого начала. Черт бы драл этих фрицев, все они одинаковая сволочь! Но ведь Лемлейну не только этот секрет известен. Милейший мэр причастен и к сделке с ринтеленовскими акциями, и к истории с десятипроцентным налогом на все кремменские предприятия. Эти паршивые десять процентов, которые еще нужно было делить с Люмисом, — они ему теперь могут дорого обойтись. Лишнее доказательство, что не следует размениваться на мелочи, если хочешь вести крупную игру.

Вся злость, накипевшая в Уиллоуби, обратилась на Люмиса; кто, как не Люмис, впутал его в эту дурацкую аферу с десятью процентами! Но злость утихла, и Уиллоуби стал спрашивать себя: против кого же и против чего, в конечном счете, должен он принимать меры?

К тому времени как машина Уиллоуби подъехала к Гранд-отелю, у него уже был готов вчерне план действий.

Он ворвался к Люмису в номер и бесцеремонно растолкал его. Люмис, спавший в помятой пижаме и с не менее помятым лицом, проснулся не сразу. Но до его сонного сознания все же дошло, что Уиллоуби чем-то встревожен.

— Что вам от меня нужно? — спросил он заплетающимся языком. — Сначала отняли мою девочку, потом навязались в компаньоны — все равно друзей у вас нет, никто вас не любит. Я тоже не люблю. Дайте мне спать.

Но Уиллоуби рывком поднял его с постели.

— Одевайтесь! Живо!

— Зачем?

— Не задавайте идиотских вопросов. Мне грозят неприятности — понятно? Но и вам тоже.

— Какие там еще неприятности? У меня все в порядке.

— Стало известно про десять процентов.

У Люмиса мгновенно сон прошел. Он забегал по комнате, ища свои трусы; его поджарые ноги, покрытые редкими топорщившимися волосами, придавали ему карикатурный вид.

— Вот они! — Уиллоуби поддел ногой лежавшие на полу трусы и швырнул их Люмису. — Вы неряха. Всегда были неряхой. Вот ваша рубашка. Может, вас еще одеть?

— Что нам теперь делать? Кому известно? Кто докопался?

Углы губ Уиллоуби искривились в презрительной гримасе. — И докапываться не нужно было! Вы сами все выдали! Завели разговор на эту тему в кабаке, при Марианне!

— Это вы начали, а не я! Вы первый!

— Я первый, вы первый! Не в этом сейчас дело! Важно, что она слышала и разболтала. Иетс знает. Трой знает.

Люмис сел на кровать; рубаха у него была расстегнута, брюки сползали. Он уставился на Уиллоуби невидящим взглядом, повторяя:

— Что нам делать? Что делать?

— Если вы в состоянии привести свои мозги в порядок, берите машину и поезжайте к Лемлейну домой. Приведите его сюда в каком угодно виде: в пижаме, голого, мне наплевать. Вот что вы конкретно можете сделать. У Троя и Иетса нет других доказательств, кроме слов Марианны. Дамочка оказалась просто жуликом в юбке! Вы, конечно, поверили ей — и дурацкой басне про ледяную ванну, и всему прочему. Нелепость! Вообразить, что такая девка участвовала в мюнхенском студенческом протесте! В драке в какой-нибудь мюнхенской пивной — это скорее! Словом, ее изобличили во лжи, она взбеленилась — и вот вам результат.

— Что же делать?

— Я ведь вам сказал, что делать! Добудьте мне Лемлейна! Лемлейн с самого начала знал про ваши десятипроцентные поборы. Так вот, нужно, чтобы он молчал и чтобы его торговая палата тоже молчала. Я ему сумею объяснить, что к чему. Если мы слетим, он тоже слетит; очень просто.

— Да, — закивал головой Люмис. — Да, да. Если вы думаете, что это правильный выход.

— Правильный! Это единственный выход! — Уиллоуби не счел нужным пояснить Люмису, что есть еще ряд моментов, по которым он желал бы заставить Лемлейна молчать. Люмис и так знал больше, чем ему можно было доверить. Господи, с какими людьми приходится работать!

Уиллоуби снял с вешалки походный китель и набросил ему на плечи.

— Помните, все должно быть сделано за эту ночь, больше у нас времени нет. Я буду ждать в своем номере.

Он погасил свет, вытолкал Люмиса из комнаты и потащил его вниз. Люмис спотыкался на каждой ступеньке; он хотя проснулся, но никак не мог прийти в себя. Уиллоуби, глядя на него, сокрушенно качал головой. И зачем только он вообще взял Люмиса в военную администрацию — да еще на такую работу! Дружба! Симпатия! Может быть, даже жалость! Никогда не нужно припутывать личные чувства к служебным обязанностям. А то кончается тем, что тебе же приходится платить по счету.

Люмис почти вслепую вел машину по темным, грязным улицам. В воздухе висела сырая мгла. Люмис, сыпля бранью, без конца протирал переднее стекло, нажимал то на акселератор, то на тормоза, стараясь набрать скорость и при этом не угодить в одну из бесчисленных воронок на мостовой. Подальше от городского центра дороги были лучше, но зато здесь стояла уже вовсе непроглядная тьма; угля не хватало, и Лемлейн ввиду экономии электроэнергии установил норму ночного освещения — один фонарь на квартал.

Наконец он доехал до нарядной, недавно отремонтированной виллы цвета лососины, где была резиденция Лемлейна. Въезжать в ворота он не стал. Он выпрыгнул из машины посреди мостовой, пробежал вдоль аккуратно подстриженной живой изгороди к массивной, прочной парадной двери и, нащупав кнопку звонка, изо всех сил надавил ее. В ответ не послышалось ни голоса, ни шагов. Нигде не зажегся свет. Люмиса прошиб пот. «Дома нет, — подумал он, — этот мерзавец не ночует дома». Что теперь делать? Что делать?

Он выхватил пистолет и заколотил рукояткой по филенке двери. В ночной тишине гулко отдался этот грохот, в котором было больше злости, чем смысла. На этот раз в окнах зажглись огни, и не только у Лемлейна, но и по соседству.