Она ничего не сказала, только невыразительно кивнула.

— Устала в дороге?

Она снова кивнула.

Он подошел поближе.

— Как видно, тебе там было не очень хорошо. Не надо огорчаться, Элисон. — Он положил ей руку на плечо, но вместо того чтобы, как это часто бывало, стряхнуть эту руку, Элисон, к его величайшему удивлению, крепко схватила ее, прижала к щеке и вдруг разразилась слезами. Он понял, что сейчас она заговорит, и остановил ее: — Нет, Элисон, прошу тебя, не стоит. Потом сама пожалеешь. Начнутся всякие разговоры, совсем не то, что надо. Я не жду от тебя никаких объяснений. Я не хочу ничего слышать от тебя. Никакого смысла. Все и так слишком сложно. Ты уехала. Теперь ты вернулась, пусть так и будет. Почему бы нам не переодеться и не выпить? А потом поедем обедать куда-нибудь в хороший ресторан. Вообще мы себе этого позволить не можем, но сейчас мы заслужили.

Не дожидаясь ответа, он прошел в ванную. Ему показалось, что она снова заплакала, но уже по-другому. Из ванной он пошел вниз в столовую и смешал джин с вермутом именно так, как она любила. Минут через десять она спустилась в халате, со свеженапудренным лицом, совсем такая, как всегда.

— Спасибо, милый, — сказала она, беря у него стакан. Отпив немного, она с неудовольствием оглядела комнату. — Нет, все-таки эта женщина возмутительно убирает. Ты только взгляни.

— Прости, дорогая, но я, конечно, почти не следил за ней, даже не знаю, делала она то, что ей положено, или нет.

— Конечно, не делала. Ну, я ей завтра задам! Дай мне еще выпить, Джордж. И как хорошо, что мы будем обедать не дома! Чудесная мысль. Куда мы поедем? Ах да, чуть не забыла, ты сказал, что мы себе этого позволить не можем. Что это значит? Надеюсь, ничего ужасного не произошло?

Сэр Джордж долил ее стакан. Потом взял свой и тяжело опустился в кресло.

— Только ради Бога не смотри на меня такими глазами, Джордж. Что бы там ни было, но, наверно, не так уж все плохо. А у тебя лицо вытянулось, как не знаю что.

И это говорила женщина, которая так рыдала всего каких-нибудь четверть часа назад, — удивительное хладнокровие! Но он ее не упрекнул.

— Может быть, у тебя другой взгляд, дорогая, но, по-моему, дела обстоят весьма неважно. Нас еще не выгнали на улицу, но скоро могут выгнать.

— Не понимаю!

— К нам повадился один тип из министерства финансов, всю прошлую неделю совал нос в наши дела. Мне он очень не нравится. И я ему тоже. Никак не поладим. И ходят определенные слухи, что и Дискус, и Комси будут ликвидированы и Министерство высшего образования образует свой отдел искусств.

— Что ж, они могут поставить тебя во главе этого отдела.

— Исключено. Никакой надежды.

— Джордж, откуда ты это знаешь?

— Знаю, потому что я сталкивался с этим И. Б. К. Т. Н. Джонсом — до чего меня раздражают его проклятые инициалы, — а ты не сталкивалась. Тебе не приходилось видеть, как он улыбается очень смутно, очень высокомерно — настоящий смертный приговор.

— Но не позволишь же ты Майклу Стратеррику пойти в министерство и захватить этот новый отдел? Боже, я просто взбешусь!

— Не беспокойся. — Сэр Джордж усмехнулся не без злорадства. — В последнее время меня только и утешает мысль о том, какой доклад сделает Джонс про неразбериху в этом Комси. Пари держу, что сейчас он со Стратерриком, с этим гордецом и нахалом, уже не разговаривает. Но у тебя есть все основания беспокоиться о судьбе Дрейков, Элисон. Нам предстоят невеселые дни.

Она вскочила, горя решимостью. Куда девалась та женщина, которую он застал на постели в слезах?

— Министерство начнет расширяться вовсю. Там твое место, туда ты и пойдешь.

— Они и слушать не станут о моей кандидатуре для отдела искусств.

— К чему отдел искусств! Тебе надо взять что-то совсем другое, более солидное. Мне еще больше, чем тебе, осточертели все эти искусства и художники. — Она призадумалась. — Знаешь, что я сделаю? Позвоню Молли Эвон. Ее муж все еще заместитель министра, да?

— Да, но я едва с ним знаком.

— Мы с Молли когда-то очень дружили. Конечно, времени до обидного мало — и они могут быть заняты, но я их приглашу с нами пообедать. Не знаю, как он, но Молли страшная скупердяйка, всегда этим отличалась, и на бесплатный обед в хорошем ресторане она примчится, хоть бы у нее самой в духовке сидело жаркое.

И Элисон побежала к телефону, громко хлопнув дверью.

Теперь, когда весь пыл, вся энергия и целеустремленность сосредоточились в его жене, сэр Джордж почувствовал, как доска их брачных качелей опускается с его стороны все ниже и ниже. Стараться по-прежнему вести работу Дискуса было все равно что сидеть в кресле, которое разваливается под тобой. Не так давно он еще гордился преданностью своего штата, но сейчас чувствовал, что они могут наговорить Джонсу что угодно, напоить ядом его доклад в министерстве. И вся порча началась с возвращения этого чудовища, Кемпа. Мало того: именно сейчас, когда он ближе узнал и оценил Джун Уолсингем, она решила уйти и заняться рекламой в одном из тех модных журналов, какие иногда покупала Элисон, где со страниц бессмысленно таращились худые девицы или звучали призывы к путешествиям. Несчастье англичан было в том, что им все время вдалбливали в голову, будто обязательно надо лежать на берегу Карибского моря. А если накопить денег и поехать туда, угрюмо подумал сэр Джордж, то там плакаты непременно будут зазывать тебя посмотреть Тауэр, караул гвардейцев или домик Энн Хатауэй.

— Придут! — крикнула Элисон, входя. — И я их пригласила в «Мушкетера».

— Дьявольски дорого, да и столик нам не достать.

— Придется заказать заранее. На восемь часов. Позвони, пока я приму ванну. Нет, погоди, я сама, будет похоже, что звонит чей-то секретарь, а ты налей мне ванну, милый. И давай совсем не думать о расходах.

И она вышла к телефону, очевидно, в очень хорошем настроении.

Сэр Джордж добавил себе джину, выпил, потом, тяжело ступая, поднялся наверх — налить ванну для Элисон — и вернулся в столовую проглядеть вечерние газеты. Как всегда, они его раздражали. Хотя он соглашался с ними, что каменщики вполне могут протянуть еще полгода на тридцать шесть шиллингов в неделю, но он никак не разделял газетных восторгов, когда они взахлеб восхищались теми ловкими людьми, которые каким-то образом заработали миллион-другой, не платя при этом никаких налогов. И вдруг в театральных новостях он увидел фамилию О'Мор. Нет, не может быть! Но он не ошибся: в заметке говорилось, что странствующая труппа О'Моров начинает гастроли в театре «Коронет» в Лондоне. Великий Боже! Растерянный, еще больше удрученный, он поднялся наверх, чтобы переодеться. В некоторых случаях, когда у них бывали гости или они куда-нибудь ходили, Элисон обязательно надевала на себя светскую маску еще до выхода в свет, хотя ей приходилось занимать только одного сэра Джорджа. Казалось, что она проводит генеральную репетицию, играя гостью или хозяйку дома. И сейчас был именно такой случай. С той минуты, как она вышла из ванны, она вела веселую непринужденную болтовню, не ожидая от него поддержки: ему даже казалось, что говорит она не с ним, не с человеком, за которым она столько лет замужем, не с тем, чью руку она сжимала, разражаясь слезами. Более того, ему не нравилась та женщина, которую она играла: эта женщина была гораздо богаче, чем настоящая Элисон, куда изысканнее, она свысока говорила обо всем и все знала, будто сошла со столбцов светской хроники газет или одного из модных журналов. И сегодня эта сомнительная особа пудрилась, красилась и одевалась в скромной спальне Дрейков, а потом, сидя рядом с ним в такси, болтала всю дорогу, пока они не доехали до «Мушкетера», находившегося у самого Беркли-сквера.

И тут его прежняя Элисон на минуту воскресла. Она судорожно сжала его руку и горячо зашептала:

— Джордж, не подведи меня. Уверена, от тебя многое зависит. Будь внимателен к Молли, а я займусь им. Но если я обращусь к тебе, поддержи меня, что бы я ни говорила. Обещай, милый, прошу тебя!