И здесь, в каменной каморе, в борении со злом, она увидела в Богомиле не только верховного жреца державы, но и простого смертного русича, так и не познавшего радости бытия из‑за своего человеконенавистничества. Он, и это княгиня знала хорошо, ненавидел не только врагов своих, но и всех, кто его окружал, он ненавидел детей просто за то, что они люди. Он, верховный жрец, не считал их своими детьми, но только жертвами мироправителя. Было же время, когда он и его жрецы отбирали у матерей девочек и тайно бросали на жертвенный огонь. А сколько рабов, рабынь при попустительстве князей — язычников и при ее попустительстве было брошено на жертвенные камни по всем городам и весям великой языческой Руси! «О, язычество, когда иссякнут твоя сила, твоя жестокость, твое бездушие?!» — воскликнула в душе княгиня Ольга.

Ей захотелось увидеть в этом жестокосердном слуге идолищ что‑то человеческое, побудить его к милосердию, к признанию своей черной сути. Может быть, и она бы смягчилась к нему, простила бы его преступления, грехи. «Господи, что же он упорствует, не слеп же?» — спрашивала себя Ольга.

Противостояние великой княгини и верховного жреца длилось долго. Каждый видел противника насквозь, каждый удивлялся силе, мощи, кои управляли их мыслями и чувствами. И первой увидела княгиня Ольга, что противник ее надломлен. Потому как Перун не пришел на его зов, потому как понял, что она, славянка, идущая к Христовой вере, сильнее его и милосерднее. И гнев в глазах Богомила потух, и гордыня исчезла, сломилась шея, голова поникла, и он, всегда стремящийся казаться величественным, стал жалок и убог. И Ольга подумала, что в сей час лучше всего оставить Богомила одного с его размышлениями, ни в чем не допытывать его, потому как сам дойдет до разумного действа. И Ольга покинула узника, сказав на прощание:

— Ты будешь помилован, Богомил, но прежде верни христианам их пастыря. — С тем и ушла.

Верховный жрец Богомил продержался три дня. На исходе их он потребовал, чтобы к нему пришла великая княгиня. Ей все эти дни было нелегко. Она боролась с искушением освободить Богомила и его жрецов. А бороться было трудно. Из всех ближних городов — из Чернигова, Белгорода, Любеча, Искоростеня, из многих селений — приехали языческие жрецы. Они пришли на теремной двор и потребовали от княгини дать волю их вождю. И не было у них почтительности к своей княгине, и в их криках прорывались угрозы. Ольга терпеливо сносила их, была с ними обходительна и заверяла, что скоро увидят Богомила. Но мирной беседы не получалось, потому как во двор набивались сотни киевских почитателей Богомила. Они вели себя еще более несдержанно. И тогда воины Претича вытеснили их со двора и закрыли ворота.

На четвертый день у ворот теремного двора толпились уже тысячи идолян. И было похоже, что великокняжеский теремной двор вот — вот окажется в осаде. И тогда Ольга выехала со двора на высоких санях в самую гущу горожан и иногородних. Остановившись в самом центре людского моря, одна против неуправляемой толпы, она встала в санях, подняла руку и сказала:

— Русичи, слушайте! Мир и покой нам дороже всего. Потому говорю: священник Григорий, коего похитили люди Богомила, упрятан в пещерах, ему грозит голодная смерть. Освободите его и ноне же, здесь, на площади, вы увидите Богомила. Говорю вам и то, чтобы знали: вы мои дети, вы мне любы. Того и от вас жду!

После этих слов княгини толпа не взорвалась криками, лишь легкий говор волнами гулял над площадью.

В это время от теремного двора через толпу пробился отряд воинов во главе с Дамором. И он сказал Ольге:

— Матушка княгиня, воевода Карл говорит, что тебя еще с вечера зовет верховный жрец.

— Скажи, что скоро приду к нему, — ответила Ольга.

— Но воевода Претич велел быть близ тебя, матушка княгиня.

— Ладно, жди, — И Ольга вновь обратилась к толпе: — Идите же с Богом искать священника Григория, а меня зовет ваш Богомил, — И Ольга опустилась в сани, вернулась на теремной двор.

Там ее встретил воевода Карл.

— Матушка княгиня, вот уже с вечера Богомил, стеная и плача, зовет тебя.

— Идем вместе, воевода, — сказала Ольга и покинула сани.

Спускаясь в подвал и еще не зная, о какой милости просит Богомил, она поверила в свое предчувствие, что до захода солнца увидит священника Григория. И потому вошла в подклет милосердная. Она еще не услышала от Богомила ни одного слова, но велела стражникам освободить его от колод, расковать цепь. Когда же стражники исполнили ее волю, она сказала Богомилу:

— Ты волен идти на Священный холм, хранитель богов.

Богомил взялся за плечо одного из стражей и с трудом встал на ноги. Он прислонился к сырому камню стены и долго стоял с закрытыми глазами. Ольга смотрела на него с женской жалостью.

— Ты прости меня, Богомил. Мы токмо посчитались с тобой. Ведь долг платежом красен.

Верховный жрец открыл, наконец, глаза. Все долгие дни и ночи пребывания в каменном мешке он поносил Ольгу всякими бранными словами. А тут сказал просто и убедительно:

— Ладно, чего уж там, за милость твою я добром отплачу. Мы с тобою одного племени — славяне.

— Верно, — согласилась Ольга.

— И Григорий славянин. Потому ноне ты увидишь его.

И тут нервы у Ольги не выдержали, она воскликнула:

— Господи милостивый, хвала Тебе, что все разрешил мирно!

Но Богомил не согласился с Ольгой:

— Где уж там мирно. И боярыня Павла, и пономарь — жертвы невинные. Простят ли мне твои боги сей грех?

Боярыню Павлу еще не предали земле, ждали сына Добрыню. А ему в пути быть не меньше недели. Павлу уложили в домовину и вынесли из терема в амбар, на мороз. Ольга знала, что впереди ее ждут стенания и слезы по убиенной. Но жизнь приучила ее держаться мужественно. Она лишь сказала:

— Простят. Иди же, порадей за Григория.

На теремной двор Ольга и Богомил вышли вместе. По пути Ольга сказала:

— Жрецы тоже нонче увидят волю. Тебе же дам сани и будешь отвезен в свои палаты.

На том княгиня и верховный жрец расстались. Вскоре ему подали сани, он сел в них, укрылся меховым пологом и покинул теремной двор. А как оказался на площади, то увидел еще сотни не ушедших по домам его почитателей. Но радости при виде их Богомил не испытал. Лишь два дюжих мужика всколыхнули его, он позвал их:

— Прохор, Лебеда, подойдите ко мне!

— Так ведь боязно, вдруг княжеские доглядчики заметят, — издали отозвался старший по возрасту Прохор.

— А послухов ты уж не боишься? Подходите, не пугайтесь, — Мужики подошли, — Вот говорю вам: ступайте на Почайну в пещеры и там моим именем возьмите Григория — попа, отведите домой. И не мешкайте, сей же миг исполните!

— К чему бы сие, отец? На холме давно огонь затухает и ждет, — возразил Прохор.

— Ступайте! И чтобы волос с головы его не упал. Всех живота лишу, ежели что! — пригрозил Богомил.

Прохор и Лебеда поклонились и скрылись в толпе, которая провожала своего вождя до самых палат.

Глава двадцать вторая

ВПЕРЕДИ — ЦАРЬГРАД

Едва запахло весной и на днепровских кручах появились первые проталины, а лед на Днепре стал в синих «окнах», в княжеских теремах началась суета — двор готовился к походу в Византию. У княгини Ольги уже не было на пути преград, и вначале призрачная дума свершить крещение в стольном граде православия теперь приближалась и стала ощутимой. Вон на берегу Днепра высятся быстрокрылые ладьи, челны, насады — все суда, кои пойдут по первой воде к морю и дальше, за него. И в Киеве Ольгу уже ничто не удерживало. Сын Святослав вернулся из похода в Тмутаракань и снова встал с дружиной в Вышгороде. Добрыня, что приехал из Новгорода похоронить мать, остался при Ольге. И сестра его Малуша была при княгине. Росла она на удивление пригожая и рукодельница прилежная. Княгиня ей уже и место определила возле себя: быть Малуше ключницей. Того места и боярыни добивались. Все складывалось у Ольги удачно перед поездкой. А главное, отец Григорий находился неразлучно при княгине. И был в числе первых лиц, кого Ольга определила для поездки с нею в Царьград.