Николь улыбалась. Но не это удивило Людвига, потому что улыбка была обычной спутницей Николь. Только эта улыбка означала совсем другое. Сейчас Николь улыбалась не дерзко, не насмешливо, не скептически. А искренне и светло. Встретилась с ним глазами, смущенно опустила ресницы. А потом сама протянула узкую ладонь.

— Спасибо, что пригласил меня, Людвиг.

— Пожалуйста. — Он осторожно сжал ее пальцы. — А ты наконец согласилась, да?

Николь недоуменно подняла брови.

— Я ведь уже давно согласилась. Как бы иначе я поехала с тобой?

— Не знаю, как правильно тебе объяснить… — Людвиг медленно пошел вперед, поддевая носками туфель тонкие сухие прутики. — У меня все время было такое чувство… раздвоенности. С одной стороны, ты поехала со мной и вроде бы даже была рада. Особенно когда благодарила за розы… и там, на холме.

— А в моей спальне?

— И в спальне, — улыбнулся Людвиг, — только там нас грубо прервали, не дав выразить всю полноту радости. Но я не об этом. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Понимаешь, ты как будто все время проверяла: а достаточно ли я силен, чтобы вести тебя за собой?

— Людвиг, мне не совсем понятно, о чем ты говоришь, что именно тебя напрягало. Это же нормально — люди в любом общении, везде, где они сталкиваются, пытаются вначале понять, кто из них сильнее. — Николь говорила абсолютно убежденно, словно озвучивая давно известную истину.

Но Людвиг только покачал головой:

— И да и нет. Мы и вправду так делаем. Даже уже будучи женаты, мы постоянно конкурируем друг с другом, пытаясь доказать, что партнер слабее, что он хуже нас разбирается в жизни. И вообще, — Людвиг усмехнулся и процитировал: — «Сколько раз я тебе говорила!» Только это неправильно, понимаешь, Николь?

Николь нахмурилась.

— Как это — неправильно? А если у всех так? Вот, например, у моей подруги Полли. Ее Бен явный лидер, и у нее это не рождает ни чувства протеста — хотя порой он бывает откровенным тираном, — ни желания поступить по-своему. А я другая. Я не буду подчиняться человеку просто потому, что он мужчина… — Джимми Джонс… Николь замолчала, но в ее голове зло стучала мысль: хватит, это мы уже проходили. Больше я в такие игры играть не собираюсь. Однако, к удивлению Николь, на сей раз воспоминания о Джимми не были такими болезненными, как обычно. Впрочем, это не отменяло ее решения — больше никогда-никогда не подчиняться тому, кто этого не достоин.

Людвиг еще несколько мгновений подождал, захочет ли Николь продолжить начатую фразу. Но, увидев, что она погружена в себя, он заговорил сам:

— Николь, тебя никто не просит притворяться, что ты слабее — глупее, беззащитнее, — чем ты есть на самом деле. Однако, как бы ты ни любила человека, если ты будешь жить со слабым мужчиной, ваши отношения будут чем угодно — отношениями матери и сына, дружбой старшей и младшего, — только не любовью и партнерством между мужчиной и женщиной. Между мужчиной и женщиной должна быть не только любовь, но и уважение.

Николь молчала. Чем же тогда были ее отношения с Джимми? Она так хотела быть для него идеальной спутницей. Но, похоже, притворялась — да, как это ни горько признать, всего лишь притворялась, — что она уважает его. В реальности она всегда чувствовала себя старше и мудрее. Не говоря уже о смелости принимать необычные решения.

Наверное, именно в этом была ее часть вины за то, что все так закончилось. Все время, пока длились их отношения, Николь не уходила, но и не уважала Джимми как мужчину, не признаваясь в этом даже себе самой. Еще бы! Гораздо проще объяснить себе свое постоянное раздражение тем, что они просто не сходятся характерами.

Николь совсем поплохело. Вот так, значит, все есть на самом деле. Не он гад и трус. А она сама лживая стерва. А ведь она ни разу даже не попыталась связаться с Джимми. Только надменно ждала, когда же он захочет выйти с ней на связь. Захочет он, как же! Небось рад-радешенек, что наконец освободился от такого сокровища.

— Людвиг, у тебя здесь есть выход в Интернет?

— Немного неожиданный вопрос, — приподнял бровь Людвиг. Но не стал ничего уточнять. — Да, есть. Тебе нужно прямо сейчас?

— Сейчас… — У Николь ёкнуло сердце, как перед прыжком в ледяную воду. Страшно. До головокружения страшно. И счастливо. — Да, Людвиг, сейчас.

Это было освобождение. Завершение того, что не давало двигаться дальше. Того, что нужно было закончить, чтобы началось что-то новое.

Людвиг вытащил из планшета, висевшего на плече, тонкий сенсорный КПК.

— Вот так выходить в Интернет. Только у меня оболочка не «Ворд», а «Линукс». Справишься, Рыженькая?

— Как-как ты меня назвал?

— Рыженькая, — спокойно повторил Людвиг. — Тебе не нравится?

— Меня в детстве дразнили рыжей…

— А как бы ты хотела, чтобы я тебя называл?

— Ника. Так зовут меня мои близкие друзья.

— Крылатая Ника — победа, воинская слава. Так?

— Да. И это тоже.

— Вот видишь, не случайно я назвал тебя Музой революции, — тепло улыбнулся Людвиг.

— А как называть тебя?

— По имени. Я люблю свое имя. Может быть, потом к тебе придет еще что-нибудь, что мне понравится. — Людвиг протянул ей телефон. — Я поброжу тут неподалеку. Если что, зови.

— Спасибо, — благодарно тронула его за руку Николь.

Какой еще мужчина отнесся бы с пониманием к тому, что его девушке посреди свидания вдруг понадобилось срочно полазить по Интернету.

Спустя некоторое время они сидели рядом на широком замшелом стволе старой ивы. Когда-то, когда ива была еще молодым тоненьким деревцем, она протянула ветви в сторону ручья, да так и застыла, склоненная. Теперь ее ствол был толстым, морщинистым и пружинно-мягким от обширного слоя пахнущего сыростью мха. Сейчас на иве можно было лежать, как на постели, не опасаясь свалиться от неосторожного движения. Прогалины коры, теплой от солнца, казались ласковыми старыми ладонями, готовыми поддержать и согреть. А может, это просто успокоилось сердце Николь… Чувство безмятежной свободы охватило ее душу. Долг отдан. И теперь даже неважно, что про нее подумает и как ответит Джимми. Так приятно простить саму себя…

11

По совместному решению ни пить вечерний чай, ни ужинать вместе со всеми они не пошли. Вместо этого Людвиг отвел ее на кухню, где Николь отвела душу, выбирая вкусности к их лесному пикнику. Не считая куска свежего окорока, взять который, к удивлению Николь, предложил сам Людвиг, того самого смородинового пудинга, еще горячих слоеных лепешек, сыра и фруктов, у них получилась целая корзина всяких приятных вещей: свечи, вино, плед. Тяжеленькое получилось сокровище. Но Людвиг стоически таскал его весь вечер.

Больше всего Николь понравилось лесное озеро. Небольшое, но глубокое. С прозрачной, словно бы мягкой на ощупь, водой. По словам Людвига, летом озеро становилось ярко-зеленым от мелких водорослей. И эта праздничная зелень была одним из самых светлых воспоминаний его детства. А еще на берегу озера было одно место, которое Людвиг называл своим тайным прибежищем. Старый вяз, вывернутый когда-то ветром, почти полоскал свои ветви в воде. И никто бы не догадался, что между этими ветвями и толстым стволом есть уютное убежище, похожее на круглое гнездо огромной птицы. Стены-ветви надежно скрывали того, кто осмелился бы пробраться внутрь, от взглядов случайных прохожих. Даже если бы те вздумали устроиться в старой заброшенной беседке, расположившейся в нескольких ярдах на берегу. Взрослым среди ветвей вяза было бы, пожалуй, тесновато, тем более вдвоем. Но тот, давний мальчишка Людвиг чувствовал себя здесь как дома. Об этом тайном убежище не знал никто: ни родители, ни доверенные слуги, ни Дебора — соратница его детских приключений.

Людвиг как-то особенно смотрел на Николь:

— И знаешь, почему?

— Почему? — тихо спросила она, уже догадываясь о том, каков будет ответ.

— Потому что я загадал, что приведу сюда только одного человека…