Хорошо, что рядом сидит Людвиг, который по возможности помогает ей. Например, поддерживая беседу с Уайнфилдами, незаметно для остальных показывает, как пользоваться одной из самых изощренных вилок или что делать с куском кулебяки, вызывающе громоздящимся посреди твоей тарелки.

К концу обеда Николь так устала, что готова была уснуть на месте. Или сбежать на улицу, чтобы вольно порыскать по окрестностям, избавившись от внимательных глаз и светских манер обитателей дома. Только вначале переодеться во что-нибудь более практичное, чем это фисташковое чудо.

Чудо номер два, ожидавшее Николь в ее комнате, было именно тем, что ей хотелось бы надеть для прогулок по лесу. Темно-синяя шелковая туника, собранная на плечах и доходившая до середины бедра. И короткие бриджи из такой же ткани. По краю туники и по канту бриджей шел серебристый узор, напоминавший античные орнаменты. Интересно, сколько еще чудес таится в необъятных сумках Людвига? Однако выяснить это Николь не успела, потому что их пригласили спуститься вниз.

Там их ждал мистер Уайнфилд. Женская часть семьи, очевидно, предпочитала занимать выжидательную позицию, надеясь на инициативу гостей, а точнее, на то, что проснется совесть у бессердечного Людвига Эшби.

— Людвиг, сынок, я хотел бы кое-что с тобой обсудить, — прогудел мистер Уайнфилд, жестом приглашая Людвига в свой кабинет, располагавшийся рядом с обеденным залом.

— Разумеется, дядя Пол. Я через несколько минут буду у вас. — Людвиг повернулся к Николь. — Ты меня подождешь? Я очень не хочу оставлять тебя одну.

— Людвиг, о чем ты? Я пока с удовольствием осмотрю сад. Здесь так красиво.

— Хорошо. Если хочешь, вот мой фотоаппарат. Это профессиональная камера. Разберешься?

— Ух ты! — Николь осторожно взяла фотоаппарат. — Зеркала со съемными объективами, оптический зум. И разрешение семнадцать мегапикселей! Классная вещица.

— А ты, похоже, ориентируешься в этом?

— Да, по долгу службы, — разулыбалась Николь. И тут же оборвала себя, ужаснувшись, что снова едва не коснулась запретной темы. — Ладно, я пойду.

— Только не уходи далеко, хорошо? И если вдруг встретишь в саду Дебору… Не знаю, что на нее сегодня нашло…

— То передам ей от тебя пламенный привет, — усмехнулась Николь. — С кисточкой!

Все время обеда Дебора просидела в своей комнате. Она пила черный — ну просто чернющий — кофе. Пусть у нее на самом деле заболит голова. Тогда ничего не останется, как вызвать доктора Чесбери, и Людвигу наконец станет стыдно за свою черствость.

Дебора снова глотнула вяжущей горечи. Какая гадость! Последний раз она пила подобное зелье вместе с Людвигом. Они тогда были еще совсем детьми, и им было жизненно необходимо не спать целую ночь, чтобы отыскать в мрачной глубине парка круг поганок, оставленных леприконами на месте несметных сокровищ. Какие они были наивные! Они тогда даже не догадывались о том, что мальчика и девочку может связывать что-то иное, кроме дружбы и поисков приключений на свою маленькую глупую голову.

Потом миссис Лидия Эшби умерла, и все перевернулось с ног на голову. Отец Людвига, который не мог оставаться в доме после смерти жены, продал участок и усадьбу со всей обстановкой ее родителям, давним друзьям семьи. С новыми владельцами остался и весь персонал усадьбы. Это был настоящий конец прошлой жизни.

Теперь уже не Дебора была гостьей, а Людвиг, ставший в одночасье очень сумрачным и очень взрослым, приезжал сюда на каникулы. Ее родители всегда были рады его приездам и старались порадовать мальчика, а потом и юношу чем могли. Последней придумкой Пола Уайнфилда была покупка Проксима, гнедого жеребца-абиссинца. В те времена Дебора уехала учиться, а Людвиг практически перестал появляться в их доме. И щедрый подарок мистера Пола Уайнфилда нес в себе крохотную толику личной корысти — надежду на то, что Людвиг, обожавший лошадей, станет чаще наведываться в их опустевшее гнездо.

Дебора с отвращением отодвинула чашку, подумала и накрыла ее чистым листком. Чтобы даже не пахла. Как всегда, когда она бывала голодна, у нее резко обострилось обоняние. Но спуститься в обеденный зал и даже просто попросить Маргарет принести что-нибудь из кухни означало показать, что дело идет на поправку, раз у больной проснулся аппетит. И пусть эта непонятная рыжая потаскушка не думает, что она, Дебора Уайнфилд, потомственная аристократка и признанная красавица, так просто отступит.

Дебора подошла к высокому зеркалу, окинула себя довольным взглядом. Где ей со мной тягаться! Я выше ее почти на полголовы, а все мужчины любят пропорции моделей. Я натуральная блондинка. У меня прекрасный вкус.

И, кроме всего прочего, я гораздо дольше знаю Людвига. Именно со мной он делился своими юношескими мечтами о том, какой должна быть девушка, которая станет его женой. Именно я поддерживала его, когда умерла его мать. И я, наверное, одна из немногих людей, кто видел слезы Людвига. К чести молодого Эшби, это было очень давно — слезы тогда принадлежали мальчику. Теперь-то он стал жестким и скрытным. Слова не вытянешь.

Дебора в досаде повалилась на кровать. У меня с ним столько общего, сколько только и может быть у мужчины и женщины. У меня столько воспоминаний, связанных с ним. Каждый уголок сада, каждая тропинка парка, все мансарды чердака и все пыльные закоулки погреба — все они помнят наше с Людвигом присутствие. И теперь эта неизвестно откуда взявшаяся пустышка надеется все это у нас отобрать?!

Если бы Дебора была более кровожадной, она бы непременно подсыпала Николь яду в вечернее молоко. А так она просто от всей души пожелала ей, чтобы у нее выпали все зубы, вылезли все волосы, чтобы ее скрючило и чтобы ногти ее почернели до основания. И чтобы ее наглые глазищи повылезли из орбит и никогда не влезли бы обратно, а так и остались бы на выпученных стебельках, как у рака-отшельника.

Дебора представила себе эту картину и горько хмыкнула. Нет, так, пожалуй, эта стерва получится слишком несчастной, и благородный Людвиг никогда не бросит свое чудовище. Вариант покалечить соперницу явно оказался проигрышным. Нужно уличить ее в том, что Людвиг ненавидит больше всего на свете, — во лжи. Если он поверит в ее предательство, он бросит ее не раздумывая.

Так же, как она, Дебора, бросила Зигфрида Кея. Дебора закусила губу. Подумать только, этот безмозглый кретин вздумал ей изменить. И пусть она сама иногда позволяла себе закрутить роман на стороне, но всегда — всегда! — она заботилась о том, чтобы избежать огласки и сохранить их отношения. И еще, довольная, хвалила себя, как ловко она ухитряется гулять параллельно с тремя парнями, при этом жить с одним из них, и никто из них ни о чем не догадывается!

А этот кретин Зигфрид! Он не только переспал с какой-то девицей. Он еще сам покаянно рассказал об этом Деборе, надеясь, что признание вины смягчит суровость наказания. Он думал, что она, Дебора Уайнфилд, простит ему уязвленное самолюбие? То, что он разменял ее на какую-то девку?!

Как славно летели из ее окна его вещи… Особенно хорошими летными качествами обладали ноутбук и принтер. Жаль, что у нее не было под рукой камеры, чтобы заснять идиотское выражение его лица.

Заснять и показать Людвигу, пожаловаться ему на несправедливость судьбы и коварство мужчин. Он всегда ее понимал и поддерживал.

Стоп! Вот что она упустила!

Дебора вскочила с кровати и в возбуждении стала носиться кругами по комнате, расшвыривая ногами попадающиеся на пути пуфики и подушки. Вот оно — объяснение недоуменной холодности Людвига. Он ведь не знает, что она рассталась с Зигфридом. Да еще так шумно рассталась. Для нее решенный факт, что Людвиг Эшби являет собой самую лучшую кандидатуру для ее, Деборы, счастливой семейной жизни. А он, как и все мужчины, медленно вникает в изменившуюся обстановку. Просто он еще не знает о том, какой бесценный подарок приготовила ему судьба в лице прекрасной Деборы Уайнфилд.

Дебора снова вернулась к зеркалу. Обворожительна! — сказала она себе и выпорхнула за дверь.