Крохотный груз давил ладонь, растягивал мышцы; еще секунда — и Бэдбюри вынужден был бы уронить его на пол. Крейбель вовремя перетащил шарик к себе и подвесил на внутренней стороне своей куртки в особом бронированном гнезде.

— Я нисколько не смеюсь, — сказал он. — Здесь, в свинцовой скорлупе, находится самый настоящий водород или — почти настоящий. Мы с Истером назвали его “БК” — это начальные буквы слов “белый карлик”. Они ничего вам не говорят?

Это странное сочетание слов показалось Бэдбюри знакомым, словно он где-то однажды уже слышал их. Но он не мог припомнить, где и по какому поводу.

— “Белый карлик”, — продолжал Крейбель, — это звезды, сравнительно редко встречающийся тип белых, сильно раскаленных звезд. Они очень малы по своим размерам, иногда не больше нашей маленькой Земли, но они обладают колоссальной массой.

Он запнулся. Серое облачко вдруг возникло под стеклянным полом кабины, и одновременно такие же облачка появились по бокам самолета. Кто-то невидимым железным кулаком ударил по фюзеляжу.

— Зенитки! — вскричал Крейбель.

“Самая подходящая обстановка для того, чтобы слушать лекцию по астрономии”, — подумал Бэдбюри. Самолет круто рванул кверху.

— Ловкие мерзавцы! — проворчал Крейбель, маневрируя рулями. — Уже успели пустить в ход свои дрянные хлопушки! Теперь я не стану удивляться, если через пять минут нам на хвост сядет немецкий истребитель…

Они благополучно выбрались из полосы обстрела и пошли на большой высоте. Плохо видя земные ориентиры, Крейбель вынужден был непрерывно следить за приборами. Не выпуская из рук штурвала, он то и дело оглядывался — видимо, опасался нового нападения. Все же он успевал время от времени, нагнувшись к трубке, прокричать англичанину что-нибудь о своем “белом карлике”.

Это странное вещество, имеющее какую-то связь со звездами, обладало, по его словам, громадной разрушительной силой.

Крейбель утверждал, что один грамм “БК” производит такое же действие, как хороший 150-миллиметровый фугасный снаряд. Один грамм — это ничтожная, почти невидимая пылинка! Ничего не стоит начинить ими обыкновенные пули, и тогда один простой пистолет мог бы заменить батарею мощных гаубиц.

Поистине “величайшая сенсация”! Следовало ли, однако, принимать это всерьез? Крейбель имел обыкновение подшучивать над своим другом журналистом за его невежество в естественных науках. Не шутит ли он и на этот раз? Вряд ли! Хотя Бэдбюри почти ничего не понял из его отрывистых замечаний о природе “белого карлика”, зато он держал это вещество в руках. Оно было в тысячу раз тяжелее железа, золота, свинца; почему же оно не могло быть в сотни тысяч раз разрушительнее нитроглицерина или аммонала?

— Представьте себе, — говорил Крейбель, — армию, имеющую в своем распоряжении много “белого карлика”. Это грозная армия, неправда ли? Каждый рядовой боец из винтовки или даже из пистолета бьет по противнику снарядами, не уступающими по своему действию шестидюймовым. Один единственный пулеметчик заливает позиции врага дождем таких снарядов — сто штук в минуту! А артиллерия этой армии стоит далеко в тылу и выбрасывает орешки с “БК” в стратосферу. Пролетев километров пятьсот, орешек падает где-нибудь в Эссене и одним махом стирает с лица земли какой-нибудь заводик вроде крупповского…

— Вы делали такие опыты? — недоверчиво спросил Бэдбюри. — Вы проверяли это?

— Нет, — сказал тот, усмехаясь, — на Круппе я, к сожалению, этого еще не проверял, а маленькие пульки с одним граммом “БК” мы испытывали… Но вам, кажется, сейчас представится возможность лично убедиться…

Он показал пальцем направо. Бэдбюри увидел немецкий самолет, круживший в нескольких сотнях метров над ними. Фашистский пилот высовывался из кабины, махал им рукой, очевидно, предлагая приземлиться. Чтобы не оставалось никаких сомнений, он направил на них пулемет и снова повелительным жестом указал на землю.

— Опустите-ка стекло, — сказал Крейбель англичанину. Оба самолета стали сближаться. В каких-нибудь ста метрах от фашистского истребителя Крейбель дал резкий крен. Продолжая управлять самолетом левой рукой, он правой достал из кармана пистолет, прищурился и выстрелил.

На одно мгновение вражеский истребитель заволокло облаком бледного синеватого пламени, потом оттуда вырвался еще столб пламени и книзу стремительно полетели дымящиеся обломки самолета.

— Вот, — невозмутимо сказал Крейбель, пряча пистолет. — Исследователю никогда не мешает лишний раз проверить свое открытие.

Он внимательно оглядел небо и, убедившись, что никто их больше не преследует, продолжал:

— Если хотите знать, это всего только третье испытание “белого карлика”, а в воздухе — даже первая проба. Мы с Истером добились решающих результатов только в самое последнее время, когда все кругом уже кишело немецкими агентами. Они сидели в дирекции, в конструкторском отделе… Всюду они совали свой нос, атмосфера была уже отравлена, и нам приходилось всячески изворачиваться, чтобы сохранить в тайне результаты работ. Но они кое-что все-таки разнюхали: и про разрушительное действие “БК” и про истеровскую броню. Это они забрались к Истеру третьего дня, чтобы выманить или похитить у него наши изобретения. Но Истер был не из тех, кого можно запугать или сбить с толку. Однако не находите ли вы, что нам следует приготовиться к новому визиту истребителей и надеть парашюты? Мало ли что может случиться…

Вероятно, чтобы сократить путь, Крейбель срезал угол и пошел над территорией Германии. Угроза вторичного нападения теперь была особенно велика, и Бэдбюри молча последовал примеру Крейбеля, подвязывавшего парашют. Впрочем, был ли в этом какой-нибудь смысл? Если бы им пришлось выброситься из самолета, то на земле их ждал бы не слишком хороший прием. Или, может быть, Крейбель надеялся со своим волшебным пистолетом пробиться к границе в крайнем случае пешком.

— Я не возражаю, — сказал Крейбель, покончив с парашютом, — если вы пустите теперь в большую прессу некоторый намек на то, что вы слышали и видели. Я потому и вызвал вас, когда убили Истера, что мне нужен был свидетель — благожелательный свидетель, понимаете, на всякий случай… В П. я все успел уничтожить перед бегством, там не осталось никаких следов. Кроме Истера и меня, никто ничего определенного не знал ни о “БК”, ни о броне. Те немногие килограммы “БК”, которые мы успели изготовить на лабораторной установке, я увез. Они вот здесь, в чемодане, и еще у него…

Он кивнул головой назад, туда, где лежал завернутый в штору труп Истера.

Так вот в чем было дело! Вот зачем надо было разжать его руки! Вот зачем они, надрываясь, похищали это мертвое тело! Чтобы “белый карлик” не достался немцам…

Бэдбюри вспомнил странный разговор о кремации, который происходил утром в доме Истера: “Этого нельзя допустить! Не то город взлетит на воздух…” Теперь все разъяснилось! Однако какое отношение ко всему этому имели звезды? И что, собственно, представлял собой этот чудовищно тяжелый “белый карлик”? Бэдбюри хорошо запомнил, но плохо понял ученую фразу Крейбеля: “Мы получали сверхмощные потоки протонов и уплотняли их с помощью новой силы, не подвластной еще ни одному другому физику в мире. Я имею в виду внутриядерные силы сцепления…”

Крейбель уверял, что все это “очень просто”. Но англичанин был на этот счет другого мнения. И, пристально вглядываясь в далекие холмы, синевшие на горизонте, он думал о том, что ему, пожалуй, и в самом деле придется скоро последовать ироническому совету Крейбеля и засесть за изучение точных наук.

— Видите ли, Бэдбюри, — сказал ученый, когда под ними замелькали заводы и шахты Рурского бассейна, — вы, конечно, никогда не предполагали, что Иосиф Крейбель — романтик. Но у каждого из нас бывают критические минуты, когда мы преображаемся и на момент становимся совершенно другими людьми. Могу привести яркий пример — смерть Эдуарда Истера. Это был величайший скептик и сухарь, какой когда-либо существовал в мире. Но он умер, как романтик, как настоящий герой. У него в квартире стоял наш первый аппарат для изготовления “БК”, первая несовершенная конструкция, работавшая на токе высокого напряжения, — впоследствии мы от нее отказались. Когда убийцы проникли к нему, он, очевидно, испугался, что они завладеют этим аппаратом и двумя шариками “БК”, которые он хранил у себя. И он предпочел убить себя, чем отдать их фашистам… По-видимому, он первым делом схватил вещество, зажал его в кулаках, а потом грудью бросился на включенный аппарат. Он уничтожил его током высокого напряжения, устроив короткое замыкание через свое собственное тело. Напишите об этом, Бэдбюри, — может быть, вы хоть немного разбередите совесть трусов…