Неожиданно дорогу преграждает упавшее дерево. Его еще не успели распилить и убрать. Это дерево оказалось для нас целым кладом: на его стволе мы собрали более трех десятков видов эпифитных цветковых растений, папоротников, мхов и лишайников.
Вот, с поворота дороги на выступе хребтика, разделяющего два ущелья, можно видеть, каким густым и непрерываемым пологом леса одеты горные склоны. Хорошо видны отдельные наиболее крупные деревья, возвышающиеся над основным и сомкнутым ярусом гилеи.
В нижней зоне леса часто встречается очень интересное дерево, о котором я уже упоминал-это цекропия.
Ее крупные лапчатые листья, образующие зонтиковидную крону, отличаются серебристым оттенком и заметны издалека на общем темно-зеленом фоие леса. Но не это замечательно. В стволе цекропии имеются пустоты, в которых живут муравьи, питающиеся соком особых железок, находящихся у основания листьев. Виды муравьев, обитающих на цекропии, не пускают на дерево другие виды, особенно тех, которые поедают листовую ткань. Здесь мы наблюдаем пример своеобразного «содружества» между животными и растением.
В тропическом лесу огромное количество муравьев самых различных размеров и окраски. Они в таком изобилии населяют лес, что постоянно сваливаются на путника, пробираются за шиворот, заползают в рукава и штанины и, что самое неприятное, часто очень сильно кусаются и жалят, вызывая то боль, то зуд. Мы вполне оценили замечание русского ботаника Ю. Н. Воронова, путешествовавшего в тропических лесах Колумбии: «Под тропиками муравей, в гораздо большей степени, чем хищник, грозит на каждом шагу человеку, а порою отравляет существование».
За четыре дня пребывания в Национальном парке мы сделали много интересных наблюдений над структурой и жизнью тропического леса.
Общеизвестно видовое богатство флоры тропического леса, особенно в лесах Бразилии. Мы заложили несколько пробных площадей, на которых произвели полный пере-счет и промеры всех деревьев, подроста, кустарников и лиан, и получили арифметическое доказательство этого явления.
Так, на площади в 800 кв. метров мы насчитывали от 30 до 36 стволов взрослых деревьев от 20 до 35 м высоты, которые относились к 15–17 различным видам, причем даже близко заложенные одна к другой площади имели очень мало видов, общих для обоих участков.
Учет возобновления, то есть молодых подрастающих деревьев в шесть-десять метров высотой, показал, что здесь видовое разнообразие еще более велико и очень мало видов возобновления совпадает с видами основного лесного яруса. Таким образом, по мере отмирания старых деревьев, им на смену придут совсем другие виды.
Видовой состав подлеска, то есть низких, в два-пять метров кустарников, наоборот, оказался очень бедным (менее десятка видов), и количество отдельных особей также невелико (от 1 тыс. до 3 250 штук в пересчете на гектар леса). Это вполне понятно, так как густые кроны верхних ярусов пропускают вниз, в глубину леса, очень мало света. В лесу настолько мало света, что даже на самой высокочувствительной пленке у меня фотоснимки оказывались с большой недодержкой.
Лиан оказалось очень много-более 3 тыс. стеблей на гектар леса.
Если же произвести перерасчет на гектар площади леса, то оказывается, что в здешней среднегорной гилее насчитывается до 1 тыс. стволов крупных и 80–82 тыс. мелких деревьев. (В буковых лесах, наиболее богатых и влажных из лесов Закавказья, где мне пришлось быть в лесной экспедиции, мы насчитывали на гектаре всего 240–300 крупных стволов и максимум 50–60 тыс. экземпляров мелких деревьев.) Если прибавить к этому еще стебли лиан, то мы убеждаемся, насколько высока насыщенность площади в тропическом лесу.
Мы не смогли по недостатку времени, да и физически это трудно было бы выполнить, сосчитать количество эпифитных растений, населяющих лес на этой же самой пробной площади. Можно лишь предполагать, что их оказалось бы несколько сот тысяч.
По мере поднятия выше в горы лес постепенно изменяется. Прежде всего заметно, что деревья становятся все менее толстоствольными и уменьшается их высота. Более однородным становится видовой состав.
Древовидные папоротники, нуждающиеся в наибольшем тепле и влажности, исчезают на высоте около 1 800 м над уровнем моря. Вскоре же за ними следуют пальмы, причем на больших высотах они никогда не достигают своими кронами верхнего яруса, буквально «прозябая» ниже его.
Бамбук-лиана*, очень типичный для нижней зоны здешних лесов, мельчает с высотой и на верхнем пределе уже не цветет, распространяясь там только корневыми отпрысками.
Лианы, которые внизу имеют длиннущие и толстые стебли, перебрасывающиеся с дерева на дерево и образующие мощную листовую поверхность на вершинах деревьев и на опушках, на высоте 2 000 м исчезают постепенно, и их замещают другие виды лиан, преимущественно ползущих по земле или забирающихся очень невысоко от земли на кусты и деревья.
Одновременно происходит и уменьшение количества эпифитов, так же, как и резко беднеет их видовой состав. Всего выше заходят виды бромелий. Количество же эпифитных мхов и лишайников, наоборот, возрастает сравнительно с высшими цветковыми растениями-эпифитами.
Если в гилее у подножия гор на почве очень мало встречается травянистых растений, то на большей высоте, благодаря более обильному освещению в лесу, травянистый покров становится все гуще и местами даже сплошь покрывает почву.
Наконец, что тоже особенно примечательно, в составе древесных пород все чаще начинают попадаться листопадные виды, то есть сбрасывающие листву на холодный период года. На самом верхнем пределе леса, проходящем здесь на высоте 2 100-2 200 м, вечнозеленые виды деревьев совершенно отсутствуют. Наше пребывание в заповеднике пришлось на зимнее время года, и мы могли наблюдать оголенные деревья на их верхней границе. Стволы их здесь низкорослые, ветви уродливо искривлены, появляются даже стелющиеся, пригибающиеся к самой земле формы, как бы превращенные из дерева в кустарник.
Замечательно, что некоторые виды бромелий не только достигают верхнего лесного предела, но даже идут дальше, переходя с деревьев на голые скалы. Причудлива была картина оголенных от листвы деревьев на высоте более 200 м, на ветвях которых «гнездились» бромелии, действительно напоминая скопление птичьих гнезд.
Выше леса распространена травянистая растительность, местами похожая на наши альпийские луга, местами же на высокогорные степи.
Полной неожиданностью для нас был болотистый кочкарник на высоте около 2 400 м. На торфянистой почве здесь довольно густо были расположены кочки кортадерии*, чрезвычайно похожие на кочки наших болотных осок. Но что оказалось самым неожиданным-мы нашли между кочками сфагновые мхи, мох очень близкий к виду нашего обычного кукушкина льна и, в довершение всего насекомоядное растение-росянку. Все это - типичные представители болот умеренных и северных широт, так далеких от тропического пояса южного полушария, где мы с ними встретились.
Выше этого болотистого кочкарника растительность заметно изреживается, расположена пятнами среди обнаженных глыб гранита, покрытых лишь только пестро-окрашенными накипными лишайниками.
Близ вершины, в небольшой лощине, расположены два домика из тонких жердей, обмазанных глиной. Тип домиков точно такой, в каких живут бразильские земле-робы и рабочий люд. Но если в постоянном тепле подножия гор дом прежде всего важен как крыша от дождя, то здесь, на высоте 2 550 м, они были плохой защитой от сильных ветров, гуляющих над горами. Эти домики — жилье для рабочих, обслуживающих верхнюю зону заповедника. Мы провели здесь одну ночь вместе с этими рабочими и теми двумя, которых дал нам в помощь Жил.
Ночь была очень холодной, и если бы рабочие не поделились с нами теплой одеждой, то вряд ли мы могли бы спокойно отдохнуть. Мы никак не предполагали, что здесь будет так холодно, и поднялись сюда в легких костюмах, оставив теплую одежду в туристском доме.