Бумаги «Шарля и Жоржа» были в порядке, но условия, в которых находились эмигранты, заполнившие собой все межпалубные пространства, не оставляли никаких сомнений в их принадлежности к рабам.

Режи являлся работорговцем в прямом смысле этого слова; капитана арестовали, чтобы вместе с его невольничьим кораблем препроводить в Лиссабон. Прибыв в португальскую столицу, французский капитан был помещен под стражу; против него возбудили судебный процесс, по форме напоминающий обычный процесс над пиратами.

Тогда вмешалось французское правительство; оно вступилось за капитана, обвинявшегося в преступлении. Два военных корабля были направлены в устье реки Тежу с целью добиться возвращения «Шарля и Жоржа».

Португалия, уверенная в своей правоте, сначала решительно выступала за пресечение работорговли и осуждение Режи, но против силы не повоюешь. Англия, находившаяся в тесных отношениях с Наполеоном III, не поддержала Португалию в этих обстоятельствах; она сделала вид, что поверила в версию о якобы обнаруженных на борту французского судна чернокожих работниках, добровольно заключивших договора о работе в колониях, хотя, все это понимали, они были вывезены насильно. Португалия отказалась признать такие слабые доводы и, возвращая владельцам корабль, заявила, что делает это только под давлением силы.

Данный процесс наделал много шума в Европе. В течение нескольких месяцев газеты свободомыслящих стран с удовольствием обливали грязью императорское правительство. Францию оскорбляли, унижали, предсказывали, что пятясь назад, она обязательно упадет и потеряет уважение народов Европы.

Ни один отголосок этой шумихи не достиг французских ушей. Правительственные газеты воздерживались от публикации хотя бы единого слова по данному делу. Что касается нескольких мелких газетенок, имевших право представлять официальную оппозицию, то им раздали награды и они сразу замолчали. Если бы только Франция знала о том, что ей надо было знать в первую очередь, то есть о методах, которыми пользовалось ее правительство, чтобы сохранить достоинство в отношениях с другими державами.

Большое количество подобных дел хранилось в таком молчании, что непонятно, в какой степени на данном историческом отрезке времени можно считать народ ответственным за преступления своего правительства; так, вероятно, если бы Наполеон сказал своим избирателям: «Голосуя за меня, вы голосуете за восстановление рабства и торговли неграми», то он не смог бы получить 7 или 8 миллионов голосов.

Французское правительство, наконец, должно было сказать свое последнее слово; оно выпуталось из этого позорного дела с видимостью победы, но при встрече с глазу на глаз с Англией подписало договор по всей форме о немедленном прекращении торговли «добровольными рабочими», договор этот должен был соблюдаться, как и все другие открытые договора между державами.

Начиная с этого дня, торговля неграми больше не поддерживалась официальными властями Франции; но торговля желтыми людьми, китайскими кули, получила одобрение французским министром морского флота. По требованию Англии подобный род деятельности был строго регламентирован.

БЕЛЫЕ ОБМАНЩИКИ В АЗИИ

Торговля людьми желтой расы была разрешена только в некоторых портах, кроме того, она претерпела ряд внешних изменений и называлась теперь эмиграцией. Вербовка эмигрантов проводилась открыто, при свете дня и без применения силы.

Капитаны прибывали в китайские порты, например, в Гонконг, Шаньтоу, Кантон, Аомынь. Здесь они объявляли, что ищут свободных работников для Америки и Австралии.

Собиралась толпа несчастных, вынужденных покинуть свою родину из-за крайней бедности и невозможности прокормиться; в толпе были и те, кто нарушили закон.

Первый вопрос к желающему выехать был всегда один и тот же:

— Есть ли у тебя деньги, чтобы оплатить переезд?

Ответ тоже не отличался оригинальностью:

— У меня нет ничего.

— Ну хорошо, мой друг! Это не беда. Садись на корабль, я отвезу тебя бесплатно в страну, где ты найдешь себе работу… Но сначала ты должен подписать вот этот договор… Это твое обязательство в течение некоторого времени работать на меня, чтобы возвратить мне расходы по твоей перевозке и кормлению во время дальней дороги.

Китаец подписывал бумагу, практически никогда не читая ее.

Начиная с этого момента он становился настоящим рабом; он сам себя продал, так как согласился быть должным сумму в несколько тысяч франков торговцу, который будет содержать его, не обременяя себя большими затратами на обеспечение пищей своего наемного работника.

Как только кули оказывался на борту корабля, он сразу понимал, что его обманули.

Есть ему практически не давали под предлогом, что на судне нет места хранить продовольствие для нескольких сотен эмигрантов.

Китаец жил на судне, как потерпевший кораблекрушение, оказавшийся на плоту среди безбрежных волн; в конце путешествия торговец продавал его какому-нибудь богатому колонисту.

Любое заявление или требование с его стороны было бесполезным. Разве кули не подписал собственной рукой договор? Разве не должен он выплатить 3000 франков, которые великодушный капитан широким жестом как бы выплатил ему авансом на переезд в сказочную страну?

3000 франков! Подсчитаем.

500 человек были плотно загружены на корабль, который с трудом вмещал 40 пассажиров, заплативших бы за это путешествие по 200 франков. Общая сумма всего переезда, составлявшая 8000 франков (40 х 200), поделенная на 500 кули, представляла весьма скромную цифру в 16 франков на одного китайца.

Что касается пищи, было бы смешно говорить об этом, потому что во время переезда они питались рыбой, моллюсками, какими-нибудь птицами, в общем всем тем, что можно было бы достать бесплатно.

Если округлить, то каждый кули должен был бы заплатить за весь свой переезд всего лишь 20 франков.

Таким образом, капитан имел прибыль по 2980 франков с человека, что составляло от 500 кули уже очень круглую сумму в 149 000 франков за одно путешествие.

Но это не была единственная форма эксплуатации, жертвами которой стали китайцы.

Колонист тоже хотел поживиться. К сошедшему с корабля новому эмигранту он обращался с такими словами:

— Друг мой, ты должен 3000 франков этому достойному капитану; я одолжу тебе такую сумму, но ты мне ее возместишь. Итак, вот мои условия. Ты будешь работать на меня весь день; твоя религия не предусматривает воскресений. Я буду платить тебе по 30 су в день, которые пойдут тебе на еду, на жилье и на постепенную выплату мне твоего долга. Как только ты мне выплатишь весь долг, ты будешь свободен в выборе другого хозяина, который будет платить тебе больше.

При этом колонист забывал лишь одно существенное обстоятельство: прожить в Америке на 30 су было невозможно. И обычно происходило следующее: кули работал от зари до зари, ничего почти не ел и никогда не мог отдать «долг» своему хозяину. Его рабство продлилось бы еще долго, если бы практически во всех колониях не вмешался закон, сделавший положение бесправных эмигрантов более сносным.

Несмотря на смиренность, на вековую привычку безропотно подчиняться безграничной власти, китайцы, доведенные до крайности, иногда поднимали восстание на корабле, где их обрекали на голодную смерть.

ФЕЙЕРВЕРК

По этому поводу приведем некоторые сведения господина де ла Ланделя («Кораблекрушения и спасения»):

«8 марта 1866 года из Макао вышел „Наполеон-Камереро“, итальянский корабль, нагруженный 663-мя кули и 8000 ящиками с пиротехникой, предназначенными для Кальяо (Перу). Это было преступление — держать на борту взрывчатые вещества, они требовали неусыпной охраны, а весь экипаж насчитывал 40 человек.

Через день после отплытия переводчик обнаружил, что эмигранты сговариваются захватить корабль. Капитан приказал немедленно поместить половину китайцев в трюм; нехватка места помешала ему взять под стражу всех эмигрантов. Но разве не мог он связать их всех по рукам и ногам и отправить обратно в Макао? Зачем оставлять свободу передвижений примерно трем сотням недовольных, когда в твоем распоряжении только 40 охранников?