Эти три матроса были первыми схвачены неграми в самом начале восстания, и мы считали их погибшими.
Ужас бунтарей при появлении новых врагов был таким, что они в беспорядке начали отступать; мы же поспешили взобраться снова на ют: здесь нам ничего не угрожало.
Подкрепление из трех человек позволило нам опять применить огнестрельное оружие. В то время, как половина нашего маленького отряда держала врагов на дистанции с помощью длинных пик, остальные стреляли по ним пулями и крупной дробью. Палуба покрылась трупами. Однако восставшие рабы не сдавались.
— Друзья мои, надо с этим кончать, — воскликнул помощник капитана. — Поменяемся ролями и сами станем нападающими! Вперед!
Прижавшись друг к другу, плотной группой мы спрыгнули на палубу; бунтари в ужасе бросились бежать, но слишком поздно для них. Возбужденные битвой и новой вспышкой мести, наши люди уже не помнили себя: они убивали безжалостно любое человеческое существо на своем пути. Эта ужасная бойня, так можно было назвать последние минуты восстания рабов, длилась более четверти часа».
ЛЮДИ В МОРЕ
«Мы не остановили наш натиск, пока все восставшие не прекратили сопротивляться. Оставшиеся в живых негры, с ужасом ожидавшие мучительного наказания, перешли от состояния крайней ярости к полному упадку духа. Загнанные, образно говоря, на шканцы между широкими бортами палубы, ютом и поручнями, они прикладывали все усилия, чтобы пробиться в переднюю часть корабля; можно не уточнять, что, не имея намерения противостоять им в этом, мы приветствовали возвращение рабов на свои места и дали им возможность беспрепятственно осуществить их желание. Устав от резни, команда корабля хотела только одного: покончить с этой ужасной трагедией.
Увы! Мы не могли представить себе истинной паники, во власти которой находились эти несчастные; и наша запоздалая благосклонность сыграла в их судьбе более фатальную роль, чем наше озлобление. Доведенные до крайности, в состоянии неописуемой паники негры, издавая вопли диких животных, стали прыгать в море одновременно с двух бортов корабля.
Как описать эту сцену отчаяния? Ошарашенные этим зрелищем, мы на какое-то мгновение остановились как вкопанные, не зная, как помешать коллективному самоубийству. Придя в себя, мы тщетно пытались остановить этих бедняг от свершения их отчаянных прыжков за борт: наши призывы оказались бесполезны, а так как мы были слишком малочисленны, чтобы помешать им силой, то самоубийства продолжались.
Однако мы не могли позволить всем человеческим существам погибнуть в волнах, надо было попытаться что-то предпринять. Несколько матросов спрыгнули в лодку и поплыли спасать несчастных, которые уже начали тонуть. Африканцы, уже не имея сил отказываться от предложенной им помощи, поспешно залезли в лодку и позволили вернуть их на борт! Таким образом нам удалось спасти более сотни негров! Но сколько их, уже почти достигших нашей спасательной лодки, издавали дикие крики и исчезали, утащенные острыми зубами акулы, под воду, вмиг окрашенную их кровью!
Прошло без малого полчаса, прежде чем мы закончили операцию по спасению наших оставшихся рабов. Прежде всего негров развели по их местам, затем вымыли палубу и сбросили все трупы в море. Несколько наших людей, сильно задетых в бою, занялись лечением своих ран. Какую грустную картину представляла в этот момент палуба „Дорис“!
Капитан, которого мы считали убитым, медленно приходил в себя.
— Друзья мои, — с трудом обратился он к нам, — есть ли на корабле убитые, которых нам надлежит оплакивать?
Мы были так возбуждены, мысли путались, нам никак не удавалось привести в порядок нашу память, и такой простой вопрос капитана застал нас врасплох.
— Господин Буден, — вновь заговорил капитан, обращаясь к своему помощнику, — я вас прошу, сделайте перекличку…
Господин Буден немедленно повиновался, и все наши люди откликнулись, когда он произносил их имена, кроме одного, прозванного Пранту.
После этого приступили к перекличке негров. Увы! Девяносто рабов погибли, часть во время боя, часть в волнах моря; кроме того, двадцать рабов были тяжело ранены и находились на грани смерти.
При этом открытии господин Лиар побледнел и схватился за сердце.
— Мы потеряли не менее ста тысяч франков! — с болью в голосе проговорил он.
Утром 14 марта мы занялись похоронами несчастного Пранту; капитан Лиар захотел воспользоваться этим случаем, чтобы обратиться к бунтарям с суровой и одновременно прощающей речью, которая должна была вернуть неграм душевное равновесие. Чтобы придать своим словам больше весомости, он решил заставить рабов присутствовать при последних почестях, которые мы собирались отдать их жертве.
Сразу после завтрака в присутствии остатков наших рабов мы открыто зарядили две пушки, направив их в сторону негров, чтобы иметь возможность поразить мятежников при первых признаках восстания. По бокам обоих орудий поставили матросов с запалами в руках; затем построили негров вдоль борта от одного конца корабля до другого, и церемония началась.
Катафалк, покрытый разноцветным флагом, был помещен горизонтально на барьер широкого борта палубы с подветренной стороны; в это похоронное ложе поместили завернутое в белый саван тело несчастного Пранту.
Капитан Лиар вышел вперед и, обращаясь к африканцам, произнес речь, которая, как он полагал, не могла не произвести на них впечатление. Он сказал, что мы купили их у хозяев Занзибара с единственным намерением спасти от тяжелого рабства. К тому же, они не должны подозревать нас в жестокости по отношению к ним, ибо наш милосердный Бог, который желал, чтобы все на земле стали братьями, приказал нам выкупить их и хорошо с ними обходиться. Наконец, после красочного и вдохновенного рассказа о Боге, который, казалось, впечатлил его аудиторию, капитан Лиар закончил свою речь и упал на колени вместе со всем экипажем.
В этот момент боцман Флери немного наклонил основание катафалка, и тело Пранту тихо соскользнуло в море».
БУРЯ ПОСЛЕ РЕЗНИ
«На следующий день, 15 марта, все вошло в свою колею на борту „Дорис“; урок, полученный нашими африканцами, был из тех уроков, которые быстро не забываются!
Господин Лиар с карандашом в руке с самого утра погрузился в расчеты; выводы, к которым он пришел, придали ему немного спокойствия, так как если никакой непредвиденный случай не омрачит наше возвращение в Бурбон, то сто сорок оставшихся негров покроют расходы, затраченные на наше путешествие. Он даже предвидел получение небольшой прибыли, если никакая эпидемия не разразится на его корабле.
Было одиннадцать часов утра; чистое небо, кое-где покрытое легкими облачками, предвещало нам великолепный день; наши повисшие паруса ожидали ветра. Делать было нечего и капитан Лиар, ослабевший после ранения, отправился в свою каюту немного отдохнуть.
Господин Буден, его помощник, не очень сведущий в морских делах, попросил меня спуститься в камбуз, так как он не понимал ничего в распределении нагрузки на судне, а сам заступил на вахту вместо меня. Франсуа Комбало находился в то время у руля. Я был в камбузе уже примерно двадцать минут, когда внезапная свежесть, неожиданно пахнувшая с палубы, привлекла мое внимание. Я почувствовал, что корабль сильно накренился, все предметы с грохотом покатились в одну сторону. Матросы на палубе в волнении что-то кричали, сквозь их крики я услышал голоса помощника капитана, а потом и самого господина Лиара, которые громко отдавали команды:
— Руль по ветру! Убрать паруса! Ослабить большой марсель!
Не медля ни секунды, я бросился к юту. Поток воды сбил меня с ног. Я быстро вскочил и не без труда все же взобрался на ту часть корабля, которая еще не была залита водой. Мне сказали, что внезапно налетел северный шквалистый ветер, который накренил судно, переставшее слушаться руля. Это казалось совершенно невозможным.
Матросы, взобравшиеся на мачты и видевшие подводную часть корабля, которая теперь частично оказалась над водой, смотрели глазами загнанных животных на волны, с размаха налетающие на палубу, обдавая их брызгами и пеной и, казалось, пытаясь утащить их с собой в пучину моря.