Дядя решил доверить своему отважному племяннику испанский трофей — великолепный корабль, а также несколько матросов для поддержания его в надлежащем порядке и лейтенанта, опытного в навигации, чтобы восполнить невежество молодого человека в науке управления кораблем, которую нельзя заменить отвагой и горячим нравом. Буканьеры и индейцы, проверенные в бою, получили должности «военных» на борту корабля.
Два корабля, оборудованные всем необходимым, вышли в море на поиски врага.
Вскоре они встретили четыре мощно вооруженных испанских корабля, по два на каждый корсарский корабль.
Можно лишь догадываться, что произошло дальше. Скорее всего, дядя Монбара слишком сильно послал свой корабль навстречу противнику: произошло страшное столкновение, корсарский корабль со всего размаху врезался в одного из своих врагов, отбросив его на второе испанское судно; в результате, все три корабля, получив огромные пробоины, пошли ко дну со всеми, кто был на борту.
Монбар в это время потопил первого своего противника, затем после абордажной схватки завладел вторым испанским судном, сбросив в море весь его экипаж.[36]
Во главе двух новых кораблей, быстроходных и мощно вооруженных, — и не забыв произнести надгробную речь о своем дяде, «великом человеке на море и на земле», который, несмотря на свою подагру, всегда неотступно преследовал врага, — Монбар стал королем этих вод, выходящих из пролива вблизи Санто-Доминго, окруженный верной командой индейцев, которые его боготворили.
В отличие от других флибустьеров Монбара не интересовали сокровища, размеры добычи, загулы, азартные игры и даже женщины. То, что он хотел больше всего, была пролитая кровь испанцев.
Однако Монбар никогда не прибегал к пыткам; он удовлетворялся даже тем, что испанцы просто сдавались в плен, и хорошо обходился с пленниками.
Добавим с сожалением: Монбар всегда продолжал вести бой как можно дольше, чтобы убить больше врагов, отомстить за индейцев и как можно дольше получать наслаждение от пролитой крови.
Никто не знает, как он окончил свои дни.
НАУ ОЛОННЭ: ПЛОХОЕ НАЧАЛО
Жан-Давид Нау, родившийся в 1630 году в местечке Сабль-д’Олоннэ в Пуату, был одним из самых знаменитых флибустьеров и, без сомнения, тем, кто «больше других послужил идее показать испанцам в Америке величие французского оружия и укрепить наши зарождающиеся колонии в самом начале их создания».
В возрасте двадцати лет Жан-Давид взошел на корабль в Ла-Рошели как нанятый на службу к одному плантатору Антильских островов, заключив с ним обычный контракт: три года практически рабской работы на плантации, бесплатной, но оплачивался переезд и по истечении срока можно было самостоятельно обосноваться в колонии.
Когда прошли эти тяжелые три года, Олоннэ примкнул к буканьерам на Санто-Доминго, где сразу выделился в непрекращающихся схватках с испанцами. Но, как повествует Эксквемелин, он «заскучал» от такой жизни и проникся желанием вести морские набеги вместе с флибустьерами острова Тортуга; после первых же рейсов он показал себя одним из лучших бойцов; очень быстро его товарищи выбрали Олоннэ своим капитаном; господин дю Россе выдал ему постоянный патент о корсарской службе.
Но после нескольких добытых вражеских судов неудачный выход в море молодого корсара привел его к потере своего корабля. Господин де Ла Плас, который с 1663 по 1665 годы управлял Тортугой, сам лично доверил Олоннэ новый корабль, который тот тоже разбил. Решительно, новая служба начиналась плохо. К тому же, его команда, потерпевшая кораблекрушение, едва добравшись до берега, безоружная, была схвачена испанцами, которые убили почти всех; самого Нау, раненного в короткой схватке, и несколько его товарищей было решено доставить как пленников в Кампече. Но по дороге им удалось обезоружить некоторых конвоиров и освободиться. Вновь завязалась жестокая драка. Но, чудом оставшийся невредимым, не считая неглубокой раны, Олоннэ вымазался кровью убитых и лег на землю между ними. Когда испанцы удалились, оставив многих своих солдат лежать на земле и даже не позаботившись об их захоронении, Нау поднялся, снял одежду с одной из своих кастильских жертв, надел ее на себя и добрался до ближайшего города; здесь он собрал нескольких индейских рабов, которым обещал, как это было принято, свободу; маленький новый отряд похитил лодку, на которой они могли бы достичь берегов Тортуги. Сначала они пересекли Юкатанский пролив, имеющий ширину 200 км и очень опасный, это морское путешествие еще более удивительно, чем подобное, предпринятое Диего Мендесом[37], но которое, кажется, было обычным делом для флибустьеров, и особенно, в сторону Ямайки, что похоже на чудо. Затем надо было пройти 1200 км вдоль берегов острова Куба, что таило другие опасности, так как здесь хозяйничали испанцы, особенно в районе Сантьяго. Наконец оставалось преодолеть, если повезет обойтись без неприятных встреч, пролив, который сегодня называется Наветренный, между Кубой и Санто-Доминго, имеющий ширину 80 км и мало судоходный для каноэ.
Завершив этот удивительный морской переход, Нау, освободив индейцев, больше ни о чем не думал, кроме мести за себя и за своих товарищей, погибших от руки испанских варваров, позволивших себе убивать безоружных, потерпевших бедствие людей; он рвался в бой отомстить испанцам и, одновременно, разбогатеть за их счет.
ФОРТУНА РАЗВОРАЧИВАЕТСЯ
С командой в двадцать одного человека и с одним врачом-хирургом Олоннэ снарядил небольшой корсарский корабль, который через некоторое время вместе с еще одним завоеванным рыбачьим барком подошли сообща к Кубе.
Но они были обнаружены с острова; добыча ускользала из рук флибустьеров; да еще туземцы объявили о приближении легкого испанского фрегата, вооруженного десятью пушками и с экипажем в восемьдесят человек, спешащего для защиты берега от пиратов.
Не ведая страха, Олоннэ вскричал:
— Отлично, братья мои! Мы скоро пересядем на этот прекрасный корабль!
Военный корабль уже появился близко от берега и встал на якорь в очень маленькой бухточке, зажатый между береговыми косами, на которых росли раскидистые деревья, склонив над водой свои густые ветви. Ночью в полной тишине флибустьеры проскользнули на своих каноэ под деревья и устроили засады на двух выдающихся в море береговых косах при выходе из бухты, пользуясь своими лодками, вытащенными на сушу, как прикрытием. На рассвете они предприняли беспорядочную стрельбу по фрегату. Испанцы моментально дали отпор, но они не видели противника и поэтому, несмотря на частые ружейные залпы, не могли его поразить, при этом сами они несли тяжелые потери. Слишком поздно они догадались выйти в море. Только к полудню флибустьеры увидели, что фрегат начал маневрировать в сторону выхода из бухты, но «завидев кровь, льющуюся из щелей» военного корабля, они решили, что враг сломлен, и, столкнув свои лодки в воду (никто не говорит, сколько они сами при этом получили пуль), без труда взяли испанский фрегат на абордаж с двух сторон; это большое судно как раз в это время начинало отходить от берега, и поредевший экипаж не мог успеть одновременно проводить маневр (корабль все время запутывался в ветках деревьев) и защищаться от нападавших флибустьеров.
Олоннэ, по-прежнему полный ненависти и злобы, приказал прикончить всех раненых.
Один из рабов бросился на колени перед Нау и стал молить о пощаде: он «расскажет всю правду». — Правду? Какую правду?
Заинтригованный, Нау обещал этому человеку жизнь и даже свободу. Тогда раб признался, что он был взят на корабль в качестве палача: «Я должен был повесить всех пленников, которых взял бы мой капитан, чтобы устрашить ваш народ (Францию) и чтобы отныне вы не смели подходить к этому берегу».
Только колоссальное усилие воли и уважение к данному слову не позволили разъяренному Нау убить палача прямо на месте. Но он с лихвой отыгрался на его хозяевах и товарищах по команде: Нау заставил их по одному подниматься по трапу на палубу и, когда они постепенно появлялись над палубой, он собственноручно ударом сабли отсекал им головы.