Джонка имела на борту 14 пушек, из которых только две могли стрелять боевыми снарядами, а остальные лишь создавали шум, но страха от грома пушек иногда вполне оказывалось достаточно при встрече с врагами.

Пираты были низкорослые, но мускулистые и немного зловещие. В этом жарком климате они ничего не носили из одежды, кроме коротких штанов, и отсюда, безусловно, пошла раздражающая привычка иллюстраторов показывать пиратов, корсаров и даже весьма уважаемых моряков с европейских парусников полуодетыми, что никогда не практиковалось: на море либо холодно, либо жжет солнце и соленый ветер дубит кожу, в любом случае, необходимо прикрывать тело; только азиаты могут выдерживать любой климат.

Лай-шо-сан не явилась на берег; отплытие прошло без нее. Лилус был немного разочарован. Но тут с земли раздался удар гонга. Джонка легла в дрейф. Подошла лодка вплотную к корпусу джонки, и три женщины поднялись на борт.

Это была Лай-шо-сан в сопровождении двух служанок, все трое в мужских одеждах, похожие на подростков.[54]

ПЕРВЫЕ ЧАСЫ НА БОРТУ

Спрыгнув на палубу, женщина-пират освободилась от своих туфель, скинув их движением гусеницы. Одна из служанок собрала их и положила в стороне. Во время всего предстоящего путешествия Лай-шо-сан должна будет ходить босой.

Ее каюта находилась на корме. По мнению Лилуса размер каюты не превышал внутреннего размера рояля. Человек обычного роста, даже сгорбившись, должен был нагнуть голову, входя в это жилище. Но украшения стен — раскрашенных в нежные тона и окаймленных тонкой резьбой — свидетельствовали о безусловной утонченности хозяйки. Здесь также можно было увидеть изображение богини моряков А-Ma, повешенное на стену возле деревянной таблички, на которой было вырезано имя отца любительницы приключений.

Лай-шо-сан взяла палочку благовоний, зажгла ее, положила в сосуд перед табличкой и вышла; ее две служанки следовали за ней по пятам.

Она взобралась на самый верх, примостившись на небольшой площадке на корме, возвышавшейся над всем кораблем. Здесь стояло ее излюбленное сиденье — пустой ящик. Две служанки пристроились рядом, усевшись на корточки. Они служили посланницами приказов своей госпожи капитану джонки. Никогда Лай-шо-сан не разговаривала с другими членами экипажа. Две служанки — тем более.

Будучи профессиональным журналистом, Лилус не упустил случая захватить с собой свой фотоаппарат. К тому же, без снимков невозможно было сделать хороший репортаж. Солнце стояло высоко, но на горизонте появилось скопление облаков. На своем насесте женщина-пират и сидящие по бокам госпожи неотлучные спутницы представляли собой необычную и весьма экзотичную группу. Лилус поднес к глазам черную коробку фотоаппарата.

Это вызвало целую бурю чувств.

— Нет, нет! Никаких фотографий! — вскричала Лай-шо-сан визгливым голосом.

Никаких фотографий? Тогда можно сразу возвращаться на землю! Журналист попытался объяснить ей это через своего слугу-переводчика. Но хозяйка продолжала упорствовать. Одним из первых требований Лай-шо-сан было строгое соблюдение ее тайны. Пришлось подчиниться. Нельзя было забывать, что находится среди пиратов.

После получаса дипломатических усилий американец, тем не менее, получил разрешение фотографировать саму Лай-шо-сан. Женское кокетство сыграло ему на руку. Мысль фигурировать на страницах большого американского журнала оказалась для женщины-пирата неотразимой.

Но при этом было условлено, что Лилус воздержится от фиксирования на пленку любой сцены, «компрометирующей» тех, чьим пассажиром он являлся.

В этот же день репортер получил возможность описывать в свое удовольствие весьма примечательный инцидент. Джонка провела любопытный маневр. На горизонте показалось легкое облако парусов, возвещавшее о приближении рыбацкой флотилии. Джонка укрылась за островком и выжидала момент, когда мимо пройдет большой черный корабль с рыбаками. Вот показались три его желтых паруса, светившиеся на солнце. Все опоясались лентами с патронами и держали оружие наготове.

Приказы Лай-шо-сан были коротки и беспрекословны. Раздался гром пушечного выстрела, и Лилус бросился искать какое-нибудь укрытие, так как он был уверен, что сейчас начнется перестрелка.

Но ничего подобного не произошло. При повторном оповещении черная джонка, похоже, поняла, что от нее требовалось, и спустила паруса. Пираты подошли к ней ближе и встали борт о борт. На черном корабле появился человек, он перебрался на палубу пиратской джонки, где его ждал капитан. По приказу Лай-шо-сан капитан сразу провел «гостя» в ее каюту.

О чем они говорили, очевидно, останется их секретом.

Но Лилус успел заметить возбужденное состояние вновь прибывшего и прочитать по его лицу чувства, которые он испытывал от вида вооруженных до зубов людей, окружавших Лай-шо-сан.

Когда визитер вернулся на борт своего корабля, у всех, и у него в том числе, на лицах читалась радость. Было достигнуто взаимное согласие, удовлетворившее запросы обеих сторон. Не было никакого сомнения, что черная джонка заплатила денежный налог. Американский журналист набрался смелости и попытался выудить что-нибудь из капитана, который на его осторожные вопросы ответил весьма лаконично, но при этом с лукавым видом сощурил глаза:

— Дела есть хорошие… Да, да…

Видимо, именно таким способом Лай-шо-сан оказывала покровительство рыбакам.

Лилус стал вскоре свидетелем еще двух подобных тревожных событий. Вновь выстрелила пушка, но на этот раз рыбацкие джонки рискнули воспользоваться попутным ветром и уйти от пиратов, вместо того, чтобы сразу подчиниться. Взгляд Лай-шо-сан помрачнел, и можно было не сомневаться, что ее приказы содержали страшные угрозы в адрес строптивых рыбаков.

Первую ночь Лилус провел вместе с пиратами на корабле, недалеко от одного из многочисленных островов. Матросы, бросив якорь, сразу занялись рыбной ловлей при свете огней и привезли несколько больших рыбин. Но Лилус не собирался есть рыбу; в своем рассказе он с готовностью подробно описывает свой изысканный ужин, так как успел захватить с собой из Макао курицу. Он нам также описывает, как Лай-шо-сан показала себя настоящим пиратом, набросившись на его курицу и присвоив себе лучшие кусочки. Надо сказать, что это была ошибка со стороны Лилуса. Он не должен был ее провоцировать своим неосторожным поведением!

В ТРЮМЕ

Следующее утро прошло без происшествий.

Но к трем часам пополудни джонка, которая уже в течение некоторого времени медленно и осторожно продвигалась вдоль острова, — как кошка подкрадывается к птичке, припав к земле, — выскочила из-за мыса и понеслась по направлению к трем рыбацким кораблям, стоящим на якоре.

На кораблях началось смятение, вызванное внезапным появлением джонки Лай-шо-сан. Лилус без труда понял причину возбужденного поведения рыбаков и, так как, казалось, никому не было до него дела, он попытался вытащить свой фотоаппарат. Угрожающее ворчание раздалось над его ухом:

— Вы спускаться… Немедленно…

— Но…

— Вы спускаться немедленно! — повторил человек, скрипнув зубами.

Все приказы здесь исходили от Лай-шо-сан. Но на палубе никого не было! Ни одного свидетеля его действий.

У журналиста не было времени дискутировать. Полдюжины мускулистых парней окружили его и, не очень-то церемонясь с иностранцем, толкали Лилуса в сторону люка, куда он вынужден был безропотно проскользнуть. Через двадцать секунд к нему в темный трюм присоединился его слуга-переводчик.

Крышку люка закрыли. К счастью, сквозь узкие щели между досками проникали жидкие полоски света и немного воздуха, а иначе журналист и его спутник неминуемо задохнулись бы. Внутренности китайской джонки уж точно не поливали розовой водой…

Наверху были слышны только топанье ног бегающих людей и гортанные окрики. Вскоре началась непрекращающаяся канонада, настоящая бомбардировка. Едкий запах пороха проник в ноздри Лилуса, который был вне себя от ярости. Что не мог присутствовать при таком волнующем эпизоде.