В 1956 году в Ереванском цирке Акбар и Бемби произвели впечатление на режиссера, и он ангажировал их. Я же дублировал главного исполнителя там, где он должен был непосредственно сталкиваться со зверями.

Съемки производились в районе Эчмиадзина, на берегу красивой реки, сплошь заросшей высоким камышом. Чтобы сократить расходы по устройству вольера, четвертую стену у реки делать не стали, решив, что водный рубеж — достаточное препятствие для тигров.

Я предполагал, что встреча с настоящей природой возбудит их. Но до какой степени? Какие они мне предложат отношения на свободе? Этого я предсказать не мог. Наблюдений такого рода было у меня мало.

В Одесском цирке, например, нам предстояло выступать на ковре, сплетенном из манильской травы. Когда я узнал об этом, то сразу же подумал: «Бедный ковер, что от него останется, когда звери почувствуют запах родной земли».

Так оно и вышло. Как только тигры очутились на манеже, они сразу же зафыркали, начали потягиваться, выпустили огромные когти и стали «точить» их о ковер. На них пахнуло чем-то знакомым, «оттуда», из забытого прошлого. От ковра полетели клочья. Пришлось ради его спасения убрать тигров из клетки.

На ковер постелили брезент. Но запах воспоминаний дразнил их и через брезент. Что же делать? Насыпали на брезент опилок. Тигры обнюхали опилки, узнали то, к чему давно привыкли, и заработали по-старому.

Мне было, конечно, жалко ковра, но я с удовольствием смотрел на тигров. Они сразу стали какими-то другими, более свободными, что ли.

А как тигры поведут себя па свежей траве, на земле?

Я начал с того, что «теоретически» познакомил их с местностью; установил решетку в центре вольера. Мои «артисты» скоро привыкли к ландшафту — берегу, воде, камышам и кустарникам — и вели себя спокойно. Я решил, что их без опасений можно выпустить.

И вот тигры на воле. Как же обрадовались они такому празднику! Да еще погода в этот день была солнечной! Они валялись на земле, выбирали по своему вкусу травинки, бегали, прыгали, одним словом, наслаждались. Привыкнув к своему новому положению, стали внимательно осматриваться. И вдруг увидели реку. Подошли к ней осторожно, понюхали и зашли в воду по живот, напились вдосталь чистой, прозрачной воды, не пахнущей хлором.

И вдруг Акбар поплыл на другой берег. А там сплошь камыши, на сколько глаз хватает… камыши. Я оторопел.

Сейчас он доплывет, и все пропало: он окажется не только вне моего контроля, но и окажется в пограничной зоне. Тогда лови его там. Ведь придется организовывать настоящую охоту. Неизвестно, кто окажется в ней победителем.

Все это мгновенно пронеслось у меня в голове. Даю знак ассистенту, и тот с длинной жердью в руках бросается в реку наперерез плывущему уже в камышах тигру. К нашему счастью, река в этом месте оказалась неглубокой, всего по пояс. И ассистент быстро добрался до тигра. Оп начал бить жердью по воде перед самой мордой Акбара. Брызги не понравились беглецу, и он, красиво описав по реке полукруг, к большой нашей радости, возвратился на берег.

Бемби, стоя в воде, с интересом наблюдал заплыв Акбара, но сам почему-то в соревнование с ним не вступил. Это было просто великодушно с его стороны. Потому что, реши Бемби пуститься вслед за своим братом, я уж и не знаю, справились бы мы сразу с двумя пловцами.

Дня через три-четыре они совершенно освоились. Начались съемки. Тигры выдержали этот экзамен с честью, хотя условия были трудные. Они снимались «без отрыва от производства»: каждый вечер выступали в цирке, а днем ездили за много километров на съемки. Жара стояла тридцать-сорок градусов, а им приходилось делать по-несколько дублей. В одном кадре был запечатлен рекордный трюк — Бемби влезал по вертикальному столбу.

В таких необычных условиях работать интереснее всего: я люблю наблюдать за тиграми в неожиданных ситуациях.

В Ленинграде, например, в 1954 году работал иллюзионист Мартин Марчес. В одном из его фокусов участвовали голуби. После работы они разлетались по всему цирку, да так и оставались на карнизах до конца представления.

Во время моей работы они продолжали летать, и тигры их естественно, замечали, поднимали  головы и с интересом наблюдали за ними. Конечно, в это время не до работы.

Хищники интересуются всем, находящимся в движении.

Однажды после исполнения трюка с бумом, я не успел ещё зацепить карабин, как униформист сильным движением вырвал у меня из рук лонжу. Она ушла вверх, и конец ее выскочил из предохранительной сетки.

Чтобы продолжать работу, необходимо убрать из клетки бум, значит, надо достать лонжу. Не долго думая, стоявший на пассировке артист В. Асмус с моего согласия взобрался на клетку, достал трос и спустил его мне.

Как только Асмус полез вверх, тигры сразу насторожились, прижались к тумбам, как бы беря темп на прыжок. Асмус стал спускаться вниз, а у Тарзана не выдержали нервы. Он прыгнул, но не достал артиста. Тот, видя опасность, поднялся повыше, лег на сетку и замер. Была дана вода, но Тарзан не обратил на нее внимания.

Вслед за Тарзаном прыгнул и Раджа с не меньшей яростью. Но его струя воды поймала на лету и сбила в сторону.

Стрельба холостыми патронами и холодный душ ослабили пыл зверей. Асмус снова стал ползти вниз, и опять, я не сумел сдержать рассвирепевших зверей. Они снова летели вверх, на человека. Но он был недосягаемым для них. Это была настоящая тигриная охота. Почуяли добычу и забыли свое «высшее образование».

Я видел: слезть Асмусу не удастся — и скомандовал:

 - Виля, прыгай!

Асмус благополучно спрыгнул с высоты четырех метров, приземлившись между барьерами манежа и первым рядом партера.

Так в постоянном общении постепенно познаем мы друг друга. Каждая встреча сулит что-то новое. А разве это не интересно? Наблюдать, как на твоих глазах меняется живое существо. Я настолько сроднился со зверями, что ощущаю их членами моей семьи. И дома мы часто разговариваем о них с Елизаветой Павловной, как о своих детях, которые требуют постоянной заботы и внимания. Беспокоимся об их здоровье, задумываемся над их неожиданными выходками, обсуждаем тот или иной их поступок.

Вот в последнее время начала хитрить Уля, стремясь увильнуть от прыжка через Карата и Алмаза. На мой вызов она сходит с тумбы, но, не дойдя до положенного места, сворачивает в сторону, прячется за Карата. Если я начинаю выгонять ее оттуда, она либо садится снова на свою тумбу, либо уходит в такое место, куда мне во время представления вход запрещен, — там слишком опасно. Я даже не могу тушировать ее. И она это, видимо, расчуяла. Уля чрезвычайно хитра.

Уже несколько раз она отказывалась от прыжка. Номер от этого, правда, не страдает; выручает почти добровольный дублер Раджа. «Не хочешь — так я сделаю. И не хуже тебя, — словно говорит он, — можешь не воображать».

На репетициях Уля исполняет все трюки беспрекословно. А вот на представлениях, зная, что не получит розги, отлынивает от работы. Ну чем не капризный ребенок, который при гостях начинает «выдавать» такое, что родители не знают, куда деваться.

Ученики каждый день «изобретают» всякие хитрости, которые мне тоже надо побежать хитростями.

Цезарь всегда бойко делал боковые прыжки в темпе через барьер. Исполняя с темпераментом, хорошо изображая сопротивление. Но постепенно тигр начал манкировать своими обязанностями. Принуждение злило его по настоящему. Думаю, стал стариться мой Цезарь, вот и портится его характер. Начал, как и полагается в его возрасте, ворчать по-стариковски. Но на пенсию ему еще рано. Значит, надо что-то придумать вдохновляющее. Сделал барьер пониже — не помогло. Может быть, «ключи» мои перестали на него действовать? Бывает, что происходит торможение выработанного рефлекса.

Случайно мой взгляд упал на стул. А не попугать ли мне тигра стулом? И вот однажды ощетинившийся ножками стул появляется у самой морды Цезаря. Тот озадачен, но ненадолго. Он идет в контратаку: хватает своими железными зубами стул и, ударяя по нему лапой, превращает в кучу обломков. Пришлось взяться за второй. Но на этот раз я зашел сбоку, упираясь ножками стула тигру в бок а правой рукой загораживаю стеком свободное пространство между мной и барьером.