Жребий распорядился так, что моя вахта начиналась незадолго до рассвета, чему я был весьма рад, поскольку в последнее время пребывал в несколько смятенном состоянии духа и имел основания опасаться всякого рода вычурных фантазий, какие способны внушить возбужденному мозгу ночные темнота и тишина. Даже теперь, когда до восхода дневного светила оставалось совсем мало времени, я никак не мог совладать со сверхъестественным страхом, в который повергал меня вид покрытого саргассами моря, ибо, скользя взглядом по его поверхности, я не мог отделаться от ощущения, что в гуще водорослей кипит скрытая, невидимая человеческому глазу жизнь. По временам мне даже казалось, будто из спутанных прядей травы глядят на меня какие-то бледные, неясные, словно во сне привидевшиеся лица не то людей, не то каких-то сказочных существ, и каждый раз по членам моим невольно пробегала дрожь, хотя здравый смысл и подсказывал, что мои видения — всего лишь плод усталости и взбудораженных нервов.

Какое-то время спустя я услышал среди травы очень громкий всплеск, который никак не мог быть галлюцинацией, но, хотя долго и пристально вглядывался в сереющую мглу, не сумел определить его причины даже приблизительно. Прошло еще несколько минут, и прямо передо мной вдруг выскочила из воды какая-то огромная туша, вся обвитая разорванными стеблями водорослей. До нее было не больше сотни морских саженей, и хотя на фоне низкой луны я мог видеть только силуэт чудовища, мне не составило труда узнать гигантскую каракатицу, подобную той, какую мы уже видели раньше. С оглушительным плеском, похожим на пушечный выстрел, она рухнула обратно в воду, и над озаренными луной пространствами вновь воцарилась тишина, однако я еще долго не мог прийти в себя, напуганный внезапным появлением огромной твари и потрясенный ее способностью совершать столь высокие и быстрые прыжки.

Пережитый испуг заставил меня отвлечься от управления шлюпкой, которая незаметно подошла довольно близко к берегу плавучего континента. Вскорости мое внимание привлек странный шорох, донесшийся откуда-то с носа, со стороны бакборта, словно какое-то существо соскользнуло с планшира в воду. Навалившись на рукоять рулевого весла, чтобы отвернуть вправо, я одновременно наклонился вперед и влево, чтобы узнать, в чем дело, так что моя голова едва не коснулась борта. В следующее мгновение я обнаружил, что вижу перед собой бледное, демоническое лицо. Его верхняя часть была сходна с человеческим, но вместо носа и рта я увидел подобие птичьего клюва, странным образом загибавшегося кверху. Существо держалось за борт лодки двумя бледными руками, причем способ, каким оно прилепилось к гладкой наружной обшивке, живо напомнил мне виденную вчерашним утром каракатицу, повисшую на остове старинного судна. Всего миг мы смотрели друг на друга; потом страшное лицо рывком приблизилось, бесформенная рука выпустила борт и протянулась к самому моему горлу, и в ноздри мне ударило отвратительное зловоние, от которого горло мое тотчас перехватило судорогой, а глаза наполнились слезами. Должно быть, именно резкий запах помог мне прийти в себя, ибо с пронзительным криком ужаса я отпрянул и, перехватив рулевое весло за середину, с силой ткнул его рукоятью в воду за бортом — но мерзкая тварь уже исчезла.

Кажется, я снова закричал, стремясь предупредить боцмана и моих товарищей об опасности. Потом со мной, вероятно, случилось что-то вроде временного помрачения рассудка, ибо следующее, что я помню, это лицо боцмана, который тряс меня за плечо, настойчиво допытываясь, что случилось, но я ответил, что не знаю. Лишь немного успокоившись, я рассказал о появлении бледной человекоподобной твари с птичьим лицом, но мой рассказ выглядел столь неправдоподобно, что мои товарищи так и остались в недоумении, заснул ли я на вахте или же действительно видел дьявола.

Потом наступило утро, и дневной свет отчасти рассеял мои страхи.

Остров среди травы

Мы все еще обсуждали внешность и повадки бледного существа, которое я видел за бортом, когда в свете разгорающегося дня матрос второго класса Джоб заметил поднимающийся над водой остров; при этом он вскочил на ноги и издал столь громкий крик, что многим из нас на мгновение показалось, будто бледный дьявол решил нанести нам повторный визит. Но когда и мы увидели то, что открылось взгляду Джоба, мы сдержали свой гнев, ибо вид твердой земли после столь продолжительных скитаний по морю согрел наши души и умягчил сердца.

Поначалу остров показался нам весьма небольшим, ибо тогда мы не знали, что смотрим на него с его узкого конца; мы дружно налегли на весла и двинулись в его сторону. Приблизившись на некоторое расстояние, мы убедились, что остров имеет гораздо большие размеры, чем мы полагали вначале. Обогнув ближайшую к нам оконечность и двигаясь вдоль того берега, который был наиболее удален от мрачного плавучего континента, мы вскоре открыли небольшой залив с отлогим песчаным пляжем, показавшийся нам весьма удобным для высадки. Перед входом в залив мы ненадолго остановились, чтобы оценить обстановку; именно тогда я и обратил внимание на необычную форму открытого нами острова. Он был вытянут в длину, и каждый конец его венчал высокий, крутой утес из черного гранита; посередине же залегала глубокая долина, густо поросшая странной растительностью, отдаленно напоминавшей гигантские грибы, и только у самого берега виднелись заросли чрезвычайно высокого тростника, который, как мы выяснили впоследствии, был очень легким и обладал замечательной крепостью, что роднило его с бамбуком.

Логично было бы предположить, что берега залива усеяны выброшенными морем водорослями, но это оказалось не так, хотя выдававшаяся в море каменистая коса у подножия одного из утесов была сплошь завалена их охапками.

Когда боцман наконец пришел к выводу, что никакая опасность нам не угрожает, мы снова взялись за весла и вскоре пристали к берегу. Найдя его весьма удобным, мы приготовили завтрак, во время которого боцман обсудил с нами план дальнейших действий. В конце концов решено было снова столкнуть шлюпку в воду и, оставив в ней Джоба, произвести разведку острова.

Покончив с трапезой, мы взялись за осуществление нашего плана. Посадив Джоба в шлюпку, мы вытолкнули ее на середину залива, откуда он мог быстро подойти к берегу и забрать нас в случае, если бы на нас напала какая-нибудь хищная тварь, а сами пошли в сторону ближайшего утеса, возвышавшегося над водой на добрую сотню футов; с вершины этого утеса мы надеялись обозреть весь остров. Однако, прежде чем отправиться в путь, боцман достал тесак и абордажную саблю (две другие сабли остались в шлюпке Джоша); саблей он вооружился сам, а тесак отдал самому сильному из матросов, велев нам держать ножи наготове. Встав во главе нашего маленького отряда, боцман уже собирался тронуться в путь, когда один из матросов крикнул, чтобы мы немного подождали; с этими словами он бросился к зарослям гигантского тростника и, ухватившись обеими руками за ствол ближайшего растения, повис на нем всей тяжестью; тростник, однако, выдержал, и матросу пришлось подсечь его с нескольких сторон ножом, прежде чем он сумел переломить ствол. Отрезав верхушку, которая была слишком тонкой и гибкой, он вставил в конец ствола рукоять ножа, превратив его в небольшое копье. Удивительный тростник оказался не только прочным, но вдобавок имел такое же трубчатое строение, поэтому матросу осталось только замотать верхний конец копья отрезком линя, чтобы нож не выпадал, и чтобы дерево не трескалось при ударе.

Боцману идея показалась удачной, и он велел, чтобы и остальные изготовили себе такие же копья; пока же мы трудились, он от души поблагодарил находчивого матроса. Вооружившись как следует, мы в весьма приподнятом настроении зашагали к ближайшему утесу, но, дойдя до места, откуда начинался подъем, увидели, что он слишком крут, и что взобраться на него с этой стороны невозможно. Тогда боцман повел нас в обход, и вскоре мы вступили в долину между утесами, где под ногами были уже не песок и камни, а какая-то странная, сырая почва, неприятно пружинившая под ногами. Обогнув небольшой скалистый выступ, мы увидели еще один образчик местной растительности (первым, как я уже упоминал, был похожий на бамбук одревесневелый тростник); то был огромный гриб или лучше сказать — огромная поганка, ибо самый вид этого растения вызывал отвращение, к тому же он испускал противный гнилостный запах. Этими мерзкими грибами заросла почти вся долина между утесами, и только в самом центре ее оставался довольно большой округлый участок, на котором ничего не росло, но причину этого мы выяснили лишь несколько позднее.