− А это… глюкозу студятъ…
Бабы медленно выворачивали тяжелую липкую массу, которая тянулась съ веселъ жирными лентами.
− Въ глазахъ щиплетъ? Идемте. Очень радъ. Личное свиданiе − это… А это бочки съ патокой… А то формализмъ слишкомъ въѣдается въ жизнь. По дощечкѣ вы… Двѣ бочки вотъ лопнули вчера, пудовъ тридцать…
Онъ показалъ на желтое, проѣвшее снѣгъ пятно.
− Прошли?
Осторожно переступалъ съ доски на доску и оглядывался, какъ бы не ударить Бѣлкина по ногѣ.
…Интеллигентный человѣкъ, − думалъ Бѣлкинъ, разсматривая мохнатую спину. − Хороша штука для дороги. Счета-то зачѣмъ я оставилъ?..
− Что? Запахъ такой? А это… сѣрная кислота въ сараѣ… Должно быть, чортъ ихъ дери, бутыль ахнули. Какъ же, для патоки. Ха-ха… Картофельная мука, сѣрная кислота и въ результатѣ − вкусовое вещество. Какъ вы сказали? Да, больше бабы. Вѣрно, не легкая. Липь набивается въ волоса, въ глаза… Въ грудь лезетъ кислота. Что подѣлаешь! Каждый день отпариваютъ въ печахъ.
Подходили къ сосновой рощицѣ, которую запримѣтилъ Бѣлкинъ сверху, отъ деревни. Это была совсѣмъ еще юная малюсенькая рощица, свѣженькая, какая-то радостная въ неуютной лощинѣ. Чуть пахло смолкой и иглами. Даже снѣжкомъ какъ-будто пахло здѣсь, − такой онъ былъ чистый, похрустывающiй снѣжокъ.
Съ бѣлой поляны, за рощицей, глянулъ зеркальными окнами сосновый розовый домъ.
− Вѣрно, вѣрно. Его не видно съ дороги. Га!
Молоденькая затянутая горничная − такую Бѣлкинъ разъ только видѣлъ въ Москвѣ − открыла дверь. Палевый сенбернаръ лѣниво поднялся и обнюхалъ ноги.
− Прошу.
Инженеръ − Бѣлкинъ прочелъ это на двери − повелъ черезъ гостиную съ волчими коврами въ углахъ. Шелъ онъ вѣскимъ хозяйскимъ шагомъ, высокiй, сухощавый, въ черной курткѣ.
…Какъ, однако, живетъ! Ковры…
И вспомнилъ свою отрепанную мебель съ тряпочками на спинкахъ.
Въ кабинетѣ было темновато отъ гардинъ и сплошного чернаго ковра изъ кромки. Тянуло холодкомъ и покоемъ отъ темной кожи широкихъ креселъ. Чугунныя уральскiя группы увѣсисто и хмуро стояли по угламъ на тумбахъ. Въ темномъ каминѣ за бронзовой рѣшеткой тлѣлъ пурпуромъ уголъ.
Послѣ неуюта и изморози было прiятно подойти къ огню и протянуть руки, но, помня о дѣлѣ, Бѣлкинъ присѣлъ сбоку стола и рылся въ кармашкахъ, отыскивая ключикъ портфеля. Нашелъ и строго кашлянулъ.
− Я бы приступилъ…
− Простите, сейчасъ…
Инженеръ подошелъ къ столу и передалъ въ телефонъ:
− Дать сюда книги и документы!.. − Что, простыли? Такая погная погода.
Онъ крѣпко, какъ и Бѣлкинъ, потеръ руки, придавилъ пуговку и сказалъ мягкимъ шагамъ въ гостиной:
− Чаю намъ, Дара! Позволите?
Бѣлкинъ поблагодарилъ и опять вспомнилъ про остальные счета.
Инженеръ откусилъ сигару и прикурилъ отъ уголька.
− Благодарю васъ, у меня свои.
И, хоть совсѣмъ не хотелось курить, Бѣлкинъ щелкнулъ портсигаромъ.
− Все работали? − весело подмигнулъ инженеръ на пузатый портфель.
− Мм-да… − и тоже взглянулъ.
Дара принесла чай. Бѣлкинъ покосился и примѣтилъ высокiе каблучки и узкую модную юбку, обтягивающую ноги.
− Нѣтъ, нѣтъ. Это васъ согрѣетъ. За-мѣ-чательный коньякъ. Самъ изъ Францiи вывезъ.
Коньякъ былъ чудесный. Бѣлкинъ сидѣлъ въ мягкомъ креслѣ и прихлебывалъ съ ложечки крѣпкiй душистый чай съ лимономъ, о чемъ только — что мечталъ въ холодныхъ поляхъ.
…Во Францiи былъ… Такая горничная… приличная… Должно быть, тоже спецiально выписалъ… Зачѣмъ я счета оставилъ? Ссунетъ ихъ этотъ кожаный…
Уловилъ мягкiй взглядъ инженера и смутился.
− Подъѣзжаю къ вашему заводу − голо кругомъ. Домика-то вашего не видно…
− Га! − засмѣялся инженеръ, приподымая усы и сдвигая кожу на лбу.
…Точно нюхаетъ…
− Глянули на мой драный заводъ… Га!
− М-м-да… Заводикъ, дѣйствительно…
− Га! НЕ запрягать же клячу въ ландо! Все по мѣсту. Да-съ, сѣро-сѣро у насъ.
Онъ вытянулся въ креслѣ и заложилъ пальцы въ карманы куртки.
Бѣлкинъ взглянулъ на часы − первый часъ шелъ.
− Не безпокойтесь, сейчасъ принесутъ. Да-съ, вообще скверно, дико все у насъ. Скверно живутъ, скверно ѣдятъ, скверно работаютъ.
Промышленность… − онъ протянулъ палецъ къ бутылкѣ съ коньякомъ − должна нести культуру въ медвѣжьи углы, а у насъ… Московскiе…
Подвинулъ корзиночку, къ которой тянулся Бѣлкинъ.
− Интересно, интересно… − оживился тотъ, окуная сухарь въ стаканъ. − какiя же, собственно, причины, что вотъ у насъ?..
…Замѣчательные сухари…
− Причины? Га! Масса причинъ! − Что еще? − крикнулъ онъ къ гостиной. − Виноватъ, одну минутку…
Хотѣлось ѣсть, и Бѣлкинъ взялъ еще сухарикъ. И спать хотѣлось.
Слипались глаза въ теплѣ. Вѣдь, столько ночей въ дорогѣ. Прошелся, чтобы сбросить навалившуюся дремоту, подошелъ къ камину, пригрѣлся, закрылъ глаза и сразу забылся. Откачнулся и вздрогнулъ. Изъ двери смотрѣлъ инженеръ.
− Чудесная штука эти камины… − дѣлая оживленное лицо, сказалъ Бѣлкинъ и подавилъ зѣвокъ.
− Позволите, я лучше прикажу дать къ камину… Нѣтъ, право, удобнѣй.
Дара!
…Ухаживаетъ, − мелькнуло въ головѣ. − Пусть…
Ловкая Дара придвинула столикъ съ подносомъ. Теперь Бѣлкинъ сидѣлъ камина, на турецкомъ диванѣ.
…Какъ прилажено! Вотъ Лукуллъ…
Онъ могъ бы сказать иначе, но такъ все путалось въ усталой головѣ.
− Что я сказалъ?.. − продолжалъ инженеръ. − Да, причины… Мы, такъ называемая ин-тел-ли-генцiя, призваны строить жизнь! Га! Какая чепуха!
Бѣлкинъ давно ничего не читалъ, кромѣ приложенiй и происшествiй, даже втайнѣ и съ грустью считалъ себя отсталымъ, но то, что высказалъ сейчасъ инженеръ, былъ полный абсурдъ. И потому онъ сдвинулъ брови и чуть скосился.
− Сейчасъ выскажусь. Жизнь строитъ всякiй, кто дѣйствуетъ. Дѣй-ству-етъ! Идеалы? Га! Принципы? Чортова пропасть красивыхъ словъ! Самопожертвованiе, “нашъ меньшой братъ”, ничего не говорящее, пустозвонное слово − идеалы! Одѣялы!
− Но позвольте… − и не сталъ настаивать, потому что и мысли отяжелѣли, какъ и все тѣло.
− Знаю, знаю, что скажете… − улыбнулся инженеръ, мило грозя ложечкой, а Бѣлкину стало даже прiятно. − Скажете и ничѣмъ не докажете.
…И чего канителится!
− Пиши, говори, плачь, отводи душу. Кто хоть что-нибудь получилъ отъ этого? Меньшой-то братъ ихнiй получилъ?
…А тебѣ не все равно? Вотъ чортъ!
− Получили одни слезокапы. Пожевали, поусладились въ такомъ-этакомъ слезокапномъ настроенiи… А что дали? Моя баба глюкозу мѣшаетъ − больше даетъ. А то девяносто девять этихъ радѣтелей страдаетъ печонкой да похаживаетъ себѣ ручки въ брючки, статейки пописываетъ, а одинъ что-то пыжится сотворить, и ни чорта не получется. Пожалуй, пиши трактаты и ной, что на лунѣ нирожна нѣтъ. Луна сейчасъ разрыдается и заживетъ.
У Бѣлкина начинало постукивать въ вискахъ, а правый глазъ − къ камину − нѣтъ-нѣтъ да и сомкнется.
− Водокачка-съ!
Онъ сразу оборвалъ, и Бѣлкинъ вздрогнулъ, точно куда-то провалился.
− Не прикрывайся! Плачешь? Пожалуйте сюда, на поля! Носовые-то платки для насморка побереги! Дѣйствуй! Иди, обламывай, выводи въ форму! Спячка − буди, упорство − крути, накладывай узду! Пищитъ, хряпаетъ − никакихъ! Въ цѣль смотри! Крути! Знаете, какъ некладеннаго жеребца… вотъ! − Онъ вытянулъ жилистый кулакъ и подергалъ. − Качай, а тамъ жизнь найдетъ равновѣсiе. Га!
Бѣлкинъ опять вздрогнулъ, разомкнулъ глазъ и, чтобы не дать ему опять закрыться, принялся разглядывать чугунную группу на каминѣ: знакомую группу − мужика за сохой и лошаденку, струной вылезающую изъ хомута.
Думалъ, что хорошо бы завести каминъ. Вспомнилъ о дѣлѣ и взглянулъ н часы$7
− Сейчасъ принесутъ. Такъ вотъ-съ… Скажу о себѣ. Явился я сюда безъ гроша…
Бѣлкинъ заинтересовался.
− Карьеру могъ дѣлать въ Питерѣ, связи есть, все… По указкѣ вертѣться? Слуга покорный. Конечно, зама-анчиво въ центрѣ жить… Всѣ рвуться!.. − И посмотрѣлъ, какъ бы спрашивая − небось, рвешься? − Прiѣзжаю сюда. Терочный заводишка. Хозяинъ прогоралъ, мужики дохли. Песокъ здѣсь… Картошки сажали − грошъ. Пудъ, понимаете, пятиалтынный. Поведи-ка дѣло! Схватилъ заводишко за векселя. Смотрите теперь. какъ по волшебству, вся округа − сплошная картошка. Расшевелилъ!