Как я посмотрю, подрос Мишенька Дворецков, заматерел, порученцев завел. Только, при чем тут я?

– Передайте полковнику...

– Генерал-майору. Игорь Александрович, прошу вас, проявите сознательность и не заставляйте меня...

– Применить силу, – догадался Берташевич и заныл жалобно: – Умоляю, только не это!

– Передайте генералу, что я заеду к вам завтра в любое удобное ДЛЯ МЕНЯ время.

– Все понял? – приобнял заскучавшего порученца за плечико Шадурский. – У человека по плану банкет с друзьями, – слегка придавил его рукой и ласково продолжил: – Так и передай шефу, Коваленко все понял и обязательно к нему заглянет. На неделе.

Мы уселись в машину и принялись ждать Киру. С ним все было не так просто. Последний из работающих с ним следователей, то ли по причине спонтанно возникшей личной неприязни, то ли из соображений элементарного сволочизма, распорядился перевести его в камеру к двум гражданам Сьерра-Леоне. Посланцев черного континента накануне повязали на таможне в аэропорту, как следует досмотрели и обнаружили зашитые в ширинки брюк алмазы. Оба тут же заявили, что камушки видят впервые в жизни, а брючата прикупили на вещевом рынке накануне вылета. Непонятно почему, но им не поверили и завели дело.

Кирилла они встретили как родного, щедро угостили чаем с его же конфетами, поболтали, пошутили. А ночью вдруг попытались совершить с ним нечто, на языке протокола называемое «насильственными действиями сексуального характера в извращенной форме». Крикунов в положение изголодавшихся гостей отчизны войти отказался, завязалась оживленная дискуссия. В результате оба сексуально озабоченных оказались в местной больничке с нешуточными травмами первичных и вторичных половых признаков и серьезной перспективой полнейшей неспособности в будущем принимать участие в действиях сексуального характера, будь то насильственные, по обоюдному согласию или за деньги. А Кире следак принялся шить мелкими стежками дельце.

Вот, наконец, и он. Разодетый как жених, немного бледный и счастливый. Остановился, повернулся было в сторону СИЗО, но одернул себя. Не стоит оборачиваться в сторону узилища при выходе из него, а то опять туда же и вернешься.

Машина остановилась на светофоре.

– Как тебе на воле? – поинтересовался я у глазеющего в окно бывшего узника.

– Замечательно, – ответит тот. – Свежий воздух, вывески, люди ходят.

– Аналогично, коллега, а где твои?

– Ждут дома, так что я недолго, ладно?

– Это уж как получится, – вступил в разговор Берта, – и в порыве чувств огрел Киру по спине.

– Как поживает мадмуазель Пирожкова? – светски поинтересовался я.

– А я почем знаю? – удивился тот.

– Помнится, кто-то собирался забрать девушку с собой...

– Черт, я и забыл, что она Пирожкова. Докладываю, с Наденькой все в порядке, живет у меня. Утверждает, что наконец-то встретила мужчину своей мечты.

– И кто этот мужчина? – полюбопытствовал Сироткин.

– Идиот! – взревел Берта. – Конечно же, я, – и повернулся к присутствующим профилем, чтобы оценили.

– Слышишь меня? – человек в припаркованной у подъезда дома невнятного цвета «семерке», поднес ко рту миниатюрную рацию.

– Слышу нормально, – донеслось в ответ, – что нового?

– Пока ничего, ждем.

– А он точно придет?

– Придет, куда он денется. Ты там поаккуратнее, на стены не ссы и бычки не разбрасывай, понял?

– Да, понял я, понял – невысокий квадратный крепыш загасил о стенку сигарету и спрятал бычок в пакет. Поднял воротник куртки и присел на подоконник на лестничной клетке между пятым и шестым этажом.

– За освобождение! – поднял рюмку Берташевич.

– За победу, – добавил Волков.

– За нашу победу, – уточнил бородатый блондин Квадратов, грубиян и бывший сослуживец Котова.

– Горько! – заорал Саня, – такой, вот, получился первый тост.

Нас с Кирой гуляли в знакомом до боли заведении, ресторанчике на Соколе, любимом месте отдыха и банкетов Волкова и его компании. Мне уже доводилось бывать здесь, и не раз. По-моему, это заведение принадлежало кому-то из наших бывших, по крайней мере, кормили здесь здорово, обслуживали как родных, деньги за все это требовали весьма умеренные. Как всегда, наша компания оккупировала отдельный кабинет, и веселье началось.

– Не лопни, – подтолкнул меня коленом Кира и разом проглотил целую отбивную. Мы с ним сидели во главе длинного прямоугольного стола, радостные и смущенные, прямо, как жених с невестой на свадебном пиру. После скромного тюремного рациона, обилие закусок на нем потрясало и вызывало легкий паралич. Когда паралич прошел, мы показали присутствующим, как умеют жрать у нас в СИЗО номер один.

– Все под контролем, – бодро ответил я, сооружая скромный трехэтажный бутерброд с ветчиной, карбонатом и снова ветчиной. Откусил сразу половину и едва не потерял сознание от гаммы вкусов.

– За виновников торжества! – провозгласил Берташевич и полез чокаться – Вы, вообще, пить сегодня собираетесь или как?

– А жрать кто за нас будет? – огрызнулся Кира. – Пушкин Александр Сергеевич?

– Не гони, Берта, – попросил я, – все в свое время. – Не скажу, что за время отсидки заделался трезвенником горбачевского разлива, просто почему-то поесть хотелось больше, чем выпить.

Под третий тост мы все-таки выпили, до дна и не чокаясь. Потом еще немного поели.

– Тормози! – скомандовал я и мы, откинувшись на стульях, блаженно застыли, как удавы после визита в кремлевский буфет, переводя дух и набираясь сил.

– Внимание, движение у подъезда.

– Клиент? – с надеждой спросил крепыш.

– Нет, какой-то лох с букетом.

Лифт в подъезде, как водится, не работал. Стоящий у окна хорошо слышал, как хлопнула дверь, и кто-то принялся подниматься по ступенькам. Вдобавок ко всему, этот кто-то еще и пел, тонким, почти детским голоском, немилосердно при этом фальшивя. Певун дошел до пятого этажа и поднялся еще на пролет вверх: недешево и со вкусом наряженный невысокий, можно сказать, мелкий субъект щуплого сложения. Ангелоподобное личико в обрамлении длинных, спадающих на воротник дубленки, волнистых волос. Увидав стоящего между этажами у окна, пение прекратил и тихонько прошел мимо, прижимая к груди здоровенный, стеблей на пятнадцать, букет чайных роз. Крепыш в очередной раз закурил и повернулся к окну.

– Мужик, эй мужик – вдруг пропищали сзади.

– Чего тебе? – не оборачиваясь, спросил тот.

– Мужик, ну че ты?

– Мужики в поле. – наставительно проговорил крепыш, разворачиваясь. И тут же осекся: из букета на него смотрел удлиненный глушителем ствол.

– Ну все, я домой, – Кирилл поднялся на ноги, сделал компании ручкой и, бросив прощальный взгляд в сторону осетрины, заспешил к выходу – Увидимся.

– Созвонимся завтра.

– Лучше послезавтра.

– Погоди, – Котов встал из-за стола и двинулся следом. – Сейчас тебя отвезут.

– Честно говоря, я бы немного прошелся.

– У нас так не принято. – Он приобнял бывшего арестанта за плечи. – Да и не стоит в первый день на воле дразнить судьбу. Вот я, помню... – они вышли.

Через несколько минут Саня вернулся в компании очень интересной пары: седой, слегка лысоватый мужик, лет на десять старше Волкова и... та самая дама из тира, только на сей раз без пистолетов.

– Зови просто Юрой, – представился спутник моей случайной знакомой.

– Игорь.

– Вот, значит, ты какой, – усмехнулся он и сжал руку, как плоскогубцами.

– Юлия, – представилась его спутница. Неожиданно для самого себя, я склонился и поцеловал ей руку, потому что дамам принято целовать ручки, а передо мной была именно дама.

Хмельной воздух свободы плюс сытный ужин, минус бессонная ночь (о грядущем освобождении мне сообщили только вчера) сделали свое черное дело: я осоловел и начал клевать носом.

– Ты как, Игорь? – Волков подошел и присел рядом.