Может быть, подобными снами мертвый Садег хотел мне что-то сказать? Может быть, он был жив и просто подавал мне сигналы?

А может быть, я просто забыла, что при жизни он уже пересказывал мне этот текст?

……………………………………………………………………………………

Погребальный костер

Пытаясь понять, какое отношенье ко мне могла иметь сцена из романа литератора Х., я стала припоминать разговоры с Садегом, но все, что я вспомнила, касалось миниатюры, которую Х. нарисовал по мотивам поэмы «Суз у Гудаз» (Садег хотел раздобыть миниатюру для выставки, но так и не нашел).

«Суз у Гудаз» — переводившаяся как «Горение и поглощение» — была рассказана Х. обожаемой бабушкой, но, поскольку в устном пересказе название стиха исказилось, Х. долгое время не знал имени автора, а когда узнал, то вместе с запавшей в душу поэмой нашел и иллюстрацию к ней, и потом многие годы пытался сделать точную копию. Один из биографов объяснял это почти маниакальное желание скопировать иллюстрацию суицидальными тенденциями самого Х..

Рассказанная в «Суз и Гудаз» история была такова: двое молодых людей, мужчина и девушка, родившиеся в индуистской семье, с рождения предназначались друг другу.

Стоило им повстречаться, как их глаза загорались, руки сплетались и все вокруг веселело. Они с самого начала знали, что пройдут жизнь рука об руку, вместе.

Но за день до свадьбы случилось несчастье: на жениха с крыши дома, мимо которого он проходил, свалилось несколько кирпичей, и он погиб.

Его невеста была так опечалена его смертью, что исполнила ритуал самосожжения сати, обычно исполнявшийся в Индии вдовами. Удерживаемая родственниками с обеих сторон (в толпу родственников затесался и персидский принц Даниял), она все же кинулась в погребальный костер.

Автор поэмы писал, что ее душа жаждала воссоединиться с возлюбленным и без него не могла найти себе места, подобно тому, как душа верующего жаждает соединиться с Творцом.

(Увы, воспоминание этого эпизода совершенно не прояснило смысла моего сна.)

……………………………………………………………………………………

Как будто дождавшись мгновения, когда я узнаю, откуда в мои сны приходили Возница, Безумец и чемоданный Мертвец, а также освежу сведения о любимой поэме персидского литератора Х., пришла запрошенная мною депеша.

Я вскрыла конверт и вытянула сложенную втрое бумагу. Это был официальный государственный бланк; гранитно-розовый цвет и тисненая, как бородавка, печать, заверяющая справку о смерти.

В графе «родители» — нечитабельные, длинные, витиеватые персидские имена.

В другой графе — время смерти. Место, где умер. Профессия: мириискусник.

Название клиники, которую посещал. Имя доктора, засвидетельствовавшего его смерть.

Кладбище: тихое, дорогое, с видами на помертвевшее озеро и шеренгу кокосовых пальм. Могила номер тридцать один. График посещений — свободный.

Причина смерти: рак легких и СПИД.

* * *

Герпетолог Маки Моиширо (1886–1959) испытывал панический страх перед змеями.

При виде змеи его начинал бить озноб: сердцебиение учащалось, голова кружилась так, что ему казалось, что в любой момент он может упасть, и возникало чувство, что если он не переместится куда подальше от этой змеи, с этой поляны, то сразу умрет.

Жена Маки рассказывала, что однажды проснулась, не застала мужа в постели, побежала на близлежащую лесную опушку и неожиданно обнаружила там застывшего Маки, который держался за сердце. Только она осторожно подошла к нему, чтоб не спугнуть, как увидела, что прямо напротив него, в такой же застывшей позе, сидит змея!

Не растерявшись, она захватила змею специальной палкой с зажимом, с которой не расставалась, и запихнула в полотняный мешок. Ее муж прошел на согнутых ногах мимо нее, ничего не замечая, наступил походя на шевелящийся полотняный мешок и упал на землю, где его сразу начало рвать.

Жена умело взяла его сзади за локти и за ноги и перевернула на левый бок.

Рядом с ним на траве скопилась неприятная рыхлая лужица, но жена Маки была готова к такому исходу и всегда носила с собой платок, которым сразу же обтерла губы супруга, а потом, когда он успокоился, помогла ему подняться с земли.

Такая непредрасположенность Маки к общению с холоднокровными тварями значительно осложнила тщательно подготавливаемую научную экспедицию на остров Формоза. К счастью, супруга всегда спешила на помощь: только Маки указывал на интересующий его спесимен, как она захватывала змею специальной палкой с зажимом и пересаживала ее в полотняный мешок.

Зеркало номер 0

Визит в город мертвых

Я умерла, как только узнала: он умер.

Когда я получила осязаемую справку о смерти, невидимый вирус по воздуху передался и мне, и я навсегда потеряла покой.

Привязанная к нему скрытой нитью, продетой сквозь ткань времен, я больше не была ни жива, ни мертва, существуя на грани миров. Одновременно я была движущимся трупом, который, вдохнув запах смерти, больше не собирался общаться с миром живых, — и живым телом, которое, несмотря на обоняние, так и не получило доступа в духовный мир мертвых.

И все же существовал способ, позволяющий мне туда заглянуть — мои повторяющиеся с кошмарной константностью сны.

В одном из таких снов я попадала в незнакомый мне город с фабричными — или крематорскими — трубами, кажущийся безжизненным и полупустым. Я ехала на машине: вокруг были серые дома и асфальт, но кроме одного-двух обнявших фонарь черных подростков в белых футболках, никто не попадался мне на глаза.

Нескончаемое городское пространство напоминало индустриальную окраину без людей, и дома там были в виде кубов или призм: приземистые, с низкими затемненными окнами и небольшими, еле различимыми в стене дверями.

Город казался мертвым и абсолютно безлюдным, но стоило мне вглядеться, как я поняла, что на пороге каждого дома стоял человек. Один держал в руках альбом, у другого была палитра и кисти, третий рассыпал по полу карандаши, четвертый развешивал на крыльце рисунки баталий и лошадей, пятый упражнялся в пианинной игре.

У меня пропал аппетит. Любой истощенный физически человек притягивал мой пристальный, изучающий взгляд. Несмотря на то, что я прошла уже несколько тестов, мне не переставало казаться, что я тоже больна.

Словно в ответ на мои мысли, мне приснился очередной сон: небольшая комната и в углу — кровать, покрытая одеялом. Я знала, что под одеялом был он.

Одеяло чуть-чуть колыхалось, как будто человек под ним дышал. Вдруг оно стало абсолютно бездвижным, и я поняла: егобольше нет.

Боясь заразиться, родственники вынесли вон постель и одежду и все сожгли.

Даже во сне я поразилась: только что тут был человек и лежало его одеяло, и была застелена такая уютная и теплая постель. И теперь все это выносят из комнаты, как нечто позорное, нечистое, мерзкое.

Как будто стыд существовал в лейкоцитах. Как будто зараженная кровь совершила опасное преступление. Как будто ослабленное тело являлось убийцей.

Позор и преступление лимфы. Грех эритроцитов и грязь белых телец.

Предательство кожных покровов, пропустивших врага!

Тело Света Любви с прячущимся в нем вирусом — возбудителем смерти — больше не было божественным священным сосудом. Как будто изменения в иммунитете превратили человека в греховную тварь.

Мертвого остерегались. Об истинной причине смерти нельзя было говорить.

Как будто вирус, как Библия, нес с собою мораль.

Как будто он атаковал только тех, кто приветствовал зло.

Я была ни менее грешна, ни более чистоплотна.

Я была такой же как он — тем не менее, несмотря на мою беспечность и глупую юность, мне повезло.

У нас были схожие вкусы в искусстве; наши друзья иногда говорили о нас, что мы «соулмэйтс», духовные близнецы.