Когда я слышу этот голос, то понимаю, что мне нужна помощь. Поэтому я пытаюсь поднять руку или застонать — сделать что-нибудь, чтобы привлечь внимание этого нечто. Но я не могу, у меня все сломано. Мое тело уже не действует. Но когда это нечто проходит мимо, спрашивая, есть ли кто-нибудь здесь, я начинаю чувствовать, начинаю ощущать. Я слышу запах земли этого французского леса. Я чувствую ее вкус. Она забилась мне в рот и в нос. Но это нечто — этот голос — начинает удаляться, отодвигаясь все дальше, пока совсем не уходит. И снова пустота. Но теперь это уже другая пустота. Это пустота, которую я чувствую. Это моя пустота.

А потом этот голос возвращается, задавая те же вопросы, будто меня кто-то ищет. Будто известно, что я где-то здесь. Когда я слышу этот голос, пустота постепенно заполняется новыми ощущениями, более сильными. Не какие-то обрывки, как раньше, но что-то, за что я уже могу зацепиться, что-то, что может вытащить меня из моей неглубокой могилы, из пустоты… И я окажусь где-то еще, где лучше, чем в могиле. Такое ощущение, что место, откуда слышится этот голос, находится именно там, где должен находиться я. Голос снова затихает. Довольно долго я его не слышу, но я полон решимости быть наготове, когда он появится. Тогда я ему отвечу.

Однако голос все равно чуть не застает меня врасплох, когда спрашивает: «Здесь есть кто-нибудь?» На этот раз я отвечаю:

— Меня зовут Эмиль.

А потом включается связь. Я подключаюсь к другому существу, как, например, подключают заглохший автомобиль к аккумулятору другого. Его искра проскакивает в меня, и я завожусь, как двигатель. И это другое существо говорит: «Что ты хочешь?» и я тут же чувствую, что настиг Джексона. Он рядом. Этот ублюдок, который проломил мне голову лопатой, находится тут, рядом, вместе с существом, которое связалось со мной. Я изо всех сил стараюсь удержать эту связь, и чем дольше я ее удерживаю, тем сильнее становлюсь, тем отчетливее все вижу.

В моей голове постепенно появляется изображение, как, например, проявляется фотография, когда ее опускают в проявитель. Я вижу его. Вот он — Эдвард Джексон. Сидит, скрестив руки на груди. Он уже старый. Лысый и толстый, из ушей растут седые волосы. Потрепанное опухшее лицо, покрытое сетью вен. Но это он. Это Джексон. Он сидит там, и я его вижу. Я чувствую, как он сопротивляется происходящему. Внешне он спокоен и самонадеян, но от меня ему ничего не скрыть. Я все вижу. Зло окружает его наподобие ужасной раковой опухоли. Эта опухоль ядовитого темно-красного цвета. И от нее исходит отвратительное зловоние. Когда он двигается, эта опухоль колышется вокруг него, скрывая его тело. Но под этим защитным слоем он явно напуган. Он знает, что это я.

Он пытается вести себя вызывающе. «Не знаю я никакого Эмиля, приятель», — говорит он. Но это существо, существо, которое звало меня и которое дало мне силу, чтобы встретиться с Джексоном, оно помогает мне. Оно припирает его к стенке. Оно начинает его бранить последними словами, пока я стараюсь сделать что-то большее. Я хочу убить Джексона, но не могу. У меня нет тела.

— Он очень даже боится, что вы знаете, — говорит существо от моего имени, имея в виду то, что, хотя Джексон отрицает знакомство со мной, существо чувствует мой гнев и знает, что этот гнев справедлив. Это существо — Мартин Мартин. Он помогает мне. Он позвал меня, и он помогает противостоять моему убийце. Поэтому я рассказываю Мартину Мартину о грузовике, о том, как Джексон ударил меня по голове лопатой. Я рассказываю ему это, как теперь рассказываю тебе. Но Мартин Мартин слышит все будто с сильными радиопомехами. Мартин Мартин пытается все это высказать Джексону, но у него не получается, он не может говорить достаточно убедительно. «Проблемы из-за грузовика…» — говорит он. Тогда я понимаю, что мне нужно взять все в свои руки. Мне нужно заняться этим самому. Это мое дело.

Поэтому я овладеваю Мартином Мартином.

Но я не могу управлять телом Мартина Мартина. Оно бунтует. Я хотел размозжить Джексону башку. Но все, что я смог, — так это лишь заставить тело Мартина Мартина закричать. Сам Мартин Мартин был в это время в другом месте. Теперь он оказался там, где до этого был я. Мы поменялись местами. Я был полон решимости оставаться там, куда я попал, и наконец разобраться с Джексоном, но тело Мартина Мартина мне отказало. Оно просто рухнуло на пол и стало выбрасывать из себя воздух, кровь и другие жидкости.

Именно это ты и видел в телестудии.

А теперь, Дженсен Перехватчик, думаю, пришло время вступать в дело тебе. Ты должен положить конец неправедным делам. Думаю, это твое предназначение.

Я жду. Но Мартин Мартин, или Эмиль Гендерсон, больше ничего мне не сообщает. Он стоит передо мной, опустив голову, тяжело дышит через рот и потом опять рыгает. Я чувствую, как на меня опять наваливается усталость, та странная пугающая усталость, которая, кажется, означает, что Дженсен снова все провалит… Просто опять куда-нибудь улетит, взмыв в небо вместе с облаками, или уплывет под водой, медленно кувыркаясь и наблюдая за тем, как происходят разные события, например, как старики удирают из телестудии или как целуются на лесной поляне молоденькая девушка (будущая старая официантка дешевого кафе) и ее парень.

Вдруг все звуки на улице становятся ужасно громкими. Я слышу, как капает вода из дырявых водосточных труб, и мне кажется, что это сейчас самый громкий звук. И с каждой каплей он становится все громче, пока не заглушает все остальные звуки. А потом я чувствую странную легкость. Будто мое тело больше не весит, будто я могу подпрыгнуть и зависнуть в воздухе, пока порыв ветра не унесет меня прочь. Такое ощущение, что мне снится сон. Тихий такой, приятный сон. И еще мне кажется, будто я полностью оторван от реальности. Я закрываю глаза.

Мартин Мартин, или Эмиль — в общем, кто бы он ни был, — указывает на меня пальцем, и я вспоминаю, где мы находимся. На улице, на том самом месте, где я его догнал. На той самой улице позади всех этих старых домов с мусорными ящиками, палисадниками и скользкими булыжниками на мостовой. Эмиль Гендерсон/Мартин Мартин стоит передо мной, слегка покачиваясь, показывая на меня пальцем, будто какой-то призрак из ужастика, кем он, в принципе, и является.

А потом Эмиль/Мартин издает этот ужасный и страшно громкий рыгающий звук и шатающейся походкой опять начинает от меня удаляться.

— Эй! — кричу я. — Я еще с тобой не закончил! А что потом?

Но теперь Мартин Мартин набирает скорость, шагая как чокнутая марионетка по пустой улице, рыгая и размахивая руками, будто говоря мне, что это уже неважно.

— Ты сам во всем разберешься, Дженсен! — говорит он и опять рыгает.

— Эмиль! — кричу я снова, но он даже не оглядывается, продолжая идти как пьяный и периодически налетая на стены. Походка у него нетвердая, но, тем не менее, двигается он быстро. Я кидаюсь за ним с криком:

— Эмиль! Мартин Мартин! Кто бы ты, черт возьми, ни был! Стой!

— Если будешь идти за мной, то кончишь тем, что именно ты окажешься избитым и израненным, без зубов и весь в крови! Помяни мои слова! — отвечает он и опять рыгает, по-прежнему двигаясь очень быстро.

— Подожди! Остановись! Куда ты? — кричу я на бегу.

Но как бы быстро я ни бежал, догнать Эмиля/Мартина я не могу. Я вижу, как он исчезает за углом. Но когда я забегаю за этот угол, он уже в пятидесяти метрах от меня, будто прыгнул вперед. Но я намерен продолжать преследование. Я его не упущу. Мне нужны ответы, а он, черт его подери, даже половины не рассказал.

Мы все бежим и бежим. Ноги у меня болят от этого топота по мостовым. Через час мы оказываемся у реки. Я вижу его впереди — его голова скачет вверх-вниз под фонарями на мосту Ватерлоо. У меня такое ощущение, что мое сердце разорвется на куски, если я буду продолжать эту гонку, но мне нельзя упускать Эмиля/Мартина из виду. Он продолжает, спотыкаясь, двигаться на юг просто с ужасающей скоростью. На другом конце моста он поворачивает налево и уже несется на восток.