Отпив немного лимонада, чтобы успокоить встрепенувшееся сердце, Оливия уже хотела задать волнующий ее вопрос, но матушка Энджел опередила ее:

- К большому сожалению, сама мисс Слоут, упокой Господь ее душу, скончалась в самом начале эпидемии. Она отошла в мир иной без покаяния, - женщина печально вздохнула, перебирая четки. - Если ты успокоилась, то после полудня отправишься с сестрой Мэри в госпиталь. Иди, помоги им загрузить в повозку свежее белье.

Оливия встрепенулась. Допила лимонад и поставила стакан на поднос. Усидеть в монастыре теперь было невозможно.

- Я отнесу посуду на кухню, матушка Энджел? - просительно взглянула она на монахиню. Та согласно кивнула.

Оливии показалось, что в одно мгновение все вокруг изменилось до неузнаваемости: мир радостно и приветливо распахнулся ей навстречу. Она мчалась по пустым гулким коридорам монастыря, держа перед собой поднос, и счастливо улыбалась, еще не понимая и не осознавая всего того, что ожидало ее впереди. Но она сегодня же, буквально через час, увидит Берни Дугласа! Она так скучала и тосковала долгих пять недель, не видя своего любимого! Совсем скоро она бережно и нежно кончиками пальцев коснется его щеки, шеи, груди! Сплетет свои горячие пальцы с его сильными пальцами. Прильнет жаждущими поцелуев губами к его чувственным горячим губам.

Берни шагал по мосту, переброшенному через пропасть, полную горячих углей. Было так жарко, что, казалось, кожа на руках вот-вот начнет пузыриться и лопаться. Горячий воздух обжигал легкие, до боли сушил глазные яблоки. Трещала и вспыхивала хвоя на деревьях, растущих на берегу странной огненной реки. Заметая его следы, струился раскаленный песок. Огненный ветер гнал песчаные вихри вслед за Берни Дугласом. Ничего, даже следов его ботинок не останется теперь на свете! Огненная стихия точно нарочно показывала молодому человеку, что он слабее крохотной песчинки…

Только бы перейти мост! Там, дальше, - спасение. Зеленые луга ранчо, просторный дом, где ждёт его Оливия… У Берни дымится и тлеет рубашка. Дымятся, и, кажется, вот-вот вспыхнут брюки. Трещат и коробятся от жара ботинки. Мост раскачивается и раскачивается над огненной бездной. Вот-вот порвутся канаты, соединяющие два берега. Берни один на мосту. Навстречу ему с ведром воды неторопливо шагает Рони Уолкотт.

- Ты принесешь на ранчо смерть! - Рони Уолкотт смотрит на своего патрона с упреком. - Ты умеешь рассуждать умно и трезво, босс. Ты ведь не Оливия, которая действует всегда лишь под влиянием сиюминутного настроения и сжигающего ее чувства. Она глупая, влюбленная в тебя девчонка, Берни. И не понимает, что опасность огня угрожает ей. Я не позволю тебе, патрон, сжечь Оливию. Уходи от нас, Берни! Уходи!

- Ты не смеешь решать все за Оливию, Рони Уолкотт. Я люблю ее, люблю больше всего на свете! Пропусти меня к Оливии, индеец! Слышишь?

Рони Уолкотт начинает раскачивать мост, веревки скрипят и, кажется, вот-вот перетрутся. Мост разрывается посередине, Берни летит вниз, чтобы зарыться в раскаленные угли и сгореть заживо. Рони окатывает его холодной водой. Вода льется и льется из ведра. Гаснут раскаленные угли. Из пропасти тянет ледяным холодом. Там, внизу, разверзлась черная яма, которая вот-вот поглотит Берни, высосет из него все силы и телесное тепло. У Берни начинают стучать зубы, липкий холодный пот покрывает все тело. По спине пробегают ледяные мурашки. Кожа на позвоночнике сжимается, сползает с затылка, вот-вот порвется на лбу. И Берни понимает, что останется без лица…

Но тут, прерывая его странный разговор с Рони Уолкоттом, вмешивается Оливия. Она бежит к берегу огненной реки.

- Рони, прошу тебя, брат мой, пропусти Берни! Пропусти! Я люблю его, я не смогу жить без него… Берни, Берни! Открой глаза! Это я - Оливия. Я люблю тебя, Берни.

Больной с трудом приподнял тяжелые веки. Над ним склонилась монашенка в черной косынке с белым кантом вокруг лица. Черты лица он не различал, а голос был знаком и нежен.

- Берни, дорогой, ты узнаешь меня?! Узнаешь?!

Берни хочет что-то сказать, но язык непослушен и шершав, в горле пересохло.

- Пить! Пить! - шепчут еле слышно спекшиеся губы.

- Сестра, он просит пить.

Давно знакомый мужской голос отдает распоряжения женщине в черной одежде. Когда-то Берни слышал, что смерть является к умирающим в черной одежде.

- Ты - смерть?

Берни с недоумением смотрит на юную женщину. Черты лица знакомы и близки.

- Смерть по имени Хелен?

- Я не смерть, Берни. Я Оливия. Ты не узнаешь меня, Берни?

- О чем ты спрашиваешь его, сестра. Сейчас он не узнает и родную мать. А если и узнает, то невозможно ждать бурных эмоций от человека с отключенным сознанием! - доктор сердится, выговаривая девушке. - Подумать только, ты - внучка Абигейл Гибсон! А я считал, что в моем доме растет мальчик, и беспокоился, что уж очень странен малыш!.. Оботри больного с головы до ног, сестра. Вот и все, что больному пока что требуется. Займись другими. Здесь практически все нуждаются в уходе, сестра, а не один Берни Дуглас.

- Смерть с синими глазами, странно… Ты не Хелен?

Берни никак не может вспомнить девушку в черном одеянии, хотя ее лицо ему, несомненно, знакомо.

Берни Дугласу кажется, что он очень близко и совсем недавно видел эти ярко-синие глаза. А под закрытой монашеской косынкой, скорее всего, скрываются густые, коротко остриженные, вьющиеся волосы и изящная шея с атласной кожей…

Белый потолок наползает и наползает на молодого человека, давит на грудь. Берни задыхается. В комнате, где стоит много кроватей, душно от смрадного дыхания тяжело больных людей, запаха казенной пищи, дезинфицирующего раствора, засохшей крови…

- Пить!

- Сестра, не стой столбом, дай больному воды, он просит пить. А после подай утку.

Берни вытягивает губы трубочкой, хватает поилку за носик, жадно пьет кипяченую воду. Вода немного на вкус горьковатая. От нее пахнет каким-то лекарством. Но даже такая влага нужна организму, и побольше воздуха и пищи. Берни давно не хочет есть… Он закрывает глаза от слабости, тихо стонет. Как все тяжелобольные, зовет свою мать:

- Мама, как больно! Мама, у меня горят внутренности. Зачем ты гонишь меня на улицу? Я ни в чем не виноват перед тобой, мама!..

- Подай ему утку, сестра! - снова громко приказывает мужской голос. - Ты что, сестричка, никогда не видела у мужчин этого приспособления? Отчего же ты застыла, точно соляной столб у ворот Содома, дорогая? Шевелись, сестра! Не одному Берни нужна твоя помощь, твои нежные ручки! Господи, да что же ты такая неповоротливая и стыдливая, сестра?

Оливия и Мэган возвращаются в монастырь. Блэк неторопливо трусит по городским улицам, самостоятельно выбирая дорогу. Мэган устало сложила руки на коленях и лишь иногда слегка подергивает поводья. Недовольная, она неприязненно посматривает на рыдающую рядом Оливию:

- Не понимаю, чего ты хотела от него. Когда доктор приказал тебе поставить Берни утку, ты словно сошла с ума!.. Ты не видела в каком он состоянии, Олив? Или рехнулась от несдерживаемого вожделения! Усмири свою похоть, девочка! У тебя был такой вид, будто ты готова запрыгнуть умирающему в постель с одной-единственной целью…

- Ты жестокая и циничная, Мэган. Но я понимаю тебя! Пойми и меня. Я люблю его, люблю! А он меня не узнает… И жалуется маме! И вспоминает какую-то Хелен…

- Я уже слышала это от тебя, Оливия, не один раз. И запомни, пожалуйста, теперь я для всех сестра Мэри… А ты не жестока? - Мэган не желала быть отчитанной взбалмошной девчонкой и решила поставить ее на место. - Мужчина без сознания, а она готова сама взобраться на него, да еще при таком количестве свидетелей! Твое желание было написано у тебя на лице. Ты вела себя, словно последняя уличная шлюха, готовая отдаваться за кусок хлеба. Ты бы слышала сальные шуточки выздоравливающих, Олив! Тебе не стыдно?

- Он так и не узнал меня, Мэган… Зачем ты меня стыдишь? Понимаешь, не узнал! Ты уже забыла, как сильно любила совсем недавно своего Сэмми?