Глава 2

Мать Оливии, Эстер Гибсон умерла от пневмонии, когда девочке не исполнилось и пяти лет. Отец девочки к тому моменту пропал на бескрайних просторах страны. Фрэнк Смитт отправился на золотые прииски в Калифорнию, потом участвовал в мексиканской войне. Чтобы заработать денег на постройку фермы, о которой мечтала его молоденькая жена, он готов был пойти на многие жертвы.

В те, кажущиеся Оливии давними, времена они жили в краю лесных озер и болотистых пустошей - штате Миннесота, в небольшом городке Крукстон. Широкие окна бабушкиного дома наполняли комнаты блеском солнечного света. Солнца было очень много в этом мире, и его лучи привольно играли в водах широко расплеснувшейся Миссисипи.

Оливия не помнила, как умерла Эстер Гибсон. Бабушка почему-то не взяла ее на похороны, а лишь сообщила внучке, что ее мама Эстер превратилась в Божьего Ангела и улетела на небо.

Абигейл Гибсон, вдова мелкого торговца, недолюбливала мечтательного, романтически настроенного зятя Фрэнка Смитта. Она не хотела, чтобы ее внучка встречалась со своим отцом. Самолюбие миссис Абигейл Гибсон было уязвлено еще и тем, что дочь, ее гордость, ее прекрасная Эстер сожительствовала с парнем-полукровкой. Когда же в городе распространился слух, что зять миссис Гибсон потерпел неудачу на прииске и примкнул к банде гангстеров, грабящих банки, Абигейл покинула Крукстон. Пожилая, но еще полная сил женщина стала искать такое место, где никто не знал бы о судьбе ее несчастной дочери и незаконном положении внучки. Дом пришлось продать и отправиться подальше от благодатной Миннесоты на еще не освоенный Запад, в штаты, недавно отвоеванные у Мексики. Оливии же бабушка сказала, что ее отец погиб.

Сколько помнила себя Оливия, они срывались с места, как только бабушка получала очередное письмо. Но однажды, когда они жили в городе Форт Морган, письма долго не было, и бабушка начала беспокоиться. В то время она работала экономкой и кухаркой в публичном доме <Эдем>. Оливии к тому времени исполнилось семь лет. Она и в самом деле росла избалованной девочкой. Ее баловала не только бабушка, но и все девушки и женщины, работавшие в публичном доме. Они веселились, облачая малышку в мальчишескую одежду. Покупали брючки, кепки, курточки и коротко остригали ее замечательные кудряшки. В Форте Морган, где бабушка с внучкой, в конце концов, нашли приют и временный покой, все считали Оливию мальчиком. Все, кроме хозяйки публичного дома и девушек-проституток.

В тот вечер Оливия лежала в своей кровати и слушала сказку, которую усталая бабушка читала ей сонным голосом. Кто-то коротко позвонил в дверь. Абигейл набросила теплый халат:

- Я сейчас вернусь!

Оливия лежала в теплой комнате под разноцветным лоскутным одеялом и прислушивалась к каждому звуку. До нее донесся сердитый голос бабушки, словно бы отчитывающий кого-то провинившегося перед ней. Отвечающий на бабушкину брань мужской голос был ей неуловимо знаком. И она вспомнила, как этот голос называл ее букашкой, малышкой, божьей коровкой, сердитым утенком… У пришедшего, конечно же, густые черные брови и серо-зеленые глаза…

Оливия, точно подхваченная приливом чувственных волн, вскакивает с постели, ноги подкашиваются и путаются в сползшей с постели простыне. Малютка с размаху падает на пол и издает громкий ликующий крик:

- Папа! Милый папочка, я здесь!

А по ступенькам уже грохочут тяжелые ковбойские башмаки. В комнату врывается большой человек в темном костюме, в клетчатой фланелевой рубашке и широкополой шляпе. Он склоняется над ней, выпутывает из простыни, поднимает на руки и прижимает к себе так крепко, что его нарядная шляпа летит на пол.

- Детка! Олив! Утеночек мой симпатичный! - Фрэнк Смитт задыхается от волнения, его губы покрывают тонкие запястья и пальчики Оливии щекочущими поцелуями. - Мой крохотный котеночек сильно ударился?! Больше не болит?! Ну, перестань плакать. Я с тобой!

Абигейл Гибсон стоит в дверном проеме, скорбно поджав губы.

- Наверное, как всегда, за вами, Фрэнк, охотится полиция? - настороженно поинтересовалась Абигейл, с опаской поглядывая на зятя.

- Возможно, за мной еще какое-то время будут волочиться старые грехи, миссис Гибсон, но давным-давно моя жизнь обрела новый смысл. Я помогал завоевывать новые земли, потом закупил партию виргинского табака и выгодно продал в Англии. Но бешеных денег теперь не заработать. Мне придется проделывать это не раз, чтобы обеспечить вам и Оливии безбедное существование.

- Опять одни мечты, Фрэнк!

- А дело ли растить девочку при публичном доме, миссис Абигейл Гибсон?!

- Тише, тише, молодой человек! - она приложила палец к губам. - Другой работы не было в этом городе… Но хватит, у малышки совсем слипаются глаза. Положите ее в кроватку, и давайте обсудим все на кухне.

Гость попытался осторожно разнять жаркие объятья Оливии, но девочка тотчас заплакала. Фрэнк беспомощно взглянул на тещу, которая опустилась в кресло, подав ему успокаивающий знак. Какое-то время они сидели молча. В конце концов, девочка задышала ровно, объятия ее ослабли, и вскоре Оливия крепко заснула. Фрэнк бережно положил дочку на постель, осторожно укрыл разноцветным лоскутным одеялом и расправил все его складочки.

Затем мистер Смитт снял ботинки и на цыпочках прокрался на кухню, где и проговорил с тещей до самого рассвета.

Наутро бабушка сообщила владелице публичного дома, что увольняется и покидает Форт Морган. Пять дней они находились в дороге, пристроившись к каравану новых переселенцев, стремящихся на Запад. Большую часть пути Оливия проспала. В конце пятого дня они прибыли в городок Райфл на берегу Колорадо.

Оказавшись на главной улице, караван постепенно редел. То один, то другой фургон сворачивал в открывающиеся боковые улицы. Вскоре повозка, в которой сидели пожилая женщина, мальчик и привлекательный мужчина, в одиночестве добралась до западной окраины и остановилась возле просторной усадьбы, состоявшей из двух домов. С одной стороны огороженной территории росли высокие сосны с раскидистыми кронами, дальше располагался яблоневый сад. С другой стороны находилась ровная каменистая площадка. Она обрывалась отвесно в каньон Колорадо и была отгорожена от кручи толстой каменной стеной. Из окон дома открывался замечательный вид на покрытые вечными снегами вершины хребта Элберта.

- Каждое утро ты будешь просыпаться, смотреть в окно на самые высокие вершины Скалистых Гор и думать о моей любви к тебе, - Фрэнк Смитт грустно улыбнулся. - Береги бабушку, дорогая моя.

- Ты опять уезжаешь от нас, папочка?! Не бросай нас. Ты обещал, что мы всегда будем рядом!

С тех пор прошло почти десять лет. Теплое время года для Оливии всегда начиналось с появления отца. Отдохнув, он садился верхом на коня, уютно устроив Оливию впереди себя. Пришпорив скакуна, отец направлял его по узкой горной тропе, и лишь на крутых подъемах жеребец смирял свой резвый бег. Порой Фрэнк Смитт спешивался и шагал рядом, бережно придерживая Оливию. Вскоре ветер доносил до них запах горящего дерева, жареного мяса и запеченной в глине рыбы. Навстречу путникам выбегали сторожевые индейские собаки, больше похожие на волков. Узнавая дорогих гостей, они приветливо виляли пушистыми хвостами.

- Добрый день, дорогой Рони! Привет, привет, привет всем! - восторженно вопила Оливия, вываливаясь из отцовских объятий прямо на руки своему двоюродному брату. - Ты замечательно выглядишь, Черный Ягуар!

Рональд Уолкотт щурил раскосые зеленые глаза и смеялся. Обнюхав ее волосы, пахнущие ветром и сосновой смолой, Рони целовал сестренку в висок.

- Ты снова немного подросла, малышка Пума! - начинал игру брат и подкидывал Оливию вверх, отчего та визжала радостно и восторженно. Они шли в деревню, где их встречали многочисленные двоюродные и троюродные дядюшки, тетушки, братья и сестры. А Фрэнк Смитт становился на колени перед своей матерью, пожилой слепой индианкой, которая нежно обнюхивала лицо своего сына, потом ласково обнимала свою резвую внучку.