Я утверждаю, что влияние иерозвука может распространяться далеко за пределы морского бассейна. За сотни миль от штормового очага люди с больным сердцем или различными психозами начинают чувствовать себя беспричинно плохо...
— Позвольте, позвольте!
Из публики поднялся пожилой человек в вице-мундире земского врача.
Господа, — обратился он к присутствующим. — Я ара и, как представитель медицины, горячо протестую против профанации естественнонаучных знаний. Простите меня, господин моряк, но, наверное, я был бы так же смешон для вас на мостике вашего корабля, вздумай я им командовать, как смешны ваши фантазии в этой аудитории.
Браво! — поддержали врача из публики.
Продайте ваши идеи беллетристам! Они неплохо них заработают, — кричал человек в пенсне и бабочке.
Я вообще не понимаю, господа, — возмущался отставной генерал, — как можно в такой трудный для родины час морочить публику пустыми звуками.
Дмитрий Николаевич тщетно пытался защитить 6paта.
— Но, господа, ведь открыл же Рентген невидимые лучи! Почему же не могут быть неслышимые звуки?!
Но его никто не слушал.
Между реями шхуны и белым фронтоном Константиновской батареи проскользнул силуэт уходящего в море эсминца. Война продолжалась.
Шхуна «Алмазар» со спущенным флагом и зарифленными парусами стояла у Телефонной стенки. В ее иллюминаторах буйствовало неистовое севастопольское солнце. В трюме судна кавторанг Михайлов в синем лодочном кителе устанавливал раструбы иероприемника, соединяя их с аппаратурой усилителя. Мичман Покровский в нательной рубахе с закатанными рукавами лепил из гипса бюст Михайлова.
— Зря вы это, Юрий Александрович... Ни к чему. Лучше бы помогли мне усилитель подключить.
Нет пророка в своем отечестве! — возмущался мичман. — Даже вы не хотите понять, что Николай Николаевич Михайлов — великий физик и что когда-нибудь этот скромный бюст украсит отнюдь не гарнизонное Морское собрание, а пантеон Императорской Академии наук...
Бог с ней, с академией! — махнул рукой Михайлов. — Самое главное, нам дали «Алмазар» на целый месяц.
Я бы вообще перебрался сюда жить!
Вы не опасаетесь, что мы можем разделить здесь судьбу отца Досифея? — испытующе спросил вдруг Михайлов своего помощника.
А... это реально? — озадачился Покровский.
Вполне.
Но ведь вы же не опасаетесь?!
- Я? Представьте себе — опасаюсь... И вот о чем я подумал: мы не имеем права гибнуть оба — ни там, в море, ни здесь, на шхуне. Кто-то из нас, кому посчастливится остаться в живых, обязан довести дело до конца... Как вы посмотрите на то, если я предложу вам списаться с лодки на берег? Скажем, по болезни...
— Николай Николаевич, вы делаете мне бесчестное предложение.
Никоим образом! Я буду рисковать в море. Вы будете рисковать здесь.
Но ваш риск несравнимо выше!
Это известно только фортуне. Давайте рассуждать, исходя из интересов науки. Вы младше меня лет на пятнадцать. Если вы переживете меня на этот срок, представляете, сколько вы успеете сделать?! Разве в моих словах нет резона?
Покровский неуверенно протянул:
— Пожалуй...
Ветер глухо завывал в снастях, в распахнутых люках. Где-то хлопнула дверь, и на пустынном судне послышались чьи-то шаги. Офицеры насторожились. Шаги приближались.
— Эй, — донеслось с палубы. — Козлятушки-ребятушки, отзовитеся, отомкнитеся!..
В горловине твиндечного люка показалось лицо флаг-капитана Эльбенау.
— А, вот вы где, Схимники-затворники... — Эльбенау сбежал по деревянному трапу. Он был слегка навеселе.— А я вас ищу, чтобы сообщить вам прене... Пардон... Пре- ле... Препре... Тьфу, черт! Преприятнейшую новость! Комфлота только что подписал приказ об откомандировании капитана второго ранга Михайлова за границу для приемки и перегона субмарины новейшего типа. Каково?!
— Какую еще, к черту, за границу?! — рассердился Михайлов.
— Нет, вы посмотрите на него, он еще недоволен! — изумился Эльбенау. — Оказаться в разгар войны — и где? В Италии? В божественной стране — апельсины, маслины, кьянти, Данте, прекрасные мадонны и не на полотнах, а визави — в какой-нибудь тихой загородной траттории... О боже, почему везет только дуракам?!
Мичман Покровский первым оценил новость.
— А что, Николай Николаевич, может, именно в Италии мы сможем заказать мембраны для иерогенератора?!
Михайлов молчал, напряженно обдумывая новость. Эльбенау патетически воздел руки:
— Слез благодарности за радостную весть уж не дождаться мне!.. Черт с вами! Шампанское наше, бокалы ваши... Свистать всех наверх!
Они поднялись в бывшую кают-компанию, и Покровский достал из буфета бокалы на тонких высоких ножках. Эльбенау хлопнул пробкой и стал разливать вино.
Михайлов поднес пустой бокал к уху. Тонкое стекло тревожно запело.
— Юрий! — крикнул Михайлов. — Вниз, к приборам! Кажется, начинается...
Все трое бросились в трюм. Стрелки приборов плясали зашкаливая.
Покровский приложил ладонь к мачте и испуганно отдернул.
Дрожит! Николай Николаевич, она дрожит! — Михайлов переменился в лице.
Всем немедленно покинуть судно! И вам, Юрий, тоже. Никаких возражений! Я вам приказываю... О, ч-черт...
Михайлов обхватил голову руками. Лицо его исказила гримаса чудовищной боли. Через секунду застонал и Эльбенау. Покровский корчился на трапе. С большим трудом они выбрались в кают-компанию, где бокалы подпрыгивали на столе, как живые. Под звук бьющегося стекла они преодолели последнее расстояние, отделявшее их от берега. И только оказавшись на причале, все трое перевели дух.
— Ну, знаете ли, господа естествоиспытатели, — покачал головой Эльбенау, — я к вам на вашу шайтан-фелюгу больше не ходок.
Из высоких окон Штаба открывалась листва каштанов, сквозь шумящую их зелень белела колоннада Графской пристани, а меж колонн просвечивало синее в белых застругах море.
Командующий флотом Черного моря подвел капитана второго ранга Михайлова к карте Западного полушария. Густая синяя штриховка покрывала в морях и океанах зоны действия германских подводных лодок и минные поля, проливы перечеркивали пунктиры стальных сетей и волнистые линии рубежей противолодочных барражей.
— Как видите, — пророкотал адмирал, — задача ваша не из легких. Чтобы перейти из Генуи в Архангельск, вашей подлодке предстоит пересечь зоны самых активных боевых действий на морских театрах. Я уже не говорю о том, что вам выпала честь впервые в истории русского подводного плавания пересечь открытый океан. Не буду скрывать опасности этого предприятия. Мы купили у итальянцев малотоннажную подводную лодку прибрежного действия. Выход на ней в океан сопряжен с известным риском, да и сам поход непрост даже для океанских субмарин. Поэтому я вам даю право персонального отбора людей для выполнения этого — считайте стратегического — задания. Да-да, стратегического, ибо ваша малютка положит начало большим подводным силам флотилии Северного Ледовитого океана.
— Ваше высокопревосходительство, я прошу разрешения совершить этот поход силами моей нынешней команды.
Лицо адмирала приняло недовольное выражение.
- Но у вас, насколько осведомлен я, много неблагонадежных людей...
Михайлов не согласился с командующим:
- Они все проверены в боях, господин адмирал! С другими я не смогу выполнить возложенную на меня задачу!
Адмирал ответил не сразу.
— Ну что ж, как вам будет угодно...
Черные шелковые шторки запахнули секретную карту.
В окнах дома кавторанга Михайлова горел красноватый свет свечей. Город экономил электричество.
В полутемной гостиной сумерничали две пары. В дальнем углу, присев на подлокотник кресла, мичман Покровский перебирал струны гитары. Он пел Оленьке, и та слушала, тревожно внимая каждому слову.
Надежда Георгиевна раскладывала пасьянс, прислушиваясь к пению. Михайлов завороженно следил за ее тонкими быстрыми пальцами. Он, как и Покровский, был в черном виц-мундире при галстуке.