В 1873 году некто Фрэнк Шепард написал книгу, где представил эти цепочки в виде каталога с упоминанием каждого случая, тем самым бесконечно облегчив процесс. Ее с тех пор так и переиздают с дополнениями. Можно открыть книгу Шепарда и увидеть все прецеденты твоего дела, а заодно и посмотреть, помогут тебе эти прецеденты или повредят. Создать эту книгу было такой хорошей идеей, что имя автора стало нарицательным: по всей стране тысячи юристов ежедневно шепардируют свои процессы.

Именно в этом мы упражнялись в готическом главном зале библиотеки. При мысли о пятнице и о том, что может случиться, я все больше мрачнел и впадал в брюзгливое настроение, перелистывая Шепарда том за томом и отслеживая нужные прецеденты.

— Вот глупость-то, — шепотом сказал я Найджелу, сидевшему рядом.

— Ш-ш-ш, — шикнул он, не поднимая глаз.

— Я серьезно! Въехал уже, не ядерная физика. Для чего изучать буквально каждое дело?

— Тихо, — выдохнул Найджел, не шевеля губами.

— Почему нельзя на компьютере? Это же секунды заняло бы. Почему он заставляет нас перелистывать двадцать старых томов, тратя на это целый день?

Найджел не ответил, но я уже понял почему.

Витраж сзади нас слился в радугу вокруг нашего стола, а в середине появился грузный темный силуэт.

— Предположим, мистер Дэвис, — сказал голос за моей спиной, — что в ночь перед тем, как вам подавать в суд ходатайство, не будет электричества. — Шалтай-Болтай положил узловатую руку мне на плечо. Повернув голову, я заметил кудрявые белые волоски на суставах. — Предположим, что вы работаете не в крупной фирме, а в скромном офисе с ограниченным числом компьютеров… — Его рот оказался прямо у моего уха. — Или предположим, что вы — страшно подумать! — представляете интересы не корпораций, а простых людей, которые не могут позволить себе компьютерное исследование стоимостью в несколько тысяч долларов…

Шалтай был близок к тому, чтобы не то поцеловать меня, не то откусить мне нос, но вдруг резко выпрямился и отошел, оставив нас с шепардовским шедевром.

В общежитие я возвращался через двор первокурсников. По обе стороны аллеи горели уличные фонари. Глядя, как летят по ветру опавшие листья, я вдохнул холодный воздух и туже запахнул воротник. Было уже поздно, редко за каким окном горел свет.

Впереди я увидел женщину, идущую мне навстречу с набитыми продуктами пакетами в руках. Когда мы поравнялись, я украдкой взглянул ей в лицо. Честно говоря, я неисправимый романтик. Колледж в маленьком городишке, где тебя знает каждая собака, и жизнь с родителями не способствуют активной личной жизни. Я не признался бы и себе, но сюда меня тянуло не в последнюю очередь тайное желание встретить героиню моих грез.

Я удивился, какая она хорошенькая. Девушка не была ослепительной, как Дафна с ее алыми губами и черными волосами, но не походила и на студенток, которых я видел. Те словно повелевали маленькой вселенной своими резюме и табелями успеваемости.

Я увидел мягкие карие глаза и темно-русые волосы, полные губы, скорее теплые, чем чувственные, ни следа макияжа, волосы, стянутые в «конский хвост». Под пальто, слишком теплым для осени, я заметил зеленый хирургический костюм. Когда мы поравнялись, она едва взглянула на меня.

Понимаю, это прозвучит неправдоподобно, но, когда наши глаза встретились, я почувствовал, как между нами протянулась невидимая нить. Я неисправимый романтик и уже говорил об этом. Мне захотелось завязать разговор, но расстояние между нами увеличивалось, а в голову лезла всякая чепуха. Что можно прокричать с двадцати футов — «Привет, подожди, я тебя люблю!»?

Покачав головой, я пошел своей дорогой.

Но вмешалась судьба. Я услышал треск и женский вскрик. Один из пакетов лопнул, и апельсины раскатились во всех направлениях — под гору, в кусты, за статую нашего почтенного основателя.

— Черт! — закричала девушка. — Черт, черт, черт! — Она начала собирать апельсины, роняя другие пакеты, откуда тоже сыпались покупки. Ее глаза наполнились слезами.

— Ну что вы так, — сказал я, — из-за апельсинов-то.

Девушка покачала головой и закрыла лицо руками.

— Сейчас соберу их. — Пожалуй, это было самым жалким из галантных обещаний в истории. Девушка расплакалась. — Что с вами?

Она не отвечала. Не зная, что делать, я начал собирать апельсины.

Через минуту она проговорила:

— Плевать мне на дурацкие апельсины.

— О-о…

Я почувствовал себя идиотом.

— Я не то хотела сказать… Просто вы вовсе не обязаны это делать.

— Слава Богу, а то несколько ваших апельсинов укатились в ручей.

Она вдруг засмеялась:

— О Боже! — Она вытерла глаза. — Вы, наверное, решили, что я ненормальная.

— Нет, нет. У вас, видимо, был очень сложный день.

— Скорее, очень сложный год.

— О, извините. — Я присел на парапет ручья в нескольких футах от нее. — Вы с медицинского?

Она покачала головой и коротко, невесело засмеялась:

— Нет, я врач. Как бы. Закончила медицинский в прошлом году, сейчас в интернатуре.

— А какая у вас специализация?

— Да пока никакой. Стажируюсь в нейрохирургии.

— Вот это да! Туда же самый высокий конкурс, особенно здесь.

Она взглянула на меня так, словно я дал ей пощечину. В ее нежных глазах появился какой-то упрек себе; казалось, гнев, бурливший в ней, неистовый, праведный, обратился на нее самое.

— Мне не следовало поступать сюда.

Ее глаза снова наполнились слезами. Странно, но, плача, она становилась еще красивее. Глаза у нее были влажными и блестящими, с золотыми крапинками на карих радужках.

— Я знаю, что вы чувствуете. Каждый через это проходит — задается вопросом: «Да что я вообще здесь делаю? Как я сюда попал?» Но не можем же мы все ошибаться, верно?

Отчего-то и это высказывание оказалось неудачным. Ее лицо вытянулось.

— Простите меня, — сказал я. — Я что-то не то говорю…

Она покачала головой:

— Нет-нет… Приятно с кем-то поговорить, особенно с новым человеком. Я же почти не выхожу из больничных стен.

— Настолько все тяжело?

— Честно? Хуже, чем я представляла в страшных снах. Времени на сон вообще не остается. Ем в «Макдоналдсе» трижды в день, обычно стоя. Если я не в клинике, значит, в читальном зале. Ни друзей, ни личной жизни. У меня слишком много пациентов, они вечно кричат, потому что им приходится ждать в очереди… — Она покачала головой. — Извините, зря я все на вас вываливаю, мы же не знакомы.

— Ничего, я тоже почти не вылезаю из библиотеки. Приятно поговорить с живым человеком.

Она кивнула:

— Мой отец — бизнесмен. У него вся жизнь в работе. В детстве я его почти не видела, а теперь он богат и на высокой должности, но счастливым от этого не стал. Постоянно раздражен… Какой от этого прок?

— Не знаю. У меня отец — учитель, и он всю жизнь мечтал стать большой шишкой вроде вашего папы.

— А вы умеете поднимать настроение! — впервые за все время улыбнулась девушка.

Я засмеялся:

— Наверное, вы не это ожидали услышать…

Мы помолчали. Я заметил, что мы совсем одни. На аллее никого не было. Холодало с каждой минутой. Стояла почти полная тишина, лишь ветер шелестел листьями в поредевших кронах.

— Это, конечно, не мое дело, но если вы хотите поговорить… — Я старался, чтобы это прозвучало по-рыцарски, без примеси нескромного любопытства. — Вы сами назвали меня незнакомцем. Поэтому все, что вы скажете, останется тайной.

Девушка минуту смотрела на меня, словно оценивая неожиданного собеседника и взвешивая варианты. Стою ли я доверия? Можно ли облегчить передо мной душу? Наверное, решив, что попытаться стоит, она пожала плечами, закрыла глаза и сосредоточилась.

— Сказав, что не должна находиться здесь, я не шутила. Мне действительно нечего делать в интернатуре нейрохирургии. Я не заслужила этого места.

Она глубоко вздохнула и посмотрела мне прямо в глаза.

— Я здесь только из-за отца. — Слабая усмешка тронула ее губы. — Я никогда не говорю этого вслух, но часто думаю об этом.